Страница 7 из 112
Великий князь Василий Иванович возвращается в Москву около десятого сентября, всё ещё не подыскав веских оснований для расторжения бесплодного брака, и как будто внезапно ему на помощь приходит не кто-нибудь, а родной брат Соломониды, в этом смысле самый надежный свидетель, какого только можно представить себе. Тотчас заводится сыск. Брат Соломониды дает показания, либо продиктованные его нравственным долгом, поскольку речь идет о проступках по тем временам чрезвычайных, безусловно осуждаемых как нравами общества, так и установлениями церкви, либо клеветнические, исторгнутые предложением каких-либо выгод, и в том и в другом случае бесповоротно решающие земную судьбу Соломониды. Сыскное дело гласит:
«Лета 7034 ноября 23 дня, сказывал Иван: говорила мне великая княгиня: есть де жонка, Стефанидою зовут, резанка, а ныне на Москве, и ты её добуди, да ко мне пришли, и яз Стефаниды допытался да и к себе есми её во двор позвал, да послал есми её на двор к великой княгине с своею женкою с Настею, а та Стефанида и была у великие княгини, и сказывала мне Настя, что Стефанида воду наговаривала и смачивала ею великую княгиню, да и смотрела её на брюхе и сказывала, что у великие княгини детем не быти, а после того пришел яз к великой княгине и она мне сказала: посылал ты ко мне Стефаниду и она у меня смотрела, а сказала, что у меня детям не быти, а наговаривала мне воду Стефанида и смачиватися велела от того, чтобы князь великий меня любил, а наговаривала мне воду Стефанида в рукомойнике, а велела мне тою водою смачиватись, а коли понесут к великому князю сорочку и порты и чехол и она мне велела из рукомойника тою водою смочив руку, да схватывать сорочку и порты и чехол и иное какое платье белое, и мы хаживали есми к великой княгине по сроку по чехол и по иное по что по платье, и великая княгиня, разверну сорочку или чехол или иное что платье великого князя, да из этого рукомойника и смачивала то платье. Да Иван же сказывал: говорила господине мне великая княгиня: сказали мне черницу, что она дети знает (а сама безноса) и ты черницу добуди, и яз тое черницы посылал добывати Горяником зовут детина (а ныне от меня побежал), и он черницу привел ко мне на подворье, и та черница наговорила не помню масло, не помню мед пресной, да и посылала к великой княгине с Настею, и велела ей тем тертися от того ж, чтоб её князь великий любил, да и детей едля, а опосле того и сам яз к великой княгине пришел и великая княгиня мне сказывала: приносила мне от черницы Настя, и яз тем терлася. К сей памяти яз Иван руку приложил…»
На обороте памяти приписано тем же писцом:
«Да Иван же говорил: а что ми господине говорити, того мне не испамятовати, сколько ко мне о тех делах женок и мужиков прихаживало…»
Широкая масса простого народа, укрытая непроходимыми дебрями да болотами от стеснительного надзора для неё и ныне и присно и во веки веков воровской власти, не находит предосудительным чародействовать ворожбой, наговорами и приворотными зельями, близкое её нехитрой душе наследие языческих предков, тогда как та же ворожба, наговоры да приворотные зелья, явись они в хоромах боярыни, тем паче в хоромах великой княгини, сурово осуждается православием как одно из тягчайших преступлений против Святого Духа, который без зелий и ворожбы знает отлично, что кому дать и что от кого отобрать.
Известие о чародействе и преступных наклонностях Соломониды в один день меняет отношение к ней. Митрополит Даниил готов без промедления благословить расторжение брака с той, которую церковь именует преступницей, еретицей, чуть ли не ведьмой. Великий князь Василий Иванович, тоже не мешкая, призывает подручных князей и бояр и «нача с плачем» им говорить:
– Кто будет моим и русского царства наследником? Братья ли, которые не умеют править и своими уделами?
