Козара

Лазар вспомнил первого увиденного им пленного солдата. Это был рыжеволосый, тощий и высокий паренек со впалыми щеками и длинным подбородком. Одежда его была до того помята, что казалось, ее только что выкрутили после стирки.

— Как тебя зовут? — спросил он, не в силах поверить, что перед ним капля того неудержимого людского потока, который в последние дни чуть не захлестывает их.

Солдат ответил, что он домобран и зовут его Йосип Бален. Зовут Йосипом, как Шошу, подумал Лазар и недоверчиво поглядел на парня.

— Из какой части?

Пленный ответил, что он из Первого Горного здруга. Последнее слово Лазар не понял.

— Здруг? Что такое здруг?

Пленный начал объяснять: это соединение, состоящее из нескольких батальонов, усиленных пулеметами, артиллерией, танками и самолетами.

— Врешь! Ты усташ.

— Нет, не усташ, а домобран, — возразил пленный. — Мы все домобраны, даю вам честное слово, и до прихода на Козару никогда не боролись против партизан.

— А что же вы делали?

— Были на учениях, — ответил солдат и осекся, словно раскаявшись, что проболтался.

— На каких еще учениях? Говори, где это было?

Пленный назвал городок Штокерау. Признался, что там он с товарищами восемь месяцев проходил обучение и военную подготовку. Их, как он сказал, хотели отправить на Восточный фронт воевать против русских, куда уже отбыла одна хорватская дивизия. Со дня на день и они ждали отправки туда же, под Сталинград, но вдруг командование возвратило их на родину, в Загреб, а оттуда на Банию для борьбы с партизанами. Они воевали на Зриньской горе, а затем прибыли на Уну и оттуда тринадцатого июня пошли в направлении Дубицкого шоссе и Погледжева.

— Ты говоришь, что вы домобраны? Рассказывай это своей бабушке! — закричал Лазар. — Домобраны сразу сдаются. Разве домобраны жгут и убивают?

Солдат молчал.

— Кто сжег все эти села?

— Не знаю. Не мы. Мы не жгли и не убивали, честное слово.

— Сколько вас?

— В нашем здруге около четырех тысяч солдат.

— Отведите его в штаб батальона, — сказал Лазар. У него пропало всякое желание допрашивать пленного. Он не мог поверить, что этот тощий юнец, совершенно осипший от страха, частица той армии, которая вот уже столько дней подряд заставляет его, Лазара, отступать на восток.

После нескольких удачных атак партизаны все же вынуждены отступить. Отходили медленно, шаг за шагом, бились за каждый клочок земли. Они остановились только у подножья Козары. Здесь, на берегах Млечаницы, решили драться до последнего. Дальше отступать было некуда.

За спиной — Козара, партизанские убежища, штабы, госпитали, склады, хижины крестьян, пришедших сюда целыми семьями, с домашним скарбом, со скотом. Огромный лагерь, десятки тысяч обездоленных, оставшихся без крова. Все свои надежды беженцы связывали с партизанами, с исходом битвы. Если партизаны отстоят горы, все эти горемыки смогут вернуться к своим пепелищам.

И партизаны, защищая Козару, помнили об этом. Понимал это и Лазар, семья которого тоже скиталась в долине Млечаницы. По дорогам и тропам у него за спиной сплошным потоком двигались люди: одни устраивались поблизости на лесных полянах, другие не задерживались, торопясь уйти как можно дальше на восток. К счастью, танки не появлялись. Не было и прорыва неприятельских сил ни со стороны Приедора, ни от Дубицы: наступавшие с юга остановились около Паланчишта и Похарина Брда, а те, что двигались с севера, стояли у Крушковаца. Проход на Козару был свободен.

День и ночь в таборе беженцев горели костры. Самолеты сбрасывали на них бомбы. Был отдан приказ не жечь костров. Народу разъясняли, что они указывают противнику местонахождение партизан. Этот приказ, естественно, мало кто исполнял. Как назло, ночи были холодные, зарядили дожди, и даже самые надежные крыши, сооруженные из ветвей и листьев, не могли защитить от ливня. Надо было хоть как-то обогреваться, печь хлеб, варить похлебку или кашу, нужно было зажарить кусок мяса; резали овец, поросят, не жалели расстаться даже с последним ягненком.

