Доверие

На мгновение у Вебера, правда, мелькнула мысль, уж не сошел ли старик с ума, что это он вытворяет? Но когда оба одновременно услышали разъяснение, в чем состоят их обязанности перед рабочими и что долг призывает каждого по месту его работы взбодрить нерешительных, взоры их встретились в темноте под одеялом. Голубовато-белесые глаза Янауша впились в спокойные, молодые еще глаза Вебера, — казалось, соприкоснулись концы двух электрических проводов.

Губы Янауша, совсем разучившиеся улыбаться, теперь едва-едва скривились. Зазвучала пролетарская песня, знакомая ему с юности. Вебер ее не знал. Потом передали Бетховена — «Обнимитесь, миллионы!». Янауш выключил приемник. Вебер уже вылезал из-под одеяла.

— Мы еще увидимся. Я пришлю к тебе Бернгарда и Хейнера. Объяснишь им, что и где.

Янауш кивнул. Предвкушение радости отразилось на его застывшем от ненависти лице.

3

Этим утром Элла хотела встать пораньше. Отяжелевшее тело удерживало ее в постели. Вторая постель была пуста. Она подумала: надо поскорее сварить ему кофе. Но тут вошел Хейнер. Бросил через плечо:

— До свидания, Элла, счастливо.

Слабый свет утра пробился сквозь пелену мелкого дождя, сквозь неяркие занавески в цветочек. Элла отрезала лоскут этой материи и для корзины, в которой будет спать ребенок, она поставит ее в ногах кровати.

Сегодня, подумала Элла, обязательно скажу Альвингеру, что кончаю работать.

Ей еще с той недели полагался отпуск по беременности. Но Альвингер упрашивал: «Нам каждый день, что ты на заводе, дорог. Я дам тебе легкую работу. Ходи из цеха в цех, просто помогай, будешь в курсе всех дел. А то наши тоже стали чересчур колючие. Мужья их накрутили».

Несколько дней назад он в сердцах сказал ей: «Сперва ты, Элла, до хрипоты уговаривала их увеличить выпуск продукции, потом вышел правительственный указ, все осталось по-старому, и мы в дураках. Работницы посмеиваются в кулак, хотя тебя пока что слушают. Если можешь, поработай еще денек-другой».

Но теперь уж точка, подумала Элла. И решительно спустила ноги на пол.

Вечером она заснула, когда гости еще не разошлись. Хейнер, в последнее время очень с нею ласковый, сдерживал расшумевшихся приятелей, а потом увел их из столовой в кухню.

Элла, пройдя через столовую, которой они редко пользовались, в кухню — ночная рубашка топорщилась на ее груди и животе, — с удивлением увидела, что, кроме Бернгарда, все гости еще здесь. Тощий парень, он приходил уже два раза, Хейнер сказал, что его зовут Фриц Вендиг, свернулся на кухонном диванчике. Его тучный розовощекий приятель как раз надевал башмаки и весело сказал, взглянув на Эллу:

— Доброе утро, фрау Шанц, извините, нам давно пора было смотать удочки. Да вот, заснули мертвым сном.

— Пустое, — ответила Элла, — сейчас приготовлю кофе.

Тут тощий вытянулся на диванчике. Он хоть и был кожа да кости, но даже неумытый казался чистым. Вытащив гребенку из кармана, он зачесал волосы назад. Его голубые глаза холодно поблескивали. Элла поспешно накинула первый попавшийся платок. И вдруг из столовой в кухню вошел третий гость, его она, проходя, даже не заметила.

— Бехтлер! — воскликнула она. — Бог мой! Что ты тут делаешь?

Бехтлер, улыбаясь, покачал головой и окинул ее взглядом с головы до ног.

— Я здесь ненадолго, Элла, на монтажных работах в Хоенфельде.

— А разве тебе можно быть здесь? Ты ведь, по-моему, удрал?

— Ну, что там, можно — нельзя. Я запасся бумажками. Имя на документе правильное. Все, чтобы на тебя, Элла, еще разок поглядеть. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Кто-то мне сказал, что ты ждешь ребенка. Верно. Боже мой, да ты ли это?

Он потянул к себе ее руку, ухватил за палец. И быстро поцеловал в ямку локтя, а она шлепнула его, как в былые времена.

— Эх, одно это местечко и осталось прежнее. А все остальное… Я и верить не хотел, красавица ты моя. Ну, что ты со мною сделала! Таких, как ты, и на Западе и на Востоке раз-два и обчелся. А теперь мне поскорее надо в Нейштадт. Меня ждет приятель с мотоциклом. Прощай, Элла.

