Страница 8 из 93
Во сне постоянно ощущалась теснота. Будто нет у него ни ручек, ни ножек, только два хвостика… и большой голодный рот, и адская пустота в животе, и скудный умишко. А вокруг еще сотни таких голодных ртов и хвостиков с ядовитыми иголочками на концах. И надо постоянно сновать, ползать, дергаться, увиливать от ядовитых иголок и сосущих-грызущих ротовых отверстий. И самому разить-колоть и кусать, впиваться, грызть, сосать, размачивать едкой слюной, потому что голодно, голодно и тоскливо. А потом еще стало холодно и страшно — он словно прорвал какую-то преграду и из теплой, теперь уже уютной полости вылетел в огромный и страшный мир. Он был крохотной тварью, маленькой пиявочкой-козявочкой, которую носят бурные потоки и разят мощные заряды, которую всасывают огромные водовороты и сбрасывают высоченные водопады.
И при том Василию все тяжелее было просыпаться. И даже когда просыпался он, то впечатление большой уязвимости и уносимости сохранялось. Так что он порадовался тому, что не развеял целиком пакетик с экстраморфином. Доза, как всегда помогла. Конечно это снадобье может снова повернуть мозги, но они и так повернуты, так что получится полный кругооборот.
На третий день Василий проснулся с ранья. В рассветных сумерках комната колыхалась перед ним, словно морская волна, готовящаяся схлынуть. Даже цвет у нее был какой-то необычайный, ультрамариновый.
Когда он потер ладони, те показались какими-то влажными даже намыленными. Василий встал с кровати, зажег керосиновую лампу. Посмотрелся в зеркало, висящее над тазом для умывания. И его передернуло от отвращения — на шее, груди и спине появились какие-то удлиненные красноватые вздутия. Глазные же радужки же с чего-то порыжели.
— Что за говно, — горло перехватило, и слова получились какими-то сдавленными, шипящими. Не «говно», а «гуанооо». Так могла бы говорить рептилия.
Василий судорожно сжал пальцы в кулак и почувствовал мокроту на коже. Так и есть — из-под ногтей сочилась слизь.
Нехорошо сделалось, гадко. Взгляд как будто мутью заволокло. Из-за этого все вокруг стало немного ненастоящее, словно бы нарисованное. Просто ширма какая-то. Ширма к тому же еще потрескалась. И в трещины просачивалось некое сияние — как будто где-то там, за ней, светил яркий день.
Но дальше — больше. Совершенно неожиданно Василий осознал, что комната — это всего лишь крохотная норка в том месте, где слиплись четыре протяженные поверхности. А пара дырок, затянутых фанерой и мутными стекляшками, что называются окном и дверью, собственно никуда не ведут. И совершенно удивительно, что такая примитивная замкнутая клетушка, где и дышать невозможно, сумела стать жилищем.
Василий выскочил из дома. Но ощущение замкнутости и тесноты осталось. Весь утренний пейзаж был похож на разрисованную ширму, которая заслоняла от взглядов БОЛЬШОЙ НАСТОЯЩИЙ МИР.
Приехали. Надо было мчаться из Питера за тысячи километров, с великой прытью удирать от всяких мелких хлопот и неудач, чтобы, в итоге, поиметь одну большущую просто афигенную хлопоту.
Что произошло? Наверное, его поразила какая-то гнусная болезнь, объединяющая чуму и шизофрению. Конечно же, смертельная. Достойный конец неудачника. Поучительный финал грешника. Теперь Василий мог оценить все этапы своей бесславной биографии как ступени лестницы, неотвратимо ведущей вниз. За всю жизнь ни одного подвига, достойного восхищения и аплодисментов, ни одной подлости, заслуживающей народного возмущения — сплошная серятина.
В шестнадцать лет, когда он впервые улегся в раскладушку с девушкой сорока годов, он постеснялся снять штаны. Ему показалось, что семейные трусы придадут ему антисексуальный вид.
После этого близкое знакомство с противоположным пОлом было отложено на несколько лет — что положило начало комплексу неудачника.
Там случилась и другая история. Как-то с будуна, уже без штанов, пошел он кипятку налить, и неловкая рука смахнула кипящий чайник. Из-за этого кое-что, находящееся ниже пояса, почти что сварилось. Комплекс неудачника получил дальнейшее развитие.
Пока ошпаренный член тела довольствовался малым, Василий искал применение своим интеллектуальным силам. Учеба в замшелом ВУЗе и работа в унылом ВНИИ не слишком захватывали его, поэтому он начал лепить, ваять, играть, петь, предаваться экзотическим религиям, даже писать (с ударением на последнем слоге). Последнее, как казалось ему, получается лучше всего, поэтому он сочинил пять романов, которые немного погодя отыскали и издателя, и кое-какого читателя.
Когда ошпаренный хрен наконец восстановился в правах, то писатель В.Рютин мигом стал добычей агрессивной искательницы сексуальных забав, у которой были друзья-рэкетиры, каковые потом попросили заплатить за использование женщины по прямому назначению. За ней была череда ночных пташек, они охотно сближались с молодым автором, но от них не было никакого прибытка кроме убытка. В итоге чресла поразила болячка по имени prostatitis chlamidiae, губящая и изводящая живчиков. Последним усилием воли Василий заставил себя жениться и произвести ребеночка — сына Сашу.
С тех пор прошло двенадцать лет — лет, в течение которых почти каждый из зеленого, пухлого, подающего надежды юноши-здоровяка превращается в серого никому не интересного желчного субъекта с учащенным мочеиспусканием и сердцебиением. В персональном случае Василия Рютина он вдобавок еще обратился в отвратительного Змея Горыныча.
Давно растаяли вдалеке аплодисменты читающей публики, давно здоровый стул сменился бесконечной драмой, состоящей из запоров и поносов, давно все интересное стало скучным, давно деньги перестали капать с неба, давно жена стала грымзой, давно ребенок сделался аллергиком и двоечником.
Единственным плюсом, которым Василий пока еще обладал, была вера в свое предназначение. Он верил, что с ним рано или поздно произойдет что-то необычайное, придающее немеркнущий смысл всему дурацкому жизненному пути, что его незавидная биография окажется лишь хитроумной прелюдией к героическому будущему, что когда-нибудь на его могиле вместо покосившейся таблички с нелепо процарапанной рожей встанет бронзовый красавец с земным шаром в руках. И на граните будет высечено: «Василию Рютину — благодарные потомки.» Или. «Прадеду — правнук.»
Собственно, на это намекали все пять его романов. «Фас, керогаз» повествовал о том, как зловредный разум из одной доброй старушкикибернетика перешел в ее усовершенствованный нагревательный прибор и спалил целый город. «Ночные бабочки» рассказывал о том, как стая насекомых, сплоченная коллективным разумом, занималась проституцией и сексом по телефону. «А вместо члена пламенный мотор» — здесь шла речь о том, как одна часть тела, отторгнутая хирургом от остального организма, смутировала в злобную тварь и стала заниматься насилиями в парадных и лифтах. «Прощайте, вы теперь в архиве» — отсюда читатель узнавал, что все мы — лишь игровые программы в каком-то мощном компьютере, причем нелецензионные, и за нами охотится теперь программа-истребитель. «Лекарство от вшей» — тут уж автор изобразил нас как простых паразитов на теле единственного разумного организма, то бишь планеты Земля.
Во всех произведениях за образом главного героя, конечно же, легко узнавалась личность автора. Герой-автор, само собой, одолевал свирепых ненавистников рода людского или примирял человечество с возможными галактическими союзниками. Года три назад Василий начал было свой шестой роман, в котором собирался вывести некую инопланетную антицивилизацию, которая соперничает с землянами за право представлять разумную белковую жизнь на всегалактической ассамблее.
Эта антицивилизация-соперница гораздо более гармоничная, симпатичная и сознательная, и неджентльменские приемы использует только в борьбе с гадами-землянами. В частности, она подсаживает в людей симбиотов, которые могут выполнить любые человеческие желания, управляя пространством и временем. За такие добрые дела симбиот растет внутри человека и соответственно ест его на завтрак, обед и ужин. И, как правило, с последним своим желанием гражданин хороший окончательно превращается в кучу фекалий, оставленных инопланетной гадиной.