Картограф

Теперь все стало на свои места. Вот почему отец так ненавидел Бург и никогда туда не ездил! И Филе запрещал - даже к тетке на каникулы, даже в гости к другу. Отец твердил, что в Бурге разврат и геенна огненная. Карты дома запретил: матери не давал пасьянса разложить, Филину личную колоду выбросил в окно. Он казался Филе почти святым, а сам проиграл его в карты демону. Возможно, Додону!

«Так уж и мне, - пробурчал Додон. - Будто других в мире нет! Что ни случись, Додон крайний!»

Филя не стал его слушать. Ему хотелось закричать во всю силу легких. Какая несправедливость, какая чертова подлость! Почему он забыл об этом разговоре? Собирался в Бург, лелеял крылатые надежды. Нельзя было, нельзя! Надо было остаться в Гнильцах, тогда бы Настенька спаслась. Она пострадала из-за него. О, горе!

Чухонка внимательно следила за выражением его лица.

- Не бейся, птенчик, судьбу не изменить.

- Я не знал, я забыл! - лепетал Филя помертвелыми губами.

- Выпей-ка чаю. Он заберет боль.

Помирать, так с музыкой! Филя глотнул остывшего чая, и тоска, сжавшая сердце, отступила. Не все еще потеряно. Завтра он одолеет судьбу, прижмет ее к ногтю! Держитесь, демоны Ада, когда я к вам сойду, вам мало не покажется!

- Вот так, щечки зарумянились, - ворковала чухонка. - А то побледнел, смотреть тошно. Налить еще?

- Нет, довольно!

- Как скажешь, милый.

Они сидели и смотрели друг на друга, как дальняя родня на свадьбе. Главное сказано, а об остальном и речь вести не стоит. Филя хотел было уйти, но его что-то держало.

- Вы знакомы с Чернокнижником? - неожиданно для себя спросил он.

- Знакома, - неохотно откликнулась чухонка. - А что, он тебе нужен? Вот уж не советую, неприятный тип. Необразованный, грубый мужлан. Ты знаешь, что он у себя в селе всех кур перерезал? Сорные, говорит, птицы! Изверг!!

- Он дал мне книгу, чтобы я рисовал карты.

- Он дал тебе книгу, чтобы ты побыстрее себя погубил. Тоже мне, нашел благотворителя! Когда этот гад по доброй воле хорошие дела делал? Только и знает, что книги вымарывает. Такая библиотека была! Все, все перечернил. Ни строчки не осталось.

- Он тоже проводник?

- Нет, хранитель.

- Кто это?

- Вроде картограф, а вопросы странные задаешь. Ты на картах никаких зверей не рисовал?

- Было, - смущенно сказал Филя, припоминая крота. - Так это для красоты.

- Не для красоты. Они стерегут место, чужим не дают войти, а своим - сбежать. Запирают двери.

- И этого Чернокнижника тоже какой-то картограф нарисовал?

Чухонка пожала плечами.

- Видно, да. И кого только угораздило? Лучше бы елочку или жука, пользы было бы больше.

- А зачем он книги портит?

- Книга - это дверь.

Филя ничего не понял, но расспрашивать не стал, уж больно у чухонки был строгий вид. Так на него смотрела мать, когда он не мог справиться с заданием по арифметике. «Неужели не понятно? Переносишь за скобку и умножаешь. Ну?» Филя старался, переносил, менял местами, и все равно получалась какая-то ахинея. Мать злилась и лишала его конфет.

Задумавшись, Филя возил ладонью по столу. Чухонка внимательно следила за каждым его движением.

- А вот руки ты зря не моешь! - сказала она. - Карты грязи не терпят, портятся.

«Я стал совсем как Витя. Надо хоть кровь из-под ногтей убрать. А впрочем, кто она такая, чтобы меня отчитывать? Грязь ей, видите ли, не нравится. Нежности какие!»

- Мне не до помывов, - нахмурился Филя. - Я уже две карты нарисовал, и ничего, стерпели.

- Ты что, пальцами их рисовал? - поразилась чухонка.

- Чем же еще?

- Кисточкой!

Филя вспомнил Витин рассказ о поездке на кладбище и задумался. И правда, кисточкой рисовать было бы сподручней. У него в Гнильцах лежали целые наборы: и тонкие беличьи, и потолще, и клеевые - всякие. Пропали вместе с чемоданом, он о них и не вспоминал.

- Но кисточка же от крови склеится! Не успею ничего изобразить.

- Особая нужна, - наставительно сказала чухонка. - Кисточка от отца к сыну переходит.

