Страница 9 из 16
– Активная особа, – улыбнулся я, когда Артем снова на некоторое время замолчал.
– Акти-ивная… С одной стороны, приятно, правильно – мы пара, необходимо общение… А с другой… Приползаю домой, хочется сожрать чего-нибудь по-быстрому и упасть на диван, в телик воткнуться или в Сеть. А тут она: «Любимый, я приготовила то-то и то-то, это мы будем есть так-то и так-то…» С работы быстрей меня приезжать старается… На столе – целый диснейленд из блюд разных, тарелок, приправ… «А потом, любимый, мы будем смотреть новый фильм такого-то. Я как раз скачиваю. Ты не против?» И смотрит так душевно, что невозможно сказать: нет, не хочу, возьму бутер и плюхнусь перед теликом… Короче, – Артем потер лоб указательным и средним пальцами, – она из каждого дня хочет праздник сделать, а мне тошно… Я уже и домой с ужасом еду теперь… Смешно, конечно, но вот такое чувство. То ли я мудак конченый в двадцать восемь лет, то ли она что-то не то делает.
Он вздохнул, отпил «Хайнекен», промокнул губы салфеткой и посмотрел на меня, ожидая, что скажу. Я сочувствующе покивал и отвел глаза. На самом деле особого сочувствия не было.
Да, мы с женой вместе больше двадцати лет. Если здоровье не подкачает, вполне можем прожить еще тридцать, а то и больше. Сейчас нам за сорок, и представить, что будет за восемьдесят, теперь довольно легко. В Москве полно стариков, народ тут живучий.
Живем, как говорится, душа в душу. Но… Но это только действительно так говорится. Душа в душу… Нет, скорее без душ. Души стараемся не прижимать. Лучше их прятать поглубже, тогда легче преодолевать день за днем, год за годом.
Конечно, общались и теперь общаемся каждый день, обсуждали и обсуждаем события, разные бытовые вещи, ездили и ездим с приятелями и детьми на природу, ходили и ходим в кино, театры. Хотя, кроме первых недель, когда зашкаливала страсть, все эти годы держались пусть на мизерном, но расстоянии, не врастали друг в друга. Словно инстинктивно понимали, что иначе обязательно случится пресыщение, отторжение.
Слава богу, возможность не врастать была и есть – сначала в двухкомнатной квартире жили, потом приобрели трешку. Не давились. В каждой комнате и на кухне – телевизор, у всех членов семьи по набору гаджетов.
Теперь по целым дням и десятком фраз можем не обменяться. И не тяготимся этим. Или убеждаем себя, что не тяготимся?
– …Некоторые, знаю, злятся, когда жена с подругами трещит часами, по магазинам шляется, – продолжал Артем, – а мне наоборот… Я уже ей, ну, типа, в шутку, но так… «Может, покемонов ловить пойдешь?» Смеется, прижимается. «Нет, любимый, я от тебя никуда».
– Подожди, – перебил его, – слушай, а с жильем у вас как? Может, ей просто деться некуда? В однухе хочешь не хочешь, а…
– Не обижай. – Артем действительно поджал губы. – Двуха у нас новой планировки – изолированные комнаты. Возле метро «Римская» купили новострой. Лоджии теплые, еще как комнаты…
– Понял-понял. Я так – пытаюсь анализировать.
– Угу… И, знаешь, я не тюфяк, не быдло какое. И поговорить люблю, на подъем, считаю, скор. Но не могу я постоянно… Эх. – Он как бы с отвращением допил свое пиво. – Она не то чтобы ни минуты не дает, а… Сложно, сложно объяснить… И в другую комнату не уйдешь, когда она прижимается, – решит, что злюсь на что-то. Еще хуже…
– Да я понимаю, Артем. Понимаю… Только вот совета дать не могу, кажется. Разве что – ребенка, может, вам завести?
Артем отмахнулся:
– Нет, ты что! Меньше года вместе – какой ребенок!..
– Эт тоже верно… – Я задумался. – Вот я избежал такого, что у тебя сейчас, и рад вроде бы. Хотя… – Вообще-то мы с Артемом говорим складно, это один из главных профессиональных навыков, но сейчас слова соединялись в фразы трудно, при помощи массы междометий и вздохов. – Хотя жалею порой, что чего-то важного у нас с женой не случилось. Ни безумной страсти, ни пыли до потолка. Ровно слишком… А с другой стороны, – я встряхнулся, – от плотной любви до того, что в «Крейцеровой сонате», недалеко… Читал «Крейцерову сонату»?