Ближние бояре, его совет, слишком редко им созываемый, разумеется, хорошо понимают, куда клонят слезные речи великого князя, они поневоле, искреннее возмущенные попытками Соломониды приворожить к себе государя, уже целиком на его стороне. К тому же великий князь Василий Иванович хоть и тверд по отношению к ним, потачки никому из них не дает, но в то же время и милостив, никого не подвергает пыткам и казням, слишком распространенным по всей Европе в то свирепо-жестокое время, а если кого из них и подвергает опалам и высылкам, по заслугам или впавши в праведный гнев, то по прошествии недолгого времени возвращает опальных и вновь приближает к себе, чем в сердца многим поселяет рабскую преданность, даже любовь. По этой причине не может быть ничего удивительного, что ближние бояре дружно отвечают ему, впрочем, без слез:
– Государь, неплодную смоковницу посекают, иную садят на место её в вертограде.
Правда, находятся также и те, тоже из доверенных, ближних, кто поднимает против такого решения вполне ясный обличительный голос, голос протеста. Серьезней, раскатистей прочих звучит протестующий голос пустынного инока Вассиана, в миру Патрикеева, сына литовского выходца князя Ивана, постриженного в монахи насильственно, за его упрямую приверженность к безвинно заточенному князю Дмитрию, серьезней, раскатистей особенно потому, что это голос суровой, но искренней, истинной веры, присущей всем без исключения нестяжателям, которые нравственный закон поставляют превыше всего, тем более превыше своекорыстных, скользких и путаных расчетов политиков. Ему в помощь протестует и князь Семен Курбский, удачливый воевода, приобщивший к Москве далекую Югорскую землю, также известный строгой верой и продолжительными постами. В среде горожан расползаются темные слухи, народная молва осуждает великого князя и молча становится на сторону попавшей в опалу супруги.
Ну. С такого рода протестами во все времена поступают до крайности просто: пустынного инока Вассиана заточают в узилище Волоколамского монастыря, известного своей приверженностью к великому князю и по этой причине только что принявшего на грязь и холод и глад неосторожное откровенного Максима Грека, Семена Курбского отсылают подалее от великокняжеского двора, а на ропот народный не обращают никакого внимания, поскольку для всякой власти народ естественно глуп и ни буквы не смыслит в тонкостях государственных дел.
Наступает очередь Соломониды. Обвинение в чародействе грозит ей таким же тягостным заточением, как Максиму Греку и Вассиану. Под угрозой жестокой расправы её склоняют к добровольному иночеству, что подвело бы под права предполагаемого наследника от нового брака более прочное основание, и по некоторым сведениям перепуганная Соломонида сама умоляет великого князя отпустить её в монастырь. По крайней мере такой версии придерживается так называемая Типографская летопись:
«В лето 7034 благоверная великая княгиня Соломонида, видя неплодство чрева своего, якож и древняа она Сара, начат молити государя великого князя, да повелит ей облещися в иноческий образ. Царь же и государь всеа Русии не восхоте сътворити воли еа, начат глаголати сице: «Како могу брак разорити, аще ли сиа сътворю, и второму несть ми лесть съвъкупитися», понеже государь благочестив, правдив и съвершитель заповедем Господним и законному повелению. Христолюбиваа ж великаа княгини с прилежанием и с слезами начат молити государя, да повелит еи сътворити, яко ж хощет. Царь же и государь всеа Русии ни слышати сего не въсхоте и приходящих от неа велможь з злобою отреваа. Великая же княгини, видя непреклонна государя на моление еа, начат молити святеишего архиепископа Богом спасенного града Москвы Данила митрополита всеа Русии, да умолит о сем государя и сътворит волю еа быти, понеж бо дух святыи всеа пшеницу в сердце еа и да възрасти плод добродетели. Святейшии же Данил митрополит все Руси, молениа слез еа не презри, много много моля о сем государя с всем священным сънмом, да повелит воле её быти. Царь же и государь всеа Русии, видя непреклонну веру еа и молениа отца своего Данила митрополита не презре, повеле сътворити волю еа. Благоверная же великая княгиня, аки от пчел сота от царьских уст насладився, с радостью отходит в обитель Господа Бога Спаса нашего Рождества в дивичь монастырь, еже есть зовом на рве, и ту остризает власы главы своеа от отца своего духовного никольского игумена Давида, и наречено бысть имя еи в мнишеский чин Софиа…»