Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 27

Жалко мне ее мать.

Надо бы ей пожить у нас – тогда механически все разговоры и сплетни прекратятся. А кто там знает, позагсились или нет – никому дела до этого не будет. Она на мать похожа, а в общем симпатичная. Зря только красится.

Сегодня Зоя Славкина пришла и сидела у меня с 2-х часов и до 6-ти. Послезавтра придет и меня потащит к себе, квартиру смотреть. Ну, мы с ней поболтали. Посплетничали.

Получила книги, дал мне их Печорин…

Желаю тебе всего хорошего. Не скучай, по возможности наслаждайся жизнью, не спорь очень-то, не стоит. Помни, что словами редко кого можно убедить. И душу не выворачивай перед чужими. Будь здоров. Пиши. Мама»[61].

Письмо это в дороге встретилось с письмом Дмитрия Михайловича, отправленным 12 июля 1963 года.

«Сегодня будет «Горка» Первый раз в жизни увижу. Пение здесь сильное – слишком кричат, но стариннее, чем у нас на севере.

Вчера был вечер у Тирановой. Пять баб в сарафанах – здесь их носят много и «назло» власти, запрещают ношение национальной одежды.

Володя[62] (сценарист, с этим мы подружились): «Эх, а мы ведь ничего этого не знаем! Какие же мы русские?»

Пока ничего не записал, не дают работать – ну, воля не своя, хоть погляжу.

Дама – режиссер – меня невзлюбила[63]. Ну черт с нею. Я ить не держусь.

Юра[64] бегает и ищет рукописи, наплевав на кино. И прав, конечно.

Нашел былинщика, записал одну былину «Дюка» коротенького. Володя был в восторге, он со мною ходит все.

На это письмо ответь. Я буду в Цильме еще недели две. Они олухи взяли магнитофон без пленки. Я тебе телеграмму послал.

Может быть, достанешь. Юра послал в Ленинград, Володя из Москвы просит – что ни то пришлют.

Летели ужасно долго. В Ухте сидели сутки. Я чегось-то нехорошее съел, худо стало, отравился верно. Сейчас от всякой пищи неважно – пью молоко, тем спасаюсь – теперь уже получше.

Народ здесь часто – низкий, ниже меня ростом.

Былинщик был совсем миниатюрный старичок. В домотканых портах, рубашке. Порты такие, внизу узкие, а в мотне мешком немного и крестик красивый у него. А лицо небольшое, но выразительное. Я его накануне заставлял вспомнить, а тут уж он пришел, в память всю былину спел, Володя записал ее на ленту и кусочки разговора.

Тирановой наши дали ей десять рублей – как бы на угощение. Ну, она подумала – потом взяла. А мы еще пили, закусили кислой рыбкой. Поговорят – еще споют песню. Потом показали действие из хоровода – игровую песню – все очень красиво – и как всегда – за этим – культура веков. Ради чего мы преследуем и уничтожаем etc.

Поедем на реку Пижму еще отсюда. Дюк.

Гале, если приходит, всяческий привет. Скажи лично ей: несмотря на болезни жалею, скучаю и так далее – и так хочется все это показать, все, что вижу тут – и песни и былины и людей – не умею я в общем-то рассказывать.

Ну, вот скоро вернуться ребята, пойдем к Ермолину книжнику. Юрка снова будет выпрашивать книги, а я страдать от неудобства….

В общем я г…ный собиратель и икон отсюда явно не привезу»[65].

Анна Николаевна еще не получила этого письма, но в ответ на телеграмму сына, требующего кассет, пишет 12 июля новое письмо, приложив его к посылке с кассетами.

«Дорогой Дюк, получила сегодня утром телеграмму о кассетах.

Пошла в институт. Кассет там не было. Обещала мне купить и принести Анна… кто она, как дальше – не знаю. Митрофанова что ли?

Потом пришла в 3 часа говорит: у Юли остались кассеты, в воскресенье она их добудет – в понедельник можно выслать. Я сказала: это поздно.

Тогда мы решили пойти и купить их. Пошли и купили. Сходили в музкабинет и намотала она мне их.

Пошла на почту: без ящика не принимают, а где я ящик найду. Пока ищу или домой пойду – и почта закроется. Пошла в универмаг, купила чемоданчик, переложила их туда и вот сейчас отправляю тебе.

Быстрота, глазомер, натиск.

Люди все хорошие и эта Аня тоже. Мы с ней пока путались по городу, все разговаривали. Так что чемодан не выбрасывай. Это будет мой.