Когда она, стоя у плиты, как бывало в заводской столовой, разливала гостям кофе, розовощекий толстяк сказал:

— Ваш муж, фрау Шанц, сказал, что вы покажете нам кратчайший путь в Кримчу. Мы могли бы вместе дойти да Нейштадтского моста.

Элла быстро оделась. Гости том временем аккуратно вымыли и убрали посуду.

Она заперла квартиру. Они вместе вышли на улицу. Элла почти не обращала внимания на своих спутников. Вспоминала мельком: что за чепуху молол этот Бехтлер. Потом подумала: надо поскорее к Альвингеру сходить. А то, не приведи бог, рожу́ на заводе. И еще: Хейнеру я теперь в столовой постелю. Ты же не захочешь, господи, чтобы я терпела его возле себя в такое время. И еще: пусть Альвингер меня как хочет просит, больше не соглашусь. В другое время сознание, что она нужна, помогало ей жить, жить и без того счастья, которое она вправе была пожелать себе, если бы ее спросили.

На мосту взад и вперед сновало куда больше людей, чем обычно в этот час. Кто-то что-то растолковывал, должно быть важное, это было заметно по лицам слушателей. Нескольких женщин, идущих из Коссина, задержала группа, идущая из Нейштадта. Элла удивилась. Ей хотелось поскорее распрощаться со своими спутниками. Какая-то женщина из нейштадтской группы крикнула ей:

— Не ходи дальше, Элла!

Элла переспросила:

— Почему это? Что здесь творится?

Какой-то мужчина протянул было руку к ее высокой красивой груди, но вовсе неласково, и крикнул: «Уберите эту конфетку!»

Элла его оттолкнула.

Толстяк попросил:

— Пожалуйста, фрау Шанц, покажите нам поскорее, где здесь пройти на Кримчу. Ваш муж сказал, что туда через канал проложена лава.

— Да, — ответила Элла, прислушиваясь к голосам женщин, — но, кажется, на нее можно попасть только с заводской территории.

Второй, кожа да кости, вдруг впился в Эллу жестким, повелительным взглядом холодных голубых глаз. Но среди окружающего шума голос его прозвучал едва ли не мягко:

— Еще две минутки, проводите нас до канала, мы очень спешим.

Элла крикнула женщинам:

— Мне надо к Альвингеру!

— Его сегодня нет. Никого там нет.

— Как это никого? — удивилась Элла.

— Идите же, идите, — приказал Фриц Вендиг.

Он легонько ухватил ее за плечи и подталкивал перед собою вниз, а потом еще по набережной. В неожиданной толкотне всех захватило общим потоком. Эллу оттеснили еще ближе к каналу. Она хотела повернуть, но у нее не хватило сил.

Рабочие с цементного завода, что лежал далеко за Кримчей, почти против эльбского, ждали возле устья канала. Кое-кого Элла узнала.

В этом месте территория, хоть и заводская, была не застроена, и охраняли ее небрежно.

Элла остановилась. Она твердо решила повернуть назад. Хотела как раз спросить знакомых с цементного: что вы все здесь делаете? Но тут на заводской территории показался вахтер, старик Эндерс. Он поступил на эту работу, выйдя на пенсию.

— Эй, Элла, — крикнул он чуть ли не радостно, — что ты у нас нынче делаешь?

Элла, улыбаясь, ответила, хотя мысли ее были далеко:

— Уже ухожу. — Она повернулась и сказала своим спутникам: — Спросите у него. Мне бы поскорей выбраться отсюда. А он дорогу знает.

В это же время в мастерскую пришел Эрнст Крюгер. Вслед за ним Томас. Эрнст избегал ходить с ним вдвоем. Не потому, что слепо подчинялся указке сверху или чуял, как, с точки зрения руководства, следует держаться с Томасом. Нет, Эрнст Крюгер не таков. Иначе не был бы он среди тех немногих, кто, несмотря на насмешки и издевку, создал на заводе первую группу СНМ. В ту пору это значило: уметь постоять за себя. Он избегал Томаса, потому что действительно был возмущен и считал его двурушником и лицемером.

К удивлению Эрнста, в мастерской уже был не только Шульц с забинтованной рукой, но и Вальнер, который по просьбе Вебера должен был его заменить. Томас поздоровался со всеми, но никто ему не ответил. Эрнст — потому что избегал Томаса, другие — потому что чего-то ждали. Мало-помалу пришли все, и Ирма Хехт и Бреганц.