— Лучше зарезать, чем злодеям оставить, — говорили крестьяне. Забивали скот и мясо делили на всех, потому что каждый знал, что и сосед не оставит его без помощи в тяжелый час. Огромный табор продвигался к горному массиву, делая лишь кратковременные остановки. С каждым днем он все более приближался к Козаре, которая с давних времен давала приют беженцам, гайдукам и повстанцам.

Десятки тысяч крестьян оказались в тылу партизан. Надо было задержать врага и защитить народ. И партизаны, так сказать, стихийно приняли такое решение: каждый в душе тревожился о своей семье, о матери, об отце, о жене и детях, которые мокли там, в лесу, на дожде. Надо было спасти свои семьи. И партизаны боролись яростно, как волчица, когда она защищает своих волчат.

В один из дней им улыбнулась удача: не меньше сотни вражеских солдат были убиты в схватке, столько же захвачено в плен. Эта победа по своему значению не уступала той, на Домбраве, ибо она подымала дух бойцов, доказывала, что враг уязвим, что он смертен и что его можно одолеть. И на следующий день было около сотни убитых и столько же захваченных в плен. Их срочно отправляли в штаб отряда. Час-другой бойцам удавалось соснуть, потом они наспех съедали по куску хлеба с мясом (если было мясо) и вновь атаковали свежевырытые неприятельские окопы. Это были тяжелые и страшные схватки. Дрались врукопашную. Партизаны подбегали к самым рвам, набрасывались на врагов, перелетали через их головы и в темноте душили голыми руками. Стрелять было некогда. Винтовки им даже мешали в тесноте окопов.

Так продолжалось некоторое время.

Партизаны почти поверили, что враг ослаб, им казалось, что ведет он себя как-то безрассудно, напрасно растрачивая силы. Некоторые части Первой горной дивизии усташей отступили до Планиницы, Равного Гая и Ютрогушты. И хотя враг вскоре возвратился на Дубицкое шоссе, все почему-то восприняли это лишь как удобный случай разжиться оружием и боеприпасами, в которых ощущалась острая нужда.

Мало кто думал тогда об истинных размерах неприятельского наступления. Прежние победы, взятие Приедора, а затем переход на сторону партизан летчиков Франьо Клуза и Руди Чаявеца, перелетевших из Баня Луки на своих самолетах, как и другие успехи, вскружили головы и рядовым и партизанским командирам. Говорили, что недалек тот день, когда вся Босния станет партизанской.

Планы и цели противника не мог полностью разгадать даже Шоша; незаурядный человек и талантливый военачальник, он заметно выделялся среди окружавших его людей. О нем слагали песни и легенды. Одержавший немало замечательных побед, он был проницателен и образован, в свое время интересовался астрономией, изучал математику и иностранные языки. Но сейчас и он, казалось, недоумевал и не знал, что предпринять.

В штабе отряда чего-то ожидали, спорили и в общем тянули время, надеясь, что неприятель в конце концов отведет свои части из-под Козары, не выдержав потерь, которые в отдельные дни достигали семисот человек. Партизаны и их командиры, в том числе и Шоша, словно бы не хотели ничего видеть, что было за пределами винтовочного выстрела. Наблюдая, как падают подкошенные их пулями враги, они стремились к тому, чтобы в руки партизан при наименьших потерях попало как можно больше винтовок, пулеметов, минометов и орудий.

Многие, правда, тогда говорили, что отряд целесообразно было бы разбить на группы по тысяче бойцов, с тем чтобы они действовали самостоятельно, в случае необходимости могли бы пробиться из окружения или проникнуть в неприятельские тылы. Эти соображения, вообще вполне резонные и оправданные в условиях партизанской войны, были, однако, отвергнуты самой жизнью без чьего-либо приказа. Эти же обстоятельства и обусловили решение о фронтальной обороне Козары, пришли как бы сами по себе.

Дело в том, что крестьяне уходили в лес совершенно спокойно, просто отступали вслед за своей армией, потому что верили в нее. Нельзя же было оставить людей в лесу, лишив их единственной защиты. Надо было защитить народ, надо было стоять до последнего, чтобы каждый крестьянин, каждая женщина, каждый ребенок убедились в том, что партизаны — действительно их армия, которая борется за их интересы.