Под моим крылом

Пока вокруг меня копошится медперсонал, гремят инструментами, переговариваются, я мужественно отворачиваюсь. Вот возьмите мою руку, делайте с ней, что хотите, но смотреть на это я не буду. Я смотрю на свои крылья в отражении стеклянной дверцы шкафчика. Расправила большие зеленые, полюбовалась, как меняется узор из листьев и травы. Дотронулась своим крылом до крыла из фаты на спине у медсестры. Поболтала крылом туда-сюда, шлепнула ни в чем не виноватую медсестру, сделала ей подножку крылом. Она ничего не почувствовала. Конечно, обычные люди ничего этого не чувствуют и не видят.

Сложила зеленые крылья, расправила красные. Вот эти выглядят шикарно и подходят под мой наряд, жаль, что я не могла похвастать ими на вечеринке, пришлось носить неудобные крылья из проволоки.

– Серафима, вы готовы? – Спрашивает медсестра с крыльями из фаты, ее зовут Инга.

– Да. – Я все-равно не повернусь и смотреть не буду. Что сейчас с Кирой? А с ребенком? Никто ничего мне не говорит. Как говорил мой преподаватель физики, отсутствие новостей иногда тоже хорошая новость. По крайней мере, плохого тоже ничего не говорят.

Другая медсестра, строго вида женщина постарше с прямыми ровными крыльями из бумаги, что-то быстро пишет в журнале, задает мне кучу вопросов и отвлекает внимание от процедуры. У меня уже взяли кровь из пальца для анализов – я зажмурилась и попросила, чтобы минимум трое теток меня подержали, а то я психованная. Моя кровь подошла. Как удачно за нашим столиком закончилось шампанское. Вряд ли Кире нужна кровь с алкоголем.

Я сижу боком на стуле, правая рука, какую я отдаю на растерзание – на его спинке. У Инги, как говорится, легкая рука, я не почувствовала особенной боли. Она наложила мне жгут на плечо, попросила поработать кулачком – я про себя поржала, – а потом она наклонилась над моей рукой, и я зажмурилась. Почувствовала только, как упираюсь кулаком ей в грудь. Мне то ничего, а она если эту процедуру делает по нескольку раз за день, домой приходит вся перелапанная.

Я боялась, что эта процедура будет выглядеть иначе. Вот на операционном столе под белыми простынями лежит бледная Кира. Я лежу на соседней койке, с мужественным, решительным и одухотворенным выражением лица. Такая вся самоотверженная, героическая. Играет соответствующая музыка. Медсестра втыкает мне иглу в вену и через трубочку моя кровь течет прямо в вену Кире. Кира на глазах приобретает румянец, а я соответственно, бледнею. Вот Кира приоткрывает глаза, видит, что я ее спасла. Говорит мне: спасибо, уже все хорошо. А я отвечаю – ничего, бери еще, мне не жалко!

На самом деле, все не так. Меня привели в манилу…манипулу…манилулу…блин! в манипуляционный кабинет, быстро взяли кровь из пальца, а теперь вот просто забирают мою кровь из вены. Что они будут делать с ней дальше, каким образом будут вливать ее Кире, я не интересуюсь. Хватит с меня.

Где-то вдалеке слышны звуки салютов, и я понимаю, что Новый год наступил. А я без шампанского, зато с иглой в руке, в компании двух медсестер. Самый странный Новый год в моей жизни. Дверь в кабинет открыта, я слышу, как медперсонал радостно поздравляет друг друга. А еще слышу плачь новорожденного ребенка!

Обожечки! Ребенок родился!

Оглушенная этой мыслью – там, в другом конце коридора, только что родился новый человек! – я отстраняюсь от всего происходящего. Можно вздохнуть с облегчением, что все закончилось, но пока не вздыхается. Понимаю, что иглу из руки забрали, моя рука согнута в локте крепко прижата ко мне, меня пересадили на кушетку и укутали поплотнее халатом. Ноги замотали в одеяло. Меня трясет, замерла.

– С Новым годом! – Возле меня на кушетку садится заметно повеселевшая Инга. – Вот, возьми, – она протягивает мне большую кружку горячего чая и шоколадку, – тебе надо подкрепиться. Как ты себя чувствуешь? Голова кружится? Ты молодец, мы взяли у тебя… – я машу рукой, что не надо мне рассказывать эти медицинские подробности. Взяли и взяли, хорошо. Инга меня поняла. – Смотри, твоя кровь будет восстанавливаться около недели, тебе надо хорошо питаться и отдыхать.

