Козара

Если бы предложение разделить отряд на части и выходить из окружения было принято, народ воспринял бы это как измену. Поэтому подобные предложения были расценены как недостаточно продуманные, политически ошибочные и даже безнравственные, так как они спасение бойцов ставили выше судьбы тысяч безоружных крестьян. О них тут же забыли и к ним уже не возвращались. Теперь все мысли были сосредоточены на том, как защитить Козару, отстоять беженцев.

Лазар размышлял об этом всякий раз, когда пытался разобраться в своих поступках и обращался к своей совести. И он снова и снова приходил к выводу, что любое другое решение, кроме решения об обороне Козары и защите беженцев, было бы нечестным, бесчеловечным и даже предательским. Конечно, прежде всего он думал о своей семье, но из головы не выходили и другие беженцы, ожидающие помощи от своего отряда, от своих партизан, которых они кормят и которых любят. Ясно было, что Козару можно оборонять лишь фронтально и никак иначе, и решение удержать ее любой ценой представлялось ему единственно правильным, достойным подвига сербского князя Лазара, встретившего на Косовом поле огромные турецкие полчища…

Мы будем защищать Козару, даже если всем суждено погибнуть! Стоя во весь рост, мокрый и продрогший, Лазар рассматривал в бинокль позиции. Казалось, сама перерытая снарядами земля взывает к нему, просит и заклинает, чтобы он со своей ротой не отступил с этой опушки. Другого выхода нет. Ему хотелось закричать в ответ ей, что они обязательно выдержат, они сделают все, что в их силах. Пустим в ход камни, колья и топоры, а если не поможет, ворвемся в окопы и будем душить их руками, выковыривать им глаза, грызть зубами, пить их кровь, они это заслужили…

— Командир, вот твой сынишка, — Лазар вздрогнул и оторвался от бинокля.

— Ложись, чертенок, убьют! — закричал он мальчику, который шел с высоко поднятой головой. — Ложись, дурень, слышишь? — и замахал ему рукой.

— А чего сам не ложишься? — Щеки мальчишки раскраснелись, глаза горели.

— Тебя еще тут недоставало! Зачем пришел, Бошко?

— За винтовкой, — сказал невозмутимо Бошко. — И еще башмаки давайте, холодно все время босиком.

— Тогда ступай вон туда, — сказал Лазар. — Там у них в окопах есть и башмаки и сапоги. Иди отбери у них, что тебе надо, — шутил он, гладя мальчика по голове и прижимая ее рукой, чтобы она не торчала из-за кустов.

— Там, что ли? — сын показал на линию фронта.

— Там, — подтвердил Лазар.

— Ну, я пошел, — спокойно сказал мальчик и быстро зашагал вдоль опушки.

Далеко не уйдет, сейчас вернется, думал Лазар, но мальчик, видимо, воспринял его совет всерьез. Пригнувшись, он бежал в сторону окопов.

— Бошко, назад! — закричал Лазар, но мальчик даже не обернулся.

Он уже выбежал из перелеска и припустил по открытому месту, через котловинку и ячменное поле. Его почти не было видно, среди колосьев мелькала только голова. Он подскакивал, спотыкался, приседал, снова выпрямлялся во весь рост и продолжал бежать вперед, к окопам.

— Если его заметят — конец, — сказала Эмира.

— Командир, я попробую его прикрыть, — сказал Райко, устанавливая на прицел.

— Давай, Райко! — закричал Лазар. — Бей по окопам!

— Дядя, я побегу к Бошко, — сказал малый.

— И я, — отозвалась Эмира.

— Ты останешься здесь, — сказал Лазар. Ему стало не по себе: словно уже предчувствуя кровь, санитарка рылась в сумке с бинтами.

— За Косово, за Бошко Юговича![5].

— Огонь! — закричал Лазар, не спуская глаз с мальчика, бежавшего по полю.

— Не заметили! — крикнула Эмира.

— Ну, я ему задам, пусть только вернется, — Лазар не отрываясь следил за черной головенкой, которая мелькала среди ячменя. Бошко, наконец, кажется, что-то сообразил и пополз. Это обрадовало Лазара.

— Огонь по окопам, — командовал Лазар, уже уверенный, что с той стороны мальчика не заметили. И вдруг выскочил из кукурузы рыжий жеребенок. Он остановился перед самым окопом в недоумении, одурев от пальбы, постоял немного, а потом повернулся и поскакал назад.

