Смерть после

– Вы так думаете? Я не так прост, как вам кажется.

– Вы все-таки сумасшедший, – сделал заключение Бродвуд. – Маска, это, или нет, но шизофренией от вас разит на милю.

– Увидите, Кросс придет и скажет, что ошибался! – не унимался Уилкокс. – И он отпустит вас.

Но ничего подобного, конечно, не произошло. Дилан Кросс действительно пришел спустя несколько дней после заявления Уилкокса, но совсем не для того, чтоб выпустить Бродвуда на свободу.

– Война окончена, мистер Бродвуд, – торжественно объявил он с порога. – Судан наш. Лорд Китченер покрыт славой, часть армии возвращается домой. Что бы там ни творил этот Ангел Смерти, все его проделки теперь не стоят ореховой скорлупы. Но следствие продолжается и будет продолжаться, до тех пор, пока этот мистический проказник не будет изобличен, а это значит, что ваша изоляция продлится еще очень и очень долго, – Кросс заглянул Бродвуду в глаза. – Или может вам есть что рассказать?

Бродвуд источал мрачное веселье.

– Признайте, Кросс, – сказал он, – ничего, кроме признания вы от меня ждете. Вы всерьез полагаете, что сидя здесь, я смогу вспомнить что-то такое, чего не заметил еще тогда, в Судане? Ха! Нет, не думаю. Вы ждете исповеди. Но если я признаюсь, вместо изоляции меня ожидает петля, не так ли?

– Так, – легко согласился Кросс. – Но, если дело останется на месте, ваша изоляция будет продолжаться не здесь, в тепле и уюте, а в холодных подземельях тюрьмы. Ни книг, ни хорошей еды там не будет, – Кросс наклонился к Бродвуду и с ядовитым торжеством добавил: – Вы сгниете заживо в собственном дерьме.

– Очаровательные перспективы, – Бродвуд улегся на койку и потянулся. – Хотите сказать, петля – очень даже выход?

– Почему бы и нет?

– А может быть потому, – Бродвуд подложил руки под голову и закинул ногу на ногу, – что я не Ангел Смерти?

– Да неужели? – Кросс так и сочился ядом. – Я тут откопал кое-что очень интересное… ваше старое прозвище.

– Какое из? – без интереса уточнил Бродвуд.

– Не догадываетесь? – прошипел Кросс. – Дам подсказку: то, что привязалось после взятия Фиркета.

– И это вы будете считать доказательством? – зевнув, осведомился Бродвуд.

– Ну, знаете, мы тут ищем Ангела Смерти, было бы слишком опрометчиво не учесть, что вас, главного подозреваемого когда-то величали, – Кросс сделал паузу, – Жнецом.

– На то были причины, – сказал Бродвуд потолку.

– Я знаю три из них: ваша худоба, ваша трость с набалдашником в форме черепа и то, что вы каким-то образом умудрились шестью выстрелами убить семерых.

– Второе из перечисленного не причина, а следствие, – Бродвуд продолжал говорить с потолком, – трость мне подарили мои офицеры уже после того, как я получил это прозвище и именно из-за него.

– Вы не устаете удивлять меня, – произнес Кросс, со злобой глядя на Бродвуда. – Вам гнить в тюрьме, а на вашем лице ни следа тревоги.

– Мой секрет прост: я невиновен.

– Не верю, – заявил Кросс.

– Напрасно.

– Да ну? Хм. А может, вы надеетесь сбежать? – Кросс прищурился. – Даже не думайте. Вы и представить не можете, сколько агентов вас на самом деле стерегут.

– Удивить вас? Двое в коридоре, двое в холле на первом этаже, минимум двое постоянно крутятся на улице, прямо под моим окном, трое в здании напротив. Всего, выходит, девять-десять человек. Я твердо знаю свои силы, сбежать при таком раскладе у меня нет ни единого шанса. Буду сидеть здесь… – Бродвуд пожал плечами, – и, скорее всего, ждать чуда.

– Что ж, ждите чуда, мистер Бродвуд, – прошипел Кросс, – только вы все равно сгниете в тюрьме.

– Вам же хуже.

Кросс фыркнул.

– Это почему?

– Потому что я невиновен. Я стану триумфом вашей несостоятельности.

– Вы уже расписались в собственной несостоятельности, – рявкнул Кросс. – Там, в Судане.

– О, так мы будем в одном клубе?

Кросс выругался и, уходя, громко хлопнул дверью. Бродвуд какое-то время продолжал лежать и смотреть в потолок, затем встал, прошел по палате взад-вперед, замер, закрыл глаза и стоял так, вытянув руки по швам, вытянувшись и глубоко дыша.

