Сдвиг

БК бросил взгляд в зеркало заднего вида, чтобы в последний раз увидеть фасад вокзала с огромными дорическими колоннами, похожими на штакетник самого Господа Бога. Зрелище действительно впечатляло, причем даже больше, чем самые внушительные памятники в Вашингтоне, и он вспомнил слухи о предполагавшемся сносе этого сооружения. Но БК больше волновала не судьба этого самого грандиозного здания Нью-Йорка, а потеря его личной собственности. Причем больше всего он жалел о пропаже не портфеля, а своей закладки, которую унаследовал от матери вместе с домом, именем и отвращением к грубой физиологии тела. Такова историческая ценность вещей: с одной стороны — восемь акров стекла, камня и стали, с другой — пластинка слоновой кости размером с водительские права. И то и другое потеряло первоначальный лоск от общения с человеком, а налет личных переживаний еще более затруднял возможность по-настоящему ценить то, чем мы истинно дорожим. В предстоящие годы БК будет жалеть о потере закладки еще больше, а станция Пенсильвания играла важную роль в жизни Нью-Йорка, но не в его.

Но все это случится в далеком будущем. А пока он ехал в Миллбрук, в место, которое директор назвал «экспериментальным сообществом», возглавляемым доктором Тимоти Лиари. Он не имел представления, что там было такого важного, что и ФБР, и ЦРУ направили туда своих агентов, чтобы провести расследование. И он знал, что должен туда попасть раньше, чем Мельхиор.

Миллбрук, штат Нью-Йорк

4 ноября 1963 года

Хотя «Шевроле» оснащал по выбору модель «Корвер» шестьдесят второго года двигателем в 150 лошадиных сил, ФБР не стало тратиться и предпочло обычный 98-сильный. БК был готов поклясться: двигатель проклинал его и через выходные отверстия печки плевался в него клубами окиси углерода, но все-таки подчинялся его командам. На шоссе скорость была ограничена до семидесяти пяти миль в час, БК выжимал педаль газа до предела, если ехал медленнее девяноста. Ему приходилось бороться с избыточной маневренностью «корвера» из-за необычного расположения двигателя — над задним мостом, и к тому же он попал в час пик. И все же он сумел совершить бросок в пятьдесят миль за тридцать две минуты.

В Миллбруке ему предстояло разыскать общину доктора Лиари — она называлась «Замок», или «Кастиль», или «Касталия». Схема проезда осталась в портфеле — вместе с папкой по проекту «Орфей», но и без нее он довольно легко выяснил путь. При въезде в городок он увидел большой плакат, выполненный от руки разноцветными буквами:

«ВЫ НА ПУТИ К ИСТИННОМУ ПРОСВЕТЛЕНИЮ

(ПРОСТО ПОВЕРНИТЕ НАЛЕВО!)».

А пониже кто-то приписал, очень разборчиво:

«Психи, убирайтесь домой!»

БК не знал ни о психах, ни об их недоброжелателях, однако его симпатии были явно на стороне последних — хотя бы из-за разборчивости каллиграфии.

Примерно через милю он добрался до нелепой сторожки из валунов, которую венчала башня, похожая на колдовской колпак, и какой-то конструкции, напоминавшей опускающуюся решетку на крепостных воротах. Еще через полмили извилистой дороги он увидел огромное экстравагантное здание — чудовищно увеличенную копию лилипутского кукольного домика. Там было множество башенок и фронтонов, а все здание окружали сотни ступенек. Лужайка перед домом была некошена и вся усеяна бутылками из-под вина и крепких напитков. Сзади к ней подступал сосновый лес. На фоне густых деревьев, уже терявших краски в вечернем свете, здание казалось плоской театральной декорацией, где за дверью дома ничего не было. Если не считать отдельных признаков жизни в виде бутылок, посуды и кое-какой одежды, место казалось пустынным и покинутым.

Когда БК выключил двигатель, «корвер» облегченно вздохнул, и через мгновение издалека послышался треск отбойного молотка. Сообразив, что это стук дятла, БК удивленно хмыкнул: давно же он не выбирался на природу. Звуки природы казались ему шумом, производимым человеком, даже в тех случаях, когда он знал, что это не так.

