Три года счастья

— Я тоже тебя люблю, тетя Фрея!

Прощаться всегда тяжело и у Хейли нет слов, только сдерживает слезы, крепко обнимает, касается лица Фреи, чтобы запомнить. Фрея сдерживает слезы, которых и так не осталось.

Судьба не щадит Майклсонов.

Хейли помогает надеть дочери рюкзак. В руках черный чемодан и они готовы проститься с городом и пережитым. Готовы проститься, только вот все это не отпустит их.

— Готова?

— Да…

Мать и дочь уходят держась за руки, а Фрея натягивает улыбку только ради Киллин, которая подходит к ней. Только Киллин понимает ее, сможет утешить и только ради Киллин она живет и улыбается. Ради нее и их любви она будет жить и сражаться.

Темное прошлое, где зарыта его боль, за красной дверью, где захоронено его отчаяние.

Элайджа Майклсон есть — с давящим грузом прошлого за плечами, с лихорадочной тоской по семье, виной перед Хейли, что не стал ее прекрасным принцем, а обратился в чудовище. Всегда таким был и будет. Всегда был и будет Элайджей Майклсоном с его яко бы благородством и верой в силу семьи. Всегда был и будет и только смерть сможет остановить его, только тьма разбавит пролитую им кровь. Только смерть освободит его от страданий, тьмы и клятвы. Элайджа задумал убить себя и именно сейчас он выплатит в жизнь задуманное. Он воплотит в жизнь свое самоубийство и ничто и никто его не остановят.

— Ты должен покончить с этим для меня.

— Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я убил тебя?

— Я хочу, чтобы ты освободил меня от «Всегда и Навечно».

— Ты уверен, что действительно хочешь этого?

— Да.

Элайджа Майклсон никогда не сможет сделать выбор между семьей, братом и свободной жизнью, любовью. Семья братья и сестры, Хоуп, Хейли — люди, которых он взял под своё крыло, оберегал и защищал. Элайджи только разбили сердце, не впервые. А Кетрин стала его целым миром. Миром, который рухнул по его же вине. Больше он ее не видел: ни во снах, ни в глубине своего разума. Сейчас, он даже посмотреть на их на их счастливые фотографии не может.

У него ничего не осталось: ни семьи, ни любви, ни жизни. Теперь только убить себя, а сердце не сжимается от нестерпимой боли, когда он смотрит в глаза Марселя. Элайджа понимает, что не сможет иметь всё. Но он знает наверняка, что не сможет без семьи и это стереть воспоминания, если же выйдет, с помощью Марселя и Винсента. Элайджа до изнеможения боится одиночества, но его слабое место — семья и его ударили по самому больному. Без семьи ничего не имеет смысла. Без семьи ему не нужна вечность.

И он забудет.

— Ваша клятва. Обещание навсегда и навеки. Забудь. Всю ту боль, что она принесла… И все ту любовь… Забудь. Семью, которой ты дорожишь… Клятву, что ты почитаешь. Забудь. Отпусти. Навсегда и навеки.

Элайджа смутно помнил, что сказал Винсент.

— Элайджа…

Он слышит голос Марселя, но пропустил мимо ушей, отдирая режущий взгляд мужчин от своего лица. Он боялся посмотреть ему в глаза, потому что и так остро ощущал его тяжелый взгляд. Успокоится и Элайджа ощущает только пустоту и горечь, которая обжигает язык, щиплет глаза, разрывает сердце. Марсель помнит замораживающие своей строгостью и неприступностью глаза Элайджи, а он уже ничего не помнит. Элайджа убил себя и это его решение. Элайджа Майклсон убил себя. Элайджа Майклсон совершил самоубийство.

А что дальше?

Что дальше ждет Майклсонов, которые теперь вынуждены быть вдали друг от друга.

========== Глава 83. Эпилог. Кровь, виски, бриллианты и лаванда. ==========

— После стольких лет?

— Всегда…

— After all this time?

— Always…

Джоан Роулинг. Гарри Поттер и Дары Смерти.

*** Новая Шотландия. ***

Женщина в медицинской форме наблюдает за ним.

Это уже третья чашка кофе из автомата, только вот это ему не помогает.

Он и не знает, что за ним наблюдает Санди — его первая, школьная любовь. Именно эта хрупкая, девушка с длинными прямыми волосами и опущенными уголками глаз первой похитила его сердце и первая же предала.