– Нет, – сказал он самому себе и открыл глаза. – Не получается.

Он вдруг схватил ближайший к себе стул и в один стремительный бросок разнес его в щепки. Не прошло и трех секунд, как явились двое агентов с револьверами наголо. Бродвуд сделал шаг им навстречу, вырвал оружие у того, что был к нему ближе, саданул его рукоятью по лицу, толкнул на второго, легко обезоружил и его, затем пинками вытолкал агентов в коридор, вышвырнул им вслед их оружие и захлопнул дверь.

Когда спустя полминуты в палату ворвалось полдюжины скотланд-ярдцев с револьверами и решительными выражениями лиц, Бродвуд уже вновь преспокойно лежал на своей койке, закинув ногу на ногу, и листал сборник стихотворений Джорджа Байрона.

Даже не взглянув на агентов, он с выражением зачитал:

– Конец! Все было только сном.

Нет света в будущем моем.

Где счастье, где очарованье?

Дрожу под ветром злой зимы,

Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,

Ушли любовь, надежд сиянье…

О, если б и воспоминанье! («Воспоминание», Джордж Байрон, 1806)

Бродвуд поднял глаза на пришельцев.

– Никуда не годится, – он покачал головой, – вы внимательные слушатели, но не вполне учтивые: аплодисменты, господа, где ваши аплодисменты?

Агенты почувствовали себя неуместно, они переглядывались, нервно топтались на месте – наконец, попрятали оружие и покинули палату в недоуменном молчании. Через четверть часа заглянул Кайл Камминс и убрал останки стула. Спустя еще какое-то время зашел доктор Уилкокс. Сначала он говорил скучно и нравоучительно, затем приблизился к Бродвуду вплотную и, понизив голос, затараторил:

– Мне известно, как хочет поступить с вами Кросс. По моему мнению, это ужасно. Я уверен в вашей невиновности, но, боюсь, вы правы, вразумить этого человека никак невозможно. Я предлагаю вам вот что: бежать. Я помогу вам: отвлеку агентов, достану одежду, найму для вас кэб…

– Нет, – твердо сказал Бродвуд, – я останусь здесь.

– Да поймите же, когда вас заберут в тюрьму, сбежать уже не получится. Там…

– Я невиновен. Меня не заберут в тюрьму. Уходите, доктор. Я останусь здесь.

Уилкокс ушел. Бродвуд откинулся на подушку и закрыл глаза. Он твердо знал, что Кросс уже завербовал доктора Уилкокса и что идея с побегом принадлежит ему. Что, интересно, он задумал? Вправду устроить для Бродвуда побег, чтобы проследить, что он будет делать на свободе, или все это лишь провокация?

Бродвуд засыпал. Он твердо знал, как ему поступать и знание это переполняло его спокойствием. Как и обещал Кроссу, он будет ждать чуда.

* * *

Все оставалось неизменным. Январь был одержим снегопадами и заморозками, февраль добавил к палитрам непогод штормовой ветер – серо-белая круговерть за окном и гудящий хрип урагана стали обыденностью. Бродвуда теперь навещали лишь доктор Уилкокс и Эшли. Девушка приходила раз в три дня, меняла постельное белье, делала уборку и уходила, на попытки Бродвуда заговорить с ней отвечала смущением и шептала что-то вроде «Да, сэр», «Нет, сэр», «Прошу прощения, сэр», отводила глаза и убегала. Жуткие язвы и фурункулы на лице, должно быть, мешали ей примириться с этим миром, отреагировать на слова красивого мужчины чем-то, кроме смущения. Бродвуд проникся к девушке неожиданной даже для него самого теплотой, увидел в ней что-то неуловимо прекрасное, скрытое под уродливой внешностью, какая-то загадка, которую ему так и не удалось разгадать, поскольку в середине февраля Эшли ушла из его жизни. Постельное белье стал приносить либо сам доктор Уилкокс, либо Кайл Камминс.

Вскоре ветер стал слабеть, снегопады угомонились, и небо очистилось и ожило. Еще немного – пришла весна. Весной вдруг произошло чудо.

Однажды ясным, но морозным мартовским утром Дилан Кросс вошел в палату Бродвуда стремительным шагом, не соблаговолив даже снять шляпу и верхнюю одежду, чего за этим джентльменом прежде не наблюдалось, с видом потерянности и растрепанности, какие можно наблюдать единственно у курильщиков опия да прожженных пьяниц. Жесты его были нервозными, голос, когда он заговорил, дрожал: