Призрачный Странник

Кирк пересёк зал и приблизился к компьютеру. Он хорошо знал, что «бортовой компьютер» на самом деле представлял из себя три отдельных модуля, один из которых находился здесь, а два других — в инженерном отделении; все его основные системы имели многократное резервирование и были связаны между собой пучками сверхпроводящих волокон, а уже оттуда шли сигналы к мониторам, устройствам для чтения и экранам видеосвязи во всех помещениях корабля. Но жизненный центр «Энтерпрайза», его мозг, его главный нервный узел находился здесь… здесь, в этих модулях из безликого бледно-голубого металла, спрятанных в сердце тарельчатого корпуса, в самой сокровенной глубине корабля.

И после инцидента с Реджеком на Аргелиусе II этот центр был хорошо и надёжно защищён.

Конечно, невозможно было создать защиту от совершенно неожиданных опасностей, а Кирк твёрдо верил, что где-то в пределах галактики скрываются разумные формы жизни, чей внешний вид и способности превосходят всякое воображение, защиты от которых просто не существует. Но частью работы «Энтерпрайза» — и притом существенной частью — был поиск возможностей для усовершенствования корабля в ходе миссии. Поэтому мистер Спок изучил отчёты ксено-антропо-биологов, разработал программу вероятностного расчёта и с её помощью смастерил установку, излучающую слабое электронное поле вокруг каждого блока информационных модулей. Это поле, по его мнению, должно было защитить модули от проникновения любого инопланетного разума, который вознамерился бы использовать компьютер в качестве электронного мозга. Корабль слишком сильно зависел от исправности бортового компьютера, а разные программы компьютера были слишком тесно связаны между собой, чтобы допустить подобную ситуацию в будущем.

Ирония заключалась в том, подумал Кирк с проблеском былого юмора, что, приказав Споку сделать это, он, скорее всего, подписал себе смертный приговор.

И, поскольку он понятия не имел, что собирается делать чужак с его телом и с его кораблём, — кто знает, сколько ещё приговоров?

Он посмотрел на полукруглые информационные модули, хранилища памяти, файлов и программ, которыми была заполнена эта просторна, ярко освещённая комната — мозг его корабля, следящий за уровнем кислорода и температурой в каждом помещении, управляющий всем, от скорости распада антивещества в гондолах до размеров униформы, производимой в отделе вторсырья; анализом, оборотом документов, переводом, записями, автоматическими протоколами и временными отметками; и здесь было достаточно, более чем достаточно памяти, чтобы вместить синаптические связи человеческого мозга.

Спок говорил ему — и Саргон тоже — что без какой-нибудь физической структуры электронная тень его разума, катра, в конце концов рассеется, распадётся. Если бы луч транспортатора не стабилизировал его энергетическую матрицу в самом начале, вероятно, с ним было бы уже покончено. Сколько времени длится распад, Кирк не знал, а Спок был очень скуп на слова — как всегда, когда разговор затрагивал тёмные и тайные пути вулканских духовных учений. Но Кирк нутром чуял — если забыть о том, что у меня нет нутра, сухо отметил он, — что это произойдёт скоро.

Джакомо, работавшая за средним из трёх главных терминалов, подняла голову, и её быстрые пальцы остановились и замерли над клавишами. Она пристально оглядела тихий зал, потирая тонкие руки; её била дрожь. По выражению её глаз Кирк понял, что она включила бы свет ещё ярче, будь это возможно. Она потянулась к кнопке интеркома, потом остановилась и убрала руку, словно уговаривая себя не делать глупостей; но Кирк видел, что у неё трясутся пальцы. Бессознательно повторяя слова своего друга Бруновского в подпольной лаборатории, она пробормотала:

— Пусть они говорят, что хотят, но, клянусь богом, это проклятое место.

Кирк бесшумно отошёл к стене в дальнем конце комнаты.

И начал стучать.

Он не вполне понимал, как у него это получается. Он только знал, что может делать это усилием воли. В первый раз этот стук возник неосознанно, как порождение неистовой, слепой ярости и бессильного ужаса, когда самозванец, чужак — чем бы он ни был и чего бы ни добивался — сжимал Хелен в объятиях, причиняя ей боль, которую, возможно, ничто и никогда не исцелит.

И он ничего не мог сделать.

И эта ярость заставляла его продолжать, вкладывая все силы, всю волю в попытки связаться с друзьями. Производить звуки было невыразимо трудно, так что об азбуке Морзе или любом другом коде не могло быть и речи — он просто был не в состоянии управлять процессом.

Джакомо вздрогнула, её тёмные глаза расширились от ужаса, но она не вскочила с места и не оставила пост. Кирк, прилагая мучительные усилия для выполнения своей задачи, краем сознания восхитился её мужеством и пожалел, что приходится пугать её. Но он должен был добиться, чтобы Спок ещё раз пришёл сюда для расследования. В прошлый раз это удалось, и пока Спок тратил драгоценное время, терпеливо и спокойно подыскивая научное объяснение происходящему, Кирку хотелось схватить вулканца за плечи и стукнуть головой об стенку.

Но этого он сделать как раз не мог. Он должен был дать о себе знать — хоть как-нибудь, хоть кому-нибудь. Он должен был найти помощь, пока не станет слишком поздно — и для него, и, быть может, для них всех.

— Не знаю, что и думать, Спок.

Доктор Маккой плеснул два сантиметра бурбона в стакан для воды и запер потайной шкаф с медикаментами, в котором он хранил свои запасы спиртного, — тот самый шкаф, припомнил Спок, в котором были разбиты все бутылки до одной в ту ночь, когда они поместили все жидкости в медицинских лабораториях в небьющиеся контейнеры.

Со стаканом в руке доктор взгромоздился на край стола.

— Есть многое и на земле, и в небе, что уже приснилось вашим мудрецам либо записано в ваших компьютерах, и если это и впрямь чужак, то самый диковинный из всех, о которых я слышал.

— У нас нет доказательств, что эти разрушения произвел не член экипажа «Энтерпрайза», — заметил Спок, чинно восседавший на лабораторном табурете. — Все результаты сканирования указывают на то, что на судне нет посторонних жизненных форм.

— К чёртовой бабушке все эти «результаты»! Может, в первый раз кто-то и мог взломать дверной код, но после того как мы установили новые замки…

— С учётом всех научных и технических средств, доступных на борту «Энтерпрайза», я сомневаюсь, что на корабле есть хотя бы одно помещение, куда не смог бы проникнуть злоумышленник, если он твёрдо вознамерился это сделать. И я не вижу никакой связи между бабкой мифологического персонажа и точностью внутренних сканеров.

Вулканец обхватил поднятые колени длинными худощавыми руки. В этот поздний час в лазарете стояла тишина.

Когда Спок уходил из комнаты отдыха после шахматной партии с капитаном, сестра Чепэл ещё сидела там, погрузившись с головой в таинственный ритуал собирания картинки, даже после того как Ухура ушла.

Шахматная партия прошла неудовлетворительно; разум Кирка явно был занят иррациональным поведением доктора Гордон, хотя капитан не упомянул об этом, а Спок с его вулканским воспитанием не допускал даже мысли о том, чтобы прямо спросить его. Спок был и обеспокоен, и заинтересован тем, как повлияла на его командира связь с доктором Гордон. Какой бы оборот ни приняли их отношения на Пигмисе и после, в свете принятого антропологом решения остаться на «Энтерпрайзе», неблагоприятный эффект этих перемен действовал в обе стороны; манера игры капитана, хотя и не расстроилась окончательно, но существенно изменилась к худшему, и после одной-единственной партии Кирк извинился и ушёл спать. Он выглядел измученным — как всегда с того дня, как начались его проблемы с доктором Гордон; и Спок стыдился признаться даже самому себе, что всерьёз тревожится за капитана.

Ему ещё не хотелось спать, и он отправился в лазарет, где застал Маккоя погружённым в раздумья относительно последних выступлений мнимого чужака, который то ли мог, то ли не мог проникнуть на корабль.