- А если отец не картограф? А если сына нет?

- Тогда картограф перед смертью ее глотает, и дело с концом.

«А потом мародеры вытаскивают ее из трупа, - подумал Филя. - По могилам я не пойду шарить. Ни за что на свете!»

- Где же мне взять кисточку?

- Сам сделай! - предложила чухонка. - Только не любой волос подойдет. Нужен с заговоренного зверя.

- С какого?

- Встретишь - поймешь. Рви прямо с темени. А ручку лучше вырезать из осины.

- Что мне даст эта кисточка? Я и пальцами неплохо справляюсь.

- Халтурщик ты, - сказала чухонка. - Дикари и те пальцами не рисуют - скорлупками, листиками стараются. Не каменный же век на дворе! Без кисти много не нарисуешь. Посадишь кляксу, все насмарку!

- И так сойдет, - отмахнулся Филя.

Часы мелодично звякнули, отсчитав один удар.

- Заболтался я с вами. Мне завтра в дорогу.

- Не завтра, а сегодня. Ступай, воробушек! Заходи в гости, как будет минутка. И друга своего приводи, только пусть он не матерится. Не люблю грубых мальчиков.

Филя кивнул ей на прощанье и направился к выходу. Случайно его взгляд упал на небольшую картину, висевшую на стене. Это была миниатюра, выполненная в технике древних парсун. Сквозь темную дымку пробивалась желтовато-коричневая фигура Сирина. Или Алконоста - Филя всегда их путал. Художник сосредоточился на лице и груди, а перья прорисовать поленился, просто навел пестроту случайными мазками. Сирин уверенно стоял на толстых ногах, игриво поворотив хорошенькую головку. Грудь была оголена, но выглядела прилично - убористо и непошло. Только вот в глазах у бестии таилось такое лукавство, что Филя с радостью повернул бы миниатюру лицом к стене. Этот Сирин введет во грех в мгновение ока, дернуться не успеешь.

- Чей портрет? - спросил Филя. Недавно стало модным изображать людей в костюмах под старину. Что-то вроде заочного маскарада.

Чухонка хитро улыбнулась и отвела глаза.

- Так... одной знакомой. Двоюродной тети.

Тети? Что ж, ладно. Смутное ощущение узнавания не оставляло Филю, но он так вымотался, что предпочел отогнать эту мысль подальше. Он повернулся к чухонке. Та стояла посреди комнаты, скрестив руки.

- Спасибо вам за все и... Почему ж я вас раньше не встретил?

- Потому что я ждущая у поворота, - сказал она.

Уставший от загадок, Филя вздохнул и вышел вон.

Момон

Он вернулся домой и сразу лег, а встать пришлось с третьими петухами. Филя с трудом продрал глаза, в голове гудело. Умылся ледяной водой - и сознание чуть прояснилось. Соберись, сказал он себе, не время для слабости. Что такое единственный недосып перед лицом вечного сна?

Филя помог Вите вползти в кольчугу, чтобы та не бренчала. Оружия решили много не брать, а вот едой запаслись - завернули в кулек остатки ужина. Лягушка сама прыгнула Вите в карман и заворочалась там, устраиваясь поудобнее. Филя посадил крабика в стеклянный саркофаг.

- На кой хрен он тебе там? - спросил Витя. - Раздавим еще.

- А если она без нас тут в человека превратится? Пока доеду, с ней всякое может случиться. Нет, только с собой.

Витя махнул рукой - мол, делай, что хочешь. Сходил на цыпочках в чулан и вынес оттуда ватник.

- Держи, а то околеешь по дороге.

«Все-таки хороший человек Витя, - подумал Филя. - Хоть и непутевый».

Ехать пришлось долго. Унылый предрассветный пейзаж навевал тоску: поля, застеленные снегом, тянулись до горизонта. Изредка их перерезала лесополоса. У дороги копилась серая грязь, оголенные комья смерзшейся земли подпирали верстовые столбики.

- Глянь-ка, заяц побежал! - закричал Витя.

Филя резко дернул голову влево, но зайца не увидел. Дурное предчувствие зашевелилось в желудке, как прокисшее молоко. Как в тот раз, когда ехали за книгой! «Все будет хорошо, - убеждал себя Филя. - Ну, заяц, что с того? Глупая животина, выскочил и исчез. Это ничего не значит. Подумаешь, выдумали, что заяц не к добру! А кто у леса живет, у тех вообще зайцы по огороду стаями. Они все неудачники, что ли? Нет, ерунда».