Ну, я устала, как собака, пойду домой (пишу на почте) и очень мало сегодня сделала – одну песню спечатала.

Будь здоров. Пиши. Мама»[66].

19 июля 1963 года, когда пришла вторая телеграмма от Балашова с просьбой выслать кассеты, Анна Николаевна уже получила и его письмо, отправленное 12 июля из Усть-Цильмы.

«Дорогой Дюк, телеграмму вчера от тебя получила, вернее вечером поздно позавчера и вчера утром тебе отправила. Даты посылки авиапочтой 12-го № 966/1.

Дело в том, что отсюда самолеты не ходят туда в Сыктывкар, пошла посылка, наверное, на Архангельск, а из Архангельска в Сыктывкар, а уж оттуда в Усть-Цильму. Сегодня 19-е. Уж, наверное, получил…

Ты там ни с кем не ссорься – не стоит. И ни с дамами, ни с какими тоже. Невежливо с дамами ссориться…



За эту зарплату сэкономила 40 р. Сегодня пойду получать вторую.

Половину песен перепечатала, отбирая»[67].

Просьба не ссориться с дамами – совет сыну, в ответ на жалобу, что режиссер Чубакова его невзлюбила. Совет, надо сказать, весьма разумный, а заодно – невежливо с дамами ссориться! – и весьма дипломатичный.

«Здравствуй мама, – пишет Дмитрий Михайлович матери 18 июля. – Едем на лодке в дер. Бор. Кассеты еще не пришли, я в меланхолии. Влюбляюсь в каких-то девочек просто из потребности влюбляться. Никогда больше не буду связываться с кино. А Юра собирает себе рукописи и в ус не дует.

Все как-то не так. Комическая авиапочта быстрее, чем за две недели ничего не возит.

Ты перепечатываешь просто или производишь правку некую?

Вопрос глупый и риторический, больше писем я не получу…

Галя меня любит, а я втюрился в одну местную только ради того, что у нее славянское лицо и оделась она в парчовый сарафан, взятый у соседей. Конечно, мои старания познакомиться с ней успехом не увенчались, да и, честно говоря, никаких особых стараний я не прилагал.

Почему Галя не купчиха (с виду)… Она сама об этом жалела. Я ведь ей все говорил самым подлым образом»[68].

«Дорогой Дюк, получила твою посылку и кассеты, – писала Анна Николаевна сыну 27 июля 1963 года. – И ложки, и туеса – все в отменном порядке. У нас жарко. Даже очень. Только вечером прохлада вступает в свои права. Гриша скоро уж уедет из своего пыльного Волхова и приедет в Ленинград. Там дождется Станислава Голубцова и потом с ним вместе приедет сюда.

У нас гостят Малышевы и мы часто куда-нибудь ездим. Были в Кижах, были в Кондопоге, там очень хорошая церковь, очень интересная, очень высокая. Стоит на небольшом холмике возле самой воды. А сама Кондопога пыльная и неинтересная. Комбинат большой, но туда ведь не сунешься – не пустят.

Послушай, меня беспокоит и очень твой желудок. Перестань ты эту кислую рыбу есть. Ведь это надо привычку иметь. Ты, очевидно, отравляешься от нее.

Скоро я всю выборку и печатанье окончу, осталось штук пять из сатирических и выбор их мал – приходится повторять твои из книги или из Кирши. Как закончу, пойду в музей работать.

Да вот 11-го поеду в Ленинград, Анну поведу 13-го августа к 12 часам в балетную школу. Конечно, нет шансов у нас – ну что будет, то будет.

Ох, как жарко. Север ведь – а палит, что твой юг»[69].

Переписка на этом – мы привели лишь небольшую часть ее! – не завершается, но и процитированные письма достаточно полно рисуют отношения Анны Николаевны с сыном.

Она не только сумела в одиночку вырастить и воспитать сына, не только помогла ему получить образование и устроиться на интересную работу, но – такое бывает уже совсем редко! – сумела сохранить с ним предельно-доверительные отношения, когда он стал совсем взрослым.

61

ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 1165, л. 4.

62

Владимир Бельчинский.

63

Режиссер Чубакова.

64

Ю.К. Бегунов.

65

ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 1103, л. 1–2.

66

ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 1165, л. З–4.

67

ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 1165, л. 5.

68

ГАНПИНО. Ф. 8107, о. 1, д, 1103, л. 7.

69

ГАНПИНО. Ф. 8107, o. 1 д. 1165, л. 6–7.