Это, похоже, становится его главным занятием — смотреть, как Одри погибает.Переживать.

Бояться. Заботиться. Любить.

Он кажется сбился со счету времени.

Сколько уже прошло времени, а к нему никто не вышел, никто не сказал.

Если честно, Шон не знает что думать и сходит с ума.

Он ступает ногами по полу, чуть морщась, когда слышит звуки телефона, на посту медперсонала, останавливается только у окна, чтобы пробраться под легкую занавеску. За окном желтый диск едва поднялся над линией горизонта, только-только начал золотить светом этот мир и Шон верит, что свет всегда побеждает тьму. Он встречает очередной рассвет, а сможет ли встретить этот рассвет Одри? Он не знает и мало чего помнит. Он помнит перепуганное лицо матери, плачь матери и то, как убирал осколки разбитой чашки, перед тем, как поехать в госпиталь. Давно не ощущал такого беспокойства и страха. И так хочется втянуть воздух, заполнив им лёгкие до отказа, широко распахнутыми глазами посмотреть на мир, но он не может. Не может жить без Одри. Вот так просто, улыбнуться новому дню, когда ее нет рядом он не может. Он ведет плечами, отгоняя остатки сна, и смотрит на восходящее солнце. Если она перестанет бороться. Если она проиграет смерти?

Это так странно стоять здесь, не видеть человека и думать, только о нем, только о безопасности Одри, что вот — его настоящее и будущее. Одри — его будущее.

Его девочка. Его любимая. Мать его двоих детей может умереть и этого он точно себе никогда не простит.

Санди наблюдает, как он стоит и смотрит на солнце пять минут, прежде чем, будто ощутив его взгляд, обернуться. Ему страшно, а сейчас он видит перед собой Санди. Вызов из прошлого. Сам не свой, пошатнулся. Сердце и так разрывается на части.

— Санди…

— Здравствуй, моя любовь… Только не грохнись в обморок или с инфарктом. Я этого не перенесу.

— Это невозможно… Ты же уехала вместе с Коллином при этом предав меня и наши чувства… Я ведь любил тебя…

— Мы развелись и я вернулась сюда, а ты женился на наркоманке.

— Бывшей.

— Бывших не бывает и ты очень хорошо знаешь это Шон.

— Если ты, что-то сделала с ней… Она мать моих детей! Если с ней что-то случится, то спрошу я с тебя! Не играй со мной и говори правду!

Он не видит, но знает точно, что у неё на губах играет слабая улыбка, когда он зло поджимает губы, иногда сосредоточенно прикусывает нижнюю и прижимает к окну, нависает сверху всем своим весом.

— Спокойнее Шон, но таким ты мне нравишься больше, — ее голос выдергивает из мыслей и взгляд замирает на ней, смуглая кожа в контрасте с белой тканью халата, и хочется сейчас только задушить ее.

— Когда ты успела вернулась? — спрашивает он.

— Неделю назад, — отвечает Санди, жмёт плечами и щурится от ярких лучей. — Полчаса назад она пришла в себя и зовет тебя. Это был сердечный приступ, только не пойму, что его спровоцировало в таком возрасте. У меня сердца не хватает это сделать, если ты думаешь, что я могла убить ее ради мести. Иди сейчас, к ней, а главное не накручивай. Я и мистер Ньюлтор спасли ее, — тянет она последний слог и в то же время заключает его в объятия. Ближе к себе. Слишком близко.

— Спасибо, — тихо шепчет на ухо. — Я пойду.

— А как же завтрак? Ты все это время жил на кофе и как медик, я это не поддерживаю, — слабая попытка вырваться из ее объятий.

— Позавтракаю позже, — словно безумный Шон отталкивает ее от себя.

— Эй! — кричит она вслед, скрещивает руки на груди. — Моя ночная смена окончена и мы позавтракаем вместе. Я напишу нужные для Одри лекарства и успокоительные для тебя.

Любить опасно, так слепо следовать за кем-то, так стараться стать лучше. Но стала ли Одри лучше, ведь только довела Шона до этого состояния. С ней случился сердечный приступ. Влюбляться — то же самое, что жить у воды — всегда существует опасность прыгнуть вглубь и потерять желание возвращаться на сушу.

Шон уже прыгнул.

Одри уже прыгнула.