– Ребенок? – Я не могу говорить нормально, еле шиплю. – Ребенок родился? Что там с Кирой и ребенком?

– Ой! Я вас поздравляю, девочка родилась. – Инга расцветает в улыбке. Сейчас сбегаю узнаю, что там.

А там все непросто. С ребенком все хорошо, девочка, почти 3 кг, 52 см роста, хотя эти цифры мне совершенно ни о чем не говорят.

– Здоровая? С ней все хорошо? – Мне надо повторить раз десять, чтобы я это осознала. Да, здоровая. Все хорошо. Почему кричит? Родилась и кричит, конечно же. А ты бы не кричала, если бы только что родилась?

А вот с Кирой было намного хуже. Она все еще была в операционной, врачи боролись за ее жизнь.

Кира! Ты меня слышишь? Немедленно вернись к ребенку! Поняла? Я что, зря эти кровавые жертвоприношения делала?

Чай меня немного согрел изнутри, но я продолжаю волноваться за Киру. И даже злюсь на нее. Черт бы тебя побрал, Кира! Почему я сейчас должна находиться здесь и нервничать, вместо того, чтобы развлекаться? Ой, а еще ведь есть и Гаврилыч! Надеюсь, он уехал домой… А я опять ему не заплатила, из головы вылетело…Надо бы его найти как-то, а контактами мы не обменялись…Если он так всех пассажиров возит, тогда понятно, почему у него такая старая машина, как он на новую заработает?

В коридоре кто-то спорит громким шепотом, и со словами:

– А я все-таки спрошу! – ко мне подходит женщина, или вернее, бабушка в розовом хирургическом костюме. Бабушка вся такая добрая на вид, прямо сказочная, ласково улыбается.

Крылья у нее из зефира, даже хочется укусить. Какая же я вдруг голодная оказалась. От стресса, наверное. Левое усыпано фотографиями детей разного возраста.

Она присаживается возле меня и обнимает за плечи. Давно уже меня не обнимала бабушка. Чувствую тепло и защищенность.

– Устала? Переволновалась, наверное. Я слышала ты кровь сдавала, голова не кружится?

– Та вроде не очень. – Она накрыла меня своим зефирным крылом, и я сейчас отогреюсь и усну. Пытаюсь незаметно откусить кусок ее крыла.

– У твоей подруги чудесная девочка родилась! Красавица! Глаза такие синие-синие, волосики черные.

Я думала, что у всех новорожденных глаза синие. Что, нет?

– Наш роддом получил звание “Больница, доброжелательная к ребенку”. – А к мамам вы как настроены? – Давно уже доказано, что для новорожденных очень необходим контакт с матерью после родов.

Зачем она мне это рассказывает? Рожать я не собираюсь, разве не видно? Под звук ее голоса я уже начинаю засыпать. Так что пусть говорит, что хочет.

– При естественных родах мы сразу выкладываем ребенка маме на грудь, и они лежат вместе минимум два часа. Познают друг друга. При кесаревом сечении ребенка выкладывают на грудь папы.

Был у меня один мужчина восточных кровей с очень повышенной волосатостью. Если бы ему на грудь выложили новорожденного, то потом долго бы искали дите в этих джунглях. Зато ему было бы там очень тепло.

– … выложить тебе на живот, – я увлеклась картиной младенца на мужской груди перед глазами и прослушала.

– Что?

– Мама новорожденной девочки перед операцией просила, чтобы ее выложили тебе на живот. – Я все это время еще пыталась кусануть ее за зефирное крыло, но от этих слов только зубами мимо крыла щелкнула.

Ахаха! Новый анекдот, да?

– Лучше всего, конечно, для ребенка первый контакт совершить с матерью, но если такой возможности нет, то подходит папа, бабушка, любой другой родственник. Мы ребеночка можем и согреть, и накормить, но важнее всего ведь что? Тепло любимого человека.

Так в чем дело? Пусть на себя и выкладывает. По ней видно, что она человек добрый, душевный, детей любит. Говорю ей все это. А она смеется:

– Я не могу, у меня таких новорожденных много, меня на всех не хватит. Слышишь, как она там плачет?

Слышу. От этого плача хочется сбежать и спрятаться.

– А что с Кирой? – Может она уже сама подержит своего ребенка?