– Естественно. Я прилично читаю… Правда, в последнее время и к книгам стал… отвращение стал чувствовать. Даша интересуется, что читаю, мнение спрашивает, если тоже читала – на обсуждение вывести пытается… А «Крейцерову» ты в тему вспомнил – есть симптомы…
– Не пугай, Артем.
– Я не про то, не про убийство… Но уже раза два-три была к Даше ненависть такая… Бешенство прямо… Хм, там у жены так, и муж удивляется, не понимает, что это, а тут – у меня… И знаешь… извини за откровенность…
– Мы для этого здесь и сидим.
– Ну да, ну да… И чувство такое – или ударить, или зацеловать, затискать. Набрасываюсь, валю, раздеваю… Она не сопротивляется, к счастью, наоборот… Но ведь случится так, что начнет: не надо, не хочу. И что тогда?…
Артем вздохнул протяжно, со стоном. Сидел, ссутулившись, глядя на нетронутые гренки.
– Еще пива? – спросил я.
– Наверно… Жена-то ругаться не будет?
– Я так редко после работы выпиваю, что, думаю, наоборот, будет рада. – Я подозвал официантку и попросил повторить «Хайнекен» и «Туборг». – Тем более она с работы к дочке хотела ехать – по Ваньке, внуку, соскучилась.
– Внук уже… молодцы. М-да… Может, действительно ребенка заделать, пускай на него внимание переключает.
– Это вариант. Но тоже есть опасность – можешь начать ее ревновать к ребенку.
– Да, я читал… Причина кучи разводов… Хотя, понимаешь, у меня такое состояние сейчас, что, уверен, буду счастлив просто, если она девяносто процентов любви на ребенка перенесет.
Официантка принесла пиво. Пока ставила бокалы на стол, мы молчали. Пошла, покачивая под тонкой юбкой выразительным задом. Молодая, наверняка ищущая вторую половину…
– Значит, надо ребенка, – решил Артем. – Пускай… Я ее не хочу терять, но так – не протяну. Слишком она меня любит. Слишком… – Голос его стал сползать в бормотание. – Тяжело это, давит… душит, как подушка теплая… Может, я не умею… Раньше, до нее, – потыкались и разбежались. А тут… «Я никуда от тебя». Ни подруг ей не надо, ни шопов. Рядом…
– Артем, – вторгся я в это бормотание бодрым предложением, – давай выпьем за все хорошее. Сейчас тяжело, а через двадцать лет, может, с такой благодарностью вспоминать будешь.
Он взялся за покрытый испариной бокал, хмыкнул, по-прежнему глядя на чипсы:
– Что там через двадцать – дожить еще надо… О’кей, решаем проблему так – женимся, делаем ребенка, пусть ему книжки читает, свою любовь дарит. Мне и десяти процентов хватит…
И с облегчением большими глотками стал пить свой «Хайнекен». А я представил, как войду в квартиру и сяду под бочок к жене. Прижмусь, приласкаюсь. Вот она удивится. Если будет уже дома, конечно.
Зима
Почти каждый день я совершаю традиционный и традиционно бесплодный обход города. Что хочу найти, я и сам не понимаю, но хожу и хожу и уже в сумерках, продрогший, злой, возвращаюсь к себе.
Наш дом называют Серой кривой пятиэтажкой. Есть еще Голубая кривая – ее панели покрыты голубоватой облицовочной крошкой. Нашу строили на несколько месяцев позже Голубой, и, видимо, на нее крошки не хватило – стены светло-серые, словно бы слепленные не из раствора, в котором должны быть песок, щебень, а просто из цемента. И прочности у них никакой – ногтем можно расковырять. Может, действительно замесили цемент с водой и залили по-быстрому… Наш дом сдали весной девяносто четвертого, с тех пор десять лет ничего в городе не строили, кроме разве что частных коттеджей, да и из них мало какие довели – в основном торчат до сих пор этакие полуразвалины, заросшие травой и кустами: место для пацаньих игр.
Дом стоит удобно – по соседству супермаркет, через дорогу парк, до моря два квартала, минут десять неторопливым шагом. Квартира на четвертом этаже, двухкомнатная, комнаты отдельные, не проходные… Правда, родителям пожить здесь довелось недолго. Отец, которому и давали квартиру (он двадцать лет проработал на прядильной фабрике), умер через год после переезда, а мать – через полтора. Рак обоих сожрал… От него многие в городе умирают, но об этом не принято распространяться – мы считаемся курортной зоной, летом здесь битком отдыхающих, а начни про рак трезвонить, наверняка перестанут ездить, и тогда нам всем быстрый и реальный каюк…