Страница 10 из 18
– Мне очень жаль, – произнесла Виктория тоном, в котором не слышалось ни капли сожаления. – Я запускаю симуляцию позднего вечера двенадцатого мая. Готовы?
– Разумеется, – ответил Саймон с уверенностью, которой совсем не чувствовал в себе.
Сейчас он уже имел некоторое представление о том, что его ждет, но это не особенно меняло дело. Туман в коридоре памяти казался каким-то чуждым, и Хэтэуэй не знал, как скажется на нем возвращение в прошлое.
Когда серый туман начал материализовываться в окружающие его предметы, профессор услышал у себя в голове голос Виктории:
– Саймон, что вы думаете о Жанне?
– Я? Ну, она очаровательная, – ответил он. – И если она действительно владела мечом Эдема, то сохранившиеся сведения о ее чудесных способностях кажутся более чем правдоподобными. Мир, в котором она жила, не относился с таким недоверием к высшим силам, как наш. Тогда не подвергали сомнению возможность слышать голоса, вопрос был только в том, чей именно это голос – Бога или Сатаны.
– Но что вы сами думаете о ней?
– Я… Да я особо о ней не думаю. – (Загрузка симуляции почти завершилась.) – Я – историк. И мы не можем любить или ненавидеть кого-то, мы можем только наблюдать.
– Это поможет вам противостоять эффекту просачивания, – удовлетворенно сказала Виктория.
Туман в коридоре памяти трансформировался в темную ночь с небом, украшенным звездами и тонким рожком ущербной луны.
Габриэль проснулся около полуночи. С приездом Жанны он сделался беспокойным, спал тревожно, ни с того ни с сего просыпался в самый неурочный час. Обычно за день он так уставал от работы со скотом, принадлежавшим его отцу, – что не шло ни в какое сравнение с работой в торговой лавке его отчима, – что всю ночь спал как убитый. А теперь ночами он бродил по узким улочкам Бюре-ан-Во. Поскольку городок был очень маленький, то и прогулки были короткими. Но чаще, как сейчас, выйдя из дома Лаксартов, он прислонялся к арочному проему и смотрел на звездное небо, потом возвращался в дом, забывался тревожным сном, ворочался и метался, пока снова не просыпался.
– Саймон, ну как дела?
– Все в порядке, – ответил профессор Хэтэуэй сухими губами Габриэля.
Что же было такого особенного в этой Жанне? Ее нельзя было назвать красавицей: нижняя часть лица немного квадратная, лоб довольно высокий. Ее глаза были какими-то невероятно синими, а волосы – невероятно черными, и все это в сочетании с физически осязаемой энергией, которая исходила от девушки, действовало одурманивающе.
– Совершаешь всенощные бдения? – раздался откуда-то со спины тихий мелодичный голос.
Габриэль вздрогнул. Жанна стояла в нескольких шагах от него, как и он, плотно укутанная в плащ. Ночка выдалась прохладной. Хотя в темноте и сложно было что-то разглядеть, но Габриэль отчетливо видел ее лицо, губы, белизну сильных рук, придерживавших плащ. Звезды отражались в ее глазах, и ему показалось, что она сама будто создана из их света.
– Что? – переспросил он дрогнувшим голосом.
Жанна подошла ближе:
– По крайней мере, монахи называют это именно так. Еще оно называется вигилия, или всенощное бдение, или всенощная. Ты же знаешь о богослужениях. – (Конечно, он знал. Все это знают. Церковные колокола звонят восемь раз в день. Но он не подозревал, что ночную службу называют как-то иначе.) – Будь я дома, я бы бросила все, только заслышав звон ко всенощной, и побежала бы в церковь, – сказала Жанна с легким смехом. – Мне даже приходится ругать нашего звонаря, когда он звонит с запозданием. Но по ночам, чтобы попасть на службу… мне приходилось украдкой сбегать из дому.
На ее лице появилась озорная улыбка, и Габриэль на мгновение затаил дыхание. Она подняла лицо к звездам, и улыбка исчезла.
– Знаешь, они дразнят меня.
– Кто?
– В основном мальчишки – братья и даже мои друзья. Они любят меня, но им кажется странным, что я так часто хожу в церковь.