Бошко не было видно. Он затерялся в ячмене, как птенец, выпавший из гнезда…

Он шел вдоль Млечаницы по разъезженной, в колдобинах проселочной дороге, по которой уже протопало множество ног, оставив следы тяжелых солдатских сапог, набоек, шипов, босых ступней и копыт. Он шел вдоль грязно-рыжей, набухшей от дождя горной реки, которая вырывала с корнями пни, увлекала за собой стволы и ветки деревьев и даже ворочала камни.

Без единого моста, без удобных переправ, озаренная сверху солнцем, Млечаница рассекает горы и образует долину, заросшую лесом, кустарником и высокой травой. По ту и другую сторону насколько хватает взгляд простираются сине-зеленые стены: молчат леса, замерли стройные стволы, густые ветви, мощные кроны, лишь кое-где среди темной зелени сверкают желтовато-белые зонтики цветущих лип…

Откуда на Козаре липы? — думает Лазар, но не решается спросить об этом вслух. Откуда буки, ели, сосны, оттуда и липы! Он поворачивается к черноглазой девушке. Она в форменной гимнастерке, перетянутой ремнем.

— Как думаешь, Анджелия, сумеем мы набрать парней? Нам надо тридцать человек.

— Если надо, наберем хоть сотню, — говорит Анджелия, но лицо ее не светлеет, даже становится еще мрачнее.

Почему она всегда такая строгая? Почему никогда не улыбнется? Почему всегда молчит, будто только что похоронила отца? Ей не больше восемнадцати, но выглядит она старше и серьезнее самого командира Жарко, и товарищи в шутку говорят, что им надо поменяться местами: пусть Жарко руководит молодежью, а Анджелия командует батальоном.

Он хотел спросить ее, почему она никогда не смеется, почему не взглянет ласково на кого-нибудь из его молодцов, но не посмел. Он знал — Анджелия шутить не любит, а если разозлится, может и по щеке дать. Всегда серьезная, все о чем-то думает. А вдруг она такая и должна быть, потому что член СКМЮ. Но другие девушки тоже скоевки, а и шутят, и улыбаются, и, наверно, даже целуются с парнями по ночам, в темноте, когда никто не видит.

— Анджелия, ты откуда родом?

— Из-за Планиницы.

— А родители живы?

— Живы.

— А где они, здесь, в лесу?

— Не знаю, — говорит Анджелия.

— Надо бы порасспросить, где они.

— Это не мое дело, — отвечает Анджелия.

— Ну зачем ты так? — Лазару хочется, чтобы она хоть на минуту смягчилась.

— У тебя есть еще вопросы? — Анджелия останавливается посреди дороги, не скрывая раздражения.

— Не сердись ты, ради бога, — улыбается Лазар. — Я, кажись, тебя не обидел?

— Не обидел, но ничего и путного не сказал, — рубит Анджелия. — Комитет по обороне Козары во главе с Шошей заботится обо всех беженцах, позаботится и о моих, если они здесь. А у меня другие обязанности.

— Знаю, знаю, — бормочет Лазар, смутившись, и переводит разговор на другую тему. — Мне бы хотелось набрать побольше молодых парней. Все-таки парни лучше воюют.

— Их в первую очередь и будем брать, — говорит Анджелия. — Молодежи тут полно.

— Я надеюсь, мы их сагитируем.

— Для того и идем, — говорит Анджелия.

На этом разговор и обрывается.

Анджелия шагает сосредоточенная и мрачная, словно внутри ее происходит какая-то борьба со страшным противником, борьба тяжелая и мучительная, а Лазар рассматривает окрестные леса.

Он не раз бывал в этих лесах, с тех пор как повесил на плечо винтовку: сначала с Младеном, в сорок первом, как только началось восстание, когда враг разгромил крестьянские заставы вокруг городов и загнал партизан в горы. Тогда эти горы их спасли. Позднее они проходили здесь зимой вместе с другими частями. Тогда напали на Подграце и захватили более ста карабинов. А потом их отряд атаковал противника в Мраковице, уничтожил гарнизон в несколько сотен солдат и забрал первые минометы. И каждый раз, когда он попадал в эту долину, Козара казалась ему неприступной и величественной.

5

Один из братьев Юговичей — легендарный герой битвы на Косовом поле.