Страница 21 из 25
Объехать вокруг света – не главная цель путешествия. Намного важнее умереть для себя в прошлом и родиться новым.
Все «нельзя» и «делай так» постоянно превращают в робота. Энергия и радость застывают, сменяясь вопросами: «Нужное ли впечатление я произвожу? Достойную ли выполняю роль в социуме?» Сначала маска натягивается плавно и иногда, затем врастает все основательнее, и уже не человек руководит своими чувствами и поступками, а шаблоны и привычки. Они воспринимаются куда охотнее, ибо немногим нужны счастливые люди, живущие полной, своей жизнью. Эти люди опасны для общества, меняют его нравы, способствуют прогрессу. Да, в ограничениях жить намного проще, они лишают выбора и делают путь стандартным. Да, ум всегда говорит, что так не делается, что другие дадут негативную оценку и так дальше жить нельзя. Но…
Я хочу снять с себя все нормы, начиная с самых простых: умен тот, кто образован, успешен тот, кто зарабатывает, мужчине нужно сдерживать слезы, нельзя пить пиво на детской площадке, плохо какать посередь улицы, нельзя спать с четырьмя девушками, нельзя вести себя, как бомж; и заканчивая глубокими: любовь превыше всего, самое дорогое у человека есть его жизнь, необходимо выйти из цикла перерождения души, необходимо найти призвание и многое прочее – все это я хочу с себя снять.
Не говорю, что нужно совершать аморальные поступки. Но чтобы умереть для себя в прошлом, чтобы заново родиться настоящим, необходимо освободиться от любых зажатостей, в первую очередь в голове, а затем и в теле – норм морали, внушавшихся с детства родителями, государством, сверстниками, учителями и, самое главное, собой. Хотя бы один раз.
Я закрыл тетрадь, вдохнул воздух и заорал на всю улицу: «ЖОПАААААА!» В окошке дома за спиной зажегся свет, кот, мяукнув, спрыгнул с коленей и убежал под куст, а один из пьяниц, толпившихся рядом с соседним магазином, закричал: «Ебанутый, что ли?» И стало мне после всего этого на душе хорошо, и пошел я спать навеселе.
Как-то раз я полгода писал программу для моделирования процессов перехода зарядов в сверхтонких слоях неупорядоченных органических полупроводников и диэлектриков, после чего с исследовательской работой занял второе место во всероссийском научном конкурсе. Расстройству тогда не было предела, потому что мне снилось только первое, но удивило то, что многие призовые места были распределены между обучающимися из институтов с непонятными названиями ТУСУР и ТПУ. После стало известно, что университеты эти располагались в Томске, а в те времена я даже не мог представить, где этот город находился на карте. И вот, проснувшись на пятнадцатый день кругосветного путешествия, мне выпал шанс отправиться на их плотное изучение.
Главная улица города, проспект Ленина, недаром в конце девятнадцатого века называлась Университетской: то тут, то там располагались широкие колонны и таблички с названиями образовательных учреждений, входы в институты и компании веселых молодых людей. Я наметил идти сразу в самый большой университет Томска – ТГУ. После ворот меня встретила березовая роща, предназначенная для того, чтобы вновь пришедшие охотники за знаниями заблудились в ней на полчаса, и большая надпись «ЯвТГУ». Пропуском в главный корпус послужило громкое «Здрааасьте» приветливому охраннику. И вот я поднялся по широкой лестнице, по которой проходили колчаковские офицеры во время Гражданской войны и сотни эвакуированных людей во времена Второй мировой, а ныне навстречу мне валили студенты, дождавшиеся перемены. Я и сам также спускался по ступеням родного МИФИ каких-то тройку месяцев назад, и мне хотелось почувствовать себя участником образовательного процесса. Встречались люди азиатской, европейской внешности, кучерявые афроамериканцы и седые профессора с длинными бородами – можно было смело заявлять о многонациональности заведения. Осмотрев картинные галереи в коридорах, я пошел в сердце любого университета – столовую.
Суп с хлебом и гречка с котлетой здесь стоили шестьдесят рублей и были мечтой любого студента. Я сел за длинный стол, по обе стороны которого обедали молодые парни и девушки, и, завязав шнурки, принялся за завязывание беседы. Ребята поприветствовали меня и рассказали, что обучаются в одном из первых императорских университетов Российской империи.
– Я сама родом с юга Казахстана, – сразу подключилась одна из студенток. – У нас все знают, что Томский Государственный – хороший университет. Я сразу сюда хотела попасть и, как видишь, поступила – здесь много ребят из Казахстана, и из Кореи тоже есть, и из Великобритании даже. Учиться тяжело, но интересно, а после ребрендинга в две тысячи четырнадцатом стало еще лучше: теперь расписание сама себе подгадать могу. У нас есть и своя обсерватория, и ботанический сад, и гербарий, названный в честь Крылова, и бизнес-инкубатор, и даже модный эндаумент-фонд есть, как в Америке. А еще целых девять музеев!
– Во дела! А когда можно попасть в музеи?
– Да хоть прямо сейчас! Сходим?
Новые знакомые встали из-за стола и вместе со мной пошли в музей истории Томского Государственного, который, даже после наших долгих стучаний, оказался закрыт. Зато мы попали в Зоологический музей, музей археологии и этнографии и палеонтологический. И все это – на территории одного университета.
Я попрощался с ребятами и спустился в соседнее крыло, где дошел до конференц-зала, огражденного красной веревкой. Как только я подлез под ней, навстречу вышел грузный дядя. «Вам куда?» – оттарабанил он. «Не видно, что ли, волонтер!» – отбарабанил я. Ответ его более чем удовлетворил, и он выдал мне бейдж и задание – встречать высокопоставленных гостей конференции и провожать их в зал. После двадцати минут бесед с гостями и другими волонтерами, конференция наконец началась, как и самая интересная ее часть для меня: всех сотрудников проводили в соседний зал с фуршетом. Я от пуза объелся сладостей, послушал пару научных докладов и подлез под веревкой обратно. За последние две недели это был, кажется, тридцатый придуманный способ того, как поесть в городе бесплатно. Вернувшись на второй этаж главного корпуса, я приоткрыл тяжелую дверь и юркнул в пустой темный актовый зал, который был больше похож на католический собор. Отодвинув стул, который проскрипел по тишине, как фломастер по стеклу, я сел с краю, достал блокнот и написал простую истину:
Российским университетам надо брать пример с ТГУ. Здесь хорошо. Даже с такими паршивыми устоями, как у меня.
Глава 14. Когда наступает пора просыпаться
«Чувак, Томск на связи! Если ты еще не уехал, могу организовать ужин сегодня или завтра. Пиши, если что!» – такое сообщение выдал мне телефон двадцать четвертого сентября две тысячи пятнадцатого года. В имени отправителя было написано «Диана», а в профиле не было замечено ни одной реальной фотографии. Был неизвестен возраст, род деятельности, да и в поле человека нельзя было быть уверенным до конца – и это было то, что нужно.
Двумя часами позже я нашел себя поднимающимся по темной старой лестнице, которая имеется в любом панельном доме за пределами МКАДа. Нащупав потертую надпись «26» и сплюнув три раза через правое, я сделал продолжительный «дзынь» черной кнопкой. Настала пауза. Мозг начал выдавать фантазии: навстречу могла выйти толстая женщина лет шестидесяти в круглых очках, с болонкой на руках, стеснительная школьница с картой, доучивавшая урок географии, толпа дам в возрасте, праздновавшая очередной юбилей одной из них, да мог даже выйти каменщик Ашот, который завел себе профиль под именем Диана. За десять секунд я три раза подумал уйти и четыре раза остаться. Наконец по ту сторону двери кто-то взял ключ, со звоном уронил, поднял и всунул в скважину.
Первое, что должен считать мужчина, видя такие глаза, – количество дырок на его разных носках.
– Эй, привет! Проходи! – передо мной предстал смысл поездки в Томск. Если вы – молодая красивая девушка лет двадцати пяти с глубокими зелеными глазами, то вы стояли передо мной. Ваши волосы аккуратно обнимали тонкие скулы, а лицо застенчиво улыбалось, словно само пришло в гости к незнакомцу. Первое, что должен считать мужчина, видя такие глаза, – количество дырок на его разных носках.