Прежде Габриэль тоже находил странными эти частые походы в церковь, слыша о них от посторонних. Но все изменилось после их с Жанной знакомства. Она была простой девушкой – любила посмеяться, занималась обычными домашними делами и не позволяла себе расстраиваться из-за насмешек. Она все принимала легко, как данность, и потому это последнее признание озадачило Габриэля.
Жанна повернулась к нему, в темноте ее большие глаза поблескивали.
– Ты тоже думал, что я странная?
Он хотел сказать «нет», но не посмел солгать, глядя ей прямо в глаза.
– Только поначалу. Но когда узнал тебя получше… я вижу, что ты счастлива. И вся светишься изнутри. Думаю, это очень красиво.
У него едва не вырвалось «и ты тоже очень красива», но он прикусил свой неповоротливый язык. Лицо Жанны озарила улыбка.
«Я пропал», – подумал Габриэль, и сердце у него в груди учащенно забилось.
– Габриэль… ты никогда не чувствовал, что отличаешься от других людей?
На какую-то долю секунды он ощутил сильнейшую боль от этих слов и едва заметно задрожал.
– Я незаконнорожденный. И знаю, что я не такой, как все.
– Тебя это расстраивает? – В глазах Жанны появилось сочувствие.
Он кивнул.
– Меня это не беспокоило, когда я жил с отцом и матерью. Я имею в виду мачеху и отчима, – поправил себя Габриэль. – Других родителей я не знал. Мой отчим был торговцем в Нанси. То, что он мне не родной отец, я узнал только после… его смерти. Он заболел лихорадкой.
Жанна грустно вздохнула и взяла его за руку. Габриэль напрягся, предчувствуя наплыв странных, почти болезненных ощущений, которые всегда накрывали его в самый неподходящий момент. Но рука Жанны была прохладной, и ее прикосновение не взволновало, а, наоборот, успокоило его. Напряжение спало, и говорить стало легче.
– Мама еще целый месяц боролась с болезнью, но в конце заставила меня написать письмо Дюрану с просьбой позаботиться обо мне. Я не верил, что он согласится, а даже если и так, я не знал, как на это посмотрит его жена.
Жанна наклонила голову, лицо ее все еще светилось. «Это звезды или я?» – гадал Габриэль.
– Теперь Лаксарты твоя семья… они хорошие люди. Поэтому… – Она вдруг замолчала и сжала его руку. – Жанна, кажется, хорошо к тебе относится.
«Да, точно. Еще одна Жанна, – подумал Саймон. – Очевидно, это мачеха Габриэля. Нужно быть начеку и не путать их».
– Так и есть, – поспешил заверить ее Габриэль. – Ты права: Лаксарты хорошие люди. – Нерешительно Габриэль сжал руку Жанны. – Но я не планирую надолго здесь оставаться. Нанси довольно большой город. Я научился считать деньги, вести приход и расход средств, учет товара. Сельское хозяйство… это совсем другое. И я пока не определился, чем мне в будущем заниматься.
– Я тоже не такая, как все, – сказала Жанна. – Но что делать в жизни, я знаю. – Она отняла руку, и Габриэль вдруг почувствовал пустоту и холод ночи. – Мы ведь с тобой друзья, не так ли?
Юноше на мгновение показалось, что сердце в груди остановилось, потом оно застучало… медленно, содрогаясь болью. Во рту пересохло, и он с трудом выдавил из себя:
– Да, – а сам подумал: «Если ничего другого между нами быть не может, я буду дорожить тем, что есть».
– Тогда я попрошу тебя о помощи. Мне всегда так трудно кого-то о чем-то просить.
– Я готов, – живо ответил Габриэль. – Я сделаю все на свете для тебя, Жанетта.
– Завтра я попрошу твоего отца кое-что сделать для меня. Просьба может показаться странной, но мне необходима твоя поддержка в том, чтобы убедить его мне помочь.
– О чем же ты хочешь его попросить?
Жанна отвела взгляд в сторону, ее лицо сделалось задумчивым, – казалось, она смотрела на кого-то у него за спиной. Габриэль оглянулся, но никого не увидел, кроме кота, который бледным пятном сидел на стене и вылизывал переднюю лапу.
– Не могу сказать, – ответила Жанна. – Пока не могу. Я хочу, чтобы ты мне доверял. Ты поможешь мне?
Жанна пристально смотрела на него, ее стройное крепкое тело выдавало напряжение, Габриэлю показалось, ее лицо засветилось еще ярче. Он мог дать только один ответ: