Страница 103 из 126
Посмотрим теперь на главных персонажей этих произведений. За описанием поступков и размышлений журналиста Белкина (из «Журналиста для Брежнева»), следователя Шамраева (он - одна из ключевых фигур в обеих книгах), их друзей и коллег нетрудно почувствовать авторское благорасположение. Но не только их честностью и профессионализмом объясняются авторские симпатии. Вглядываясь в их характер, замечаешь черты, которые, думается, являются ключевыми. Эти персонажи - неординарные и, несмотря на присущее им жесткое реалистическое отношение к жизни, по-своему романтически настроенные люди. Они оказываются способными на непредсказуемые поступки, не укладывающиеся в схему обычной житейской логики. Запомним и эту весьма и весьма существенную особенность мироощущения и поведения этих героев.
При этом следует учитывать, что положительные персонажи (из книг группы А) - люди глубоко и тонко чувствующие, способные к самоанализу, к напряженной духовной работе. Вот, например, как показано в «Журналисте для Брежнева» внутреннее состояние Белкина, сумевшего ускользнуть после того, как он попал в неприятную историю, от бдительной опеки бакинской милиции: «…тут - никого. Море, песок, солнце. Нежная и плотная прохлада подводного мира, куда я ныряю, вооруженный ружьем для подводной охоты. О, если бы я мог вообще переселиться, эмигрировать в этот подводный, изумрудно-коралловый, с желтыми цветами и серебряными рыбами мир! Плюнуть на газеты, гонорары, поездку в Вену и уйти под воду, вернуться к жизни наших предков, перейти в мир, где нет власти, милиции, Морального кодекса строителя коммунизма и очереди за колбасой! Здесь, под водой, свои сады, свое солнце, своя натуральная жизнь… Мне, одному из лучших журналистов страны, представителю центральной всесоюзной газеты, какой-то вшивый провинциальный капитан милиции дал по морде и какие-то болваны милиционеры били по печени, по сердцу и затем назавтра заткнули рот лживым извинением и детским лермонтовским стишком. На кой мне ваша свобода, если я должен молчать? Разве это свобода?..
Боже мой, почему я не пошел на геофак, как треть нашего класса, как пятьдесят процентов нашего географического кружка при Дворце пионеров? Работал бы геологом или гляциологом в горах, в тайге, в тундре - на кой мне хрен талант журналиста, если я должен молчать как рыба?»
Весьма важной особенностью композиции романа «Журналист для Брежнева» является перенос действия в другую национальную среду. Приметы и обычаи жизни Азербайджана описаны с большим знанием дела. Чувствуется, что автор (или - авторы) знает эту жизнь не понаслышке или по рассказам побывавших там людей. В плотной ткани повествования обоих романов заметно присутствие личного авторского опыта и личных авторских переживаний. Итак, запомним еще два структурных элемента рассматриваемых книг - действие переносится в инонациональную среду, в изображении которой есть полнота и свобода, которых можно достичь лишь в тех случаях, когда за ними стоит лично пережитое и выстраданное.
Значительную часть текста обеих книг составляет авторская речь, непосредственно авторское повествование. Каковы же ее отличительные признаки? Уже говорилось, что книги написаны уверенной писательской рукой. Повествование в «Журналисте для Брежнева» и в «Красной площади» ведется от первого лица, что при наличии острого сюжетного действия ограничивает возможности авторской речи. И тем не менее она свободная, раскованная и в то же время крайне экономная.
Вот, к примеру, как «сочно» описаны в «Красной площади» так называемые следственные действия Шамраева: «…я мысленно очертил себе квадрат снега и приказал Саше опустить передок машины и посветить мне. И вслед за этим я, к Сашиному удивлению, стал рыться там голыми руками в снегу.
Очень скоро руки замерзли, и я уже клял себя за эту поспешность. Конечно, все это можно было сделать завтра и куда профессиональней: вызвать роту солдат и просеять тут снег… Желтые пятна окон соседних домов дразнили меня всплесками домашнего смеха, мерцанием телевизионных экранов и громкой музыкой. Там, в приятном тепле нестандартно-барских квартир этих новых многоэтажных домов, построенных на тихой улице Качалова специально для правительственной и научной элиты, люди пили чай и вино, слушали музыку, гуляли на свадьбе или смотрели по телевизору очередную серию военного детектива «Семнадцать мгновений весны» с Тихоновым в главной роли. А я, как последний дворник, копался в снегу у них под окнами. Но чем больше я злился (на кого? на самого себя?), тем упрямей запускал окоченевшие красные уже руки в снег и шарил там… Лишь когда сердце уже забирало от мороза, я выдергивал руки, отогревал их дыханием, а потом заставлял себя снова шарить в этом снегу. Сверху-то он был мягкий, свежий, но дальше, под сегодняшним слоем, был уже слой вчерашний, почти слежавшийся, а мне-то нужно было добраться еще ниже. И я уже точно знал, что это глупость, что рано или поздно я наткнусь на какую-нибудь корягу, железяку или разбитую бутылку и пораню себе руки, тем все и кончится на сегодня. Ноги давно промокли от набившегося в туфли снега, намокли и штанины брюк, и рукава пальто, пиджака и рубахи - не закатал их, конечно, по глупости, но, когда я собрался сдаться и плюнуть на это дело, - именно в этот момент левая рука, не веря самой себе, вдруг ощутила меж растопыренными указательным и безымянным пальцами нечто гладко-металлическое и холодно-скользкое. Пуля! Я вытащил ее так, как она мне попалась, - зажав растопыренными окоченевшими пальцами. Вытащил и чуть снова не уронил, потому что пальцы правой руки, которыми я хотел перехватить пулю за ее сплющенное свинцовое рыло, уже не слушались меня, не сгибались. Так, даже не осмотрев пулю, я сунул ее вместе с левой рукой в карман и быстро, теперь уже как мог быстро, почти бегом ринулся со двора в дом. Не потому, что спешил осмотреть эту пулю, а просто потому, что замерз до поджилок».
А вот как рассказывает о своей командировке журналист Белкин (из романа «Журналист для Брежнева»), побывавший в южном Узбекистане: «Внизу, под нами, зеленым ковром лежали хлопковые плантации, изрезанные огромными ярко-красными лоскутами маковых полей. Начало мая - самое время цветения маков, и потому ало-багровые маковые поля уходили вверх, по склонам гор, словно пламя взбегало в горы на высоту двух тысяч метров, и только белая черта вечного снежного покрова останавливала этот пожар. Я не знаю, что больше приносит доход местным колхозам - огромные хлопковые плантации в долинах или эти горные лоскуты полей опиумного мака, который здесь выращивают для медицинской промышленности. Конечно, я наслушался тут самых фантастических историй о контрабандистах-афганцах, которые якобы приходят из Афганистана за опиумом по тайным горным тропам, и, если бы я лично не написал в свое время серию очерков о пограничниках и не знал, как тщательно охраняется действительно каждый клочок земли на границе, я, думаю, смог бы поверить в эти бредни».