Неожиданно он осознал, что рубашка его прилипла к спинке сиденья и что он по-прежнему сидит в машине, вцепившись в руль. Он нерешительно открыл дверцу. На свежем воздухе было не легче. Прохладная пелена легкого тумана насыщала воздух и все вокруг влагой, под тяжестью которой пригибались к земле даже стебли растений.

Оказавшись на мокрой траве, БК понял, что в машине ему было лучше. Он вырос в городе. Конечно, и деревья, и трава, и птички — все это замечательно, но ему нравилось, когда трава подстрижена, деревья растут на одинаковом расстоянии друг от друга, а птицы подчиняются местному распорядку. Но дело было даже не в том. Это место каким-то образом внушало тревогу, не связанную с влажностью, разбросанным на лужайке мусором и старыми занавесками, болтавшимися в окнах языками мифических гидр. Наверное, все дело было в сосновом лесу, стоявшем по другую сторону дома, и деревья — как на картине Рене Магритта — казались торчащими из остатков солнечного света, хотя каждую сосновую иголку было видно так же четко, как иглу шприца. Его непосредственной целью был дом — если, конечно, люди здесь жили не на деревьях, — но почему-то ему казалось, ответы он найдет именно в лесу. Он отругал себя, что ввязался в бессмысленную беседу с Мельхиором, вместо того чтобы заняться чтением бумаг. В голове вертелись его странные и туманные высказывания: «спящие» агенты, «психологические эксперименты», «Маньчжурские кандидаты», «сила мысли». Чтобы обрести внутреннее спокойствие, ему требовались надежные проверенные факты. Он мог положиться только на собственную голову и пистолет — он невольно ощупал свой бок, будто тот мог пропасть вместе с портфелем.

Дятел снова принялся за свое, потом перестал, затем вновь застучал. Он стучал так долго, что БК бы не удивился, если бы раздался треск падающего дерева.

Он решительно натянул шляпу и двинулся ко входу. Он сумел миновать только пять ступенек, как входная дверь распахнулась. БК резко остановился. Девушка на пороге тоже. БК не очень понял, что остановило ее. Он-то по крайней мере был одет в нормальный костюм, а она — в коротенькие шорты из отрезанных джинсов, и — он скосил взгляд — больше на ней не было ни нитки! Ему пришлось скосить взгляд: у девушки были необыкновенно густые длинные черные волосы, которые спускались с плеч, как на портретах леди Годивы. Сначала БК подумал, что она носит короткий топик. Но нет — она была обнажена. Кожа на груди была такого же ровного загорелого цвета, что и на руках. Значит, она щеголяла в таком виде явно не в первый раз, а когда она в приветственном жесте подняла правую руку, волосы сместились набок, обнажив полную, как яблоко, и коричневую от загара грудь.

Женщин без верхней одежды БК видел только в разделе нижнего белья каталога торгового дома «Сирс» — он тайком хранил его в шкафу своей спальни. Груди в целомудренных и отретушированных бюстгальтерах-пулях выглядели как геометрически безупречные парные горы со снежными вершинами, а здесь была живая плоть — вовсе не такая симметричная, но нежно провисающая сверху и слегка закругленная снизу. При виде ее БК почувствовал легкое покалывание в подушечках пальцев и неожиданно для себя представил, какая она на ощупь. Он решил, что как голубка. Теплая и мягкая, а в руках даже чувствуется сердцебиение. Будь на его месте другой, наверняка бы аналогия оказалась менее трогательной, а прикосновение более грубым. Но БК был неиспорченным молодым человеком и сразу отвел глаза в сторону.

— Добро пожаловать! Мы так рады, что вы нас нашли!

Конечно, БК приходилось видеть обнаженных женщин и раньше. Но все они были мертвыми, с одинаковыми бирками на большом пальце ноги, с посиневшей кожей и следами ран, которые привели к смерти, отчего казались лишенными пола и сексуальности. И конечно, они не разговаривали. Для него было удивительно, что девушка может разговаривать без всякой одежды, и он не был уверен, что сможет — и должен ли! — ответить. Он молча наблюдал, как девушка подошла к нему, будто была полностью одетой и тщательно причесанной, — совсем как Мэри Тайлер Мур, встречающая дома Дика Ван Дайка после работы. Ее волосы лежали на груди неровно, а сквозь пряди просвечивал сосок, отчего он казался даже более рельефным, чем когда был полностью обнажен.