Страница 12 из 107
- Я вовсе не считаю, что все твои друзья защищают анальные права личности и обсирают родные просторы... Значит, ты хочешь, Лиза, чтобы я сейчас убрался? Чтоб больше никогда не возвращался ни виде голоса по телефону, ни в виде образа на фотокарточке, ни в полном телесном объеме?
- Ты умеешь схватывать желания, этого не отнимешь.
- Тогда для верности моего отчаливания сопроводи меня до парадной. Это займет времени не больше, чем требуется на одну-единственную сигарету, особенно если воспользоваться лифтом.
Доктор Розенштейн, накинув в прихожей шубку, двинулась за мной следом. Распахнулась дверь лифта, а потом, ровно через три секунды движения вниз, я нажал кнопку "стоп".
- Что это значит? - она смотрела на меня, как на гнойную болячку.
- Это значит, что каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Моя правая рука двинулась сквозь распахнутую шубку врачихи, между пуговиц на ее платье, ухватилась за какую-то мягкую шелковистую ткань и рванула. Сигарета спикировала на пол, но никакого истошного вопля не последовало. Вторая моя рука скользнула по оголившейся коже и остановилась там, где положено. Лиза была готова. В смысле - как женщина. Я врезался в нее и все вылетело из меня, как из открытого тюбика, на который наступили сапогом.
Она с полминуты приводила себя в более-менее благообразный вид, а я машинально поднимал какие-то пуговицы с пола и складывал себе в карман.
- Ну все, - подытожила она, - отожми кнопку "стоп"... Или отойди, ты заслоняешь ее. Эй, товарищ чекист, отчего столбняк, я же рассчиталась с тобой полностью. Теперь все в полном ажуре, нарисуй очередную красную звездочку на фюзеляже.
- Ты можешь теперь заявить на меня. Меня заметут, а в зоне такого как я обязательно укатают. Вот пуговицы предъявишь, - я протянул собранное на полу, - только милицию надо пораньше вызвать, чтобы успели кое-что на анализы взять.
- Хоть сделан из дерьма, а блеснуть хочется, - она почти что выплюнула враждебные слова.
Затем мощно оттолкнула меня - почему не пару минут назад, а только сейчас? - и отстопоренный лифт пополз вверх. Да эта ж баба выдоила меня как вампир! В итоге получилось, что так называемый страж отечества, руководствуясь животной похотью и мелким самолюбием, увел гражданку Розенштейн от заслуженного наказания и использовал ее посредством фрикционных движений одного из членов своего тела... Дверь лифта распахнулась и Лиза направилась к дверям своей квартиры.
"Воля к Жизни больше чем жизнь", - в голове вдруг возникла такая театральная фраза, возможно я озвучил ее губами. Здесь четвертый этаж сойдет. Окно прорезало стену на один лестничный пролет ниже. Я рванулся по ступенькам, вскочил на подоконник, ознакомился с воплем Фимы Гольденберга: "Лизка, хватай его, дура", высадил плечом первое стекло. Тут меня уцепили по крайней мере четыре руки, за плащ, полу пиджака, даже за шиворот. Я раскурочил ногой внешнее стекло, внезапно боль пробила мне пятерню, хватающуюся за раму и парализовала силу мышц - это помешало совершить бросок вперед. И следом четыре руки дружно скинули меня назад. Я еще пытался подняться и устремиться навстречу морозной заоконной атмосфере, однако что-то сотрясло голову. Белесая муть пролилась в череп как молоко в стакан и я отключился.
Когда я продрал глаза, то первым делом увидел, что девочка, похожая на кудрявого совенка, держит меня за липкий от крови палец.
- Слушай, круглоглазая, тебе давно пора спать, - сказал я еще каким-то далеким голосом.
- Я же говорила, что буду выковыривать из тебя осколки, - напомнил киндер.
- Ну что за вечер такой. Вначале один уносится вон как тунгусский метеорит. Потом другой выпадает из окна словно падающая звезда, пожаловался кто-то и добавил недовольным голосом: - "Скорую" бы надо вызвать этому пикирующему бомбардировщику.
- "Скорую" не надо, - вполне твердо засопротивлялся я, - зачем людей отвлекать. У меня каждый вечер такое приключение.
- Правильно говорит, - поддержал меня другой зритель, кажется, бородатый поэт Абрамыч. - Ведь в психушку утащат, на службу накатают, что, дескать, суициден ваш сотрудник, что шизик он неуравновешенный. Ты кем работаешь-то, Глеб?
- Палачом работаю. Люблю я это дело. Даже халтурку на дом беру. На люстре развешиваю висельников, в ванной утопленников делаю.
Собеседник оценил мое состояние.
- В порядке мужичок. Его башкой можно кирпичи колоть.
Я сел, одновременно поднося здоровую правую руку - у Сючица тоже одна правая уцелела - к волосам. Голова была мокрой и с одной стороны набухшей огромным шишарем. Это еще ничего, вместо головы могла вообще одна шишка остаться.
- Ты меня, Фима дорогой, приголубил?
- Да что ты, Глеб, - Гольденберг поправил очочки, - я и муху ударить не могу... Есть тут у нас борец с живой природой.
Лиза, стоявшая чуть поодаль, смущенно пожала плечами.
- Если бы там у подоконника не валялась доска, у меня бы ничего путного не получилось.
- Почему ж... если бы там кувалда валялась, у тебя бы еще лучше вышло. А вот Глебу повезло, что какой-то расхититель народного достояния потерял именно доску, когда в свою квартиру пилолес тащил, - объяснил Соломон Абрамович.
- Лиза, ну что, теперь уж точно ничья. Мир? - поинтересовался я.
- Салам, шалом и такая борьба за мир во всем мире, что мокрого места не останется, - добавил какой-то знаток слов.
4. (Ленинград, весна-осень 1978 года)
Вернулся домой заполночь, за рулем несколько раз мутило, чуть в столб не впилился. Гаишник какой-то пристал, но, завидев мое удостоверение, благоразумно удалился. Да, доктор Розенштейн влупила деревяшкой, во-первых, неумело, во-вторых, от души.
Надюха давно уже дрыхла, только буркнула носом, поворачиваясь на другой мясной бок.
- Откуда?
Хотел было сказать "с дежурства", но потом вспомнил, что на прошлой неделе именно так и набрехал.
- Да одного самиздатчика накрыли с поличным. По ночам, паскудник, на гектографе орудовал в коносаментном отделе порта.
Она отлично знала, что я вру. Но декор мы привыкли соблюдать.
А дальше пошла намазываться на хлеб жизни обычная тягомотина. Затуллин несколько расстроенный умотал в Москву. Очевидно в своей надзорной инстанции он еще не был тузом. Ну и я, когда к тестю в Москву наведался, про Андрея Эдуардовича всяких гадостей наговорил, а еще просил помочь с переводом в ПГУ, на передний участок борьбы с гидрой мирового империализма. Дескать, смысл работы в Пятерке от меня стал ускользать.