Картограф

Наскоро поев, Витя убежал в комнату, где опять занялся лягушкой. Она научилась подпрыгивать и ловить на лету небольшие предметы, в ход пошел праздничный набор тончайших мельхиоровых ложечек. Пол оброс стружкой, Витя готовил стрелы. Остро пахло свежим деревом и почему-то весной, такой далекой, такой ненаглядной. Черви из коробки, принесенные на корм, расползались, и Филя собирал их в совок.

Додон больше не приходил. Иногда Филе казалось, что он где-то близко, витает под потолком, лезет за пазуху, точит зубы о ноготь на ноге. Бывало и так, что сквозь сон прорывалось бормотание, шепот, и тогда в ухе начиналась нестерпимая щекотка. Приходилось вставать, крутить на спичинку вату и чесать-чесать до боли, до красноты. Под утро зарядили кошмары, Филя просыпался в липком поту и не мог вспомнить, что же его так испугало. А Витя знай себе храпел, ничего его не тревожило. Отогнет нижнюю губу и вот давай свистеть! Храп переходил в грудной клекот, от которого ходуном ходил ковер на стене. Этого бы витязя в купе к крабу подложить!

И вот однажды одолела Филю бессонница. Он волчком крутился на тюфяке: закутаешься - жарко, раскутаешься - холодно. Подвернутая, кисть, затекла, бедро заныло, на спине мурашки в кучу собрались. Мучился, мучился - встал, пошел на кухню. Решил попить воды, не зажигая огня, не хотел никого будить. И тут по стене скользнула тень.

- Кто здесь? - хрипло спросил Филя, давясь водой.

Тишина. Только тиканье ходиков и раскаты Витиного храпа из полуоткрытой двери. И снова движение - легкое, едва заметное, так в косом луче солнца летит пылинка.

- Кто здесь? - повторил Филя и брякнул стакан о стол.

- Шшш! - прошептала тень. - Не шуми.

Филя вгляделся в темноту. Очертания тени были неровными, размытыми по краям. Она двигалась в воздухе плавно и грациозно, чуть припадала к лавке и вновь поднималась повыше. Внезапно из-за облаков выглянула луна, кухня осветилась, и Филя увидел хрупкую девушку в мешковатом платье. На голове у нее был платок, повязанный по-бабьи. Лица не различить, оно так и осталось в тени.

- Валентина?

Она кивнула и прошла мимо него к горке. Достала сухарницу, извлекла оттуда кусочек пряника и проглотила, не жуя.

- Вы всегда так поздно приходите? - спросил Филя. Ему было неловко, что он ее застал врасплох, но любопытство было сильнее приличий. Валентина сделала неопределенный жест и опять запустила руку в сухарницу.

- Может, вы каши хотите? Она осталась. Давайте я вам положу.

Валентина отрицательно покачала головой. Филя уж было подумал, что она немая, но кто же тогда сказал ему не шуметь? Капала вода, тикали ходики, на улице истошно заорал кот, попутавший ноябрь с мартом. Тень зашуршала по стене, словно мышь под обоями.

- Куда вы, постойте! - сказал Филя. - Не бойтесь меня. Я Витин друг.

- Знаю, - чуть слышно откликнулась тень.

Филя попытался схватить ее за руку и промахнулся - цапнул воздух. Что же это такое? Он в недоумении уставился на свой кулак, а когда попытался отыскать тень, ее и след простыл. «Наваждение, - думал Филя. - Я, должно быть, сплю. Надо проснуться». И он с силой щипнул кожу на запястье. Ничего не получилось: реальность осталась на месте, только усилился Витин храп, восходящий ко второй октаве и ниспадающий до басов. В какой комнате спит Валентина? В коморке вместе с матерью? На раскладушке у Веры? В сенях, за печкой, на чердаке? Почему в доме так мало ее следов? Филя поразмыслил немного и решил, что виной всему загадочное уродство, которое девушка прячет в темноте. А на фабрике маску надевает - там же копоть, смог, все поймут, никто с лишним вопросом не пристанет. Это его успокоило, и он на цыпочках прокрался к своему тюфяку. Витя лежал на спине, разметав руки. Филя посидел-посидел у окна и тоже отправился на боковую.

Проснувшись, Филя решил потренироваться. Он давно не рисовал, если не считать злополучной карты, и ему хотелось вновь ощутить творческий гипноз, в который он впадал, работая над эскизом. Но вот беда - чемодан с карандашами и альбомом украли! Не печным же углем рисовать?

- Витя, у тебя не найдется карандаша? - спросил он.

Тот открыл ящик комода и зашарил в нем пятерней, бормоча «где-то был, где-то был». На пол полетели фантики, папиросная бумага, старые счета.

- Карту будешь рисовать?

- Нет, просто хочу позаниматься. Для себя, для души.

Витя усмехнулся:

- Ага, души. Вот тебе карандаш. Тупой только, очинить?

- Если можно, - попросил Филя. - А бумаги нет?

- Отчего, есть! Там, в углу, для растопки.

- Мне чистую надо.

- Тогда у матери спроси. Я такую не пользую.

Пока Витя трудился над карандашом, Филя сходил к Варваре Михайловне и выпросил у нее листочков. Бумага была приличного качества, в меру плотная, с шероховатой поверхностью. Чуть затхлый запах говорил о том, что лежала она без дела не один год. Ее хранили для писем, а писать было некому, и теперь на ней будут Филины рисунки. Не худшее применение!

Вернувшись в комнату, Филя увидел, что Витя лениво почесывается, натягивает на себя одеяло и уже готов повернуться носом к стене.

- Не поедешь работать?

- Сегодня не хочу. Разморило что-то, томно. Чай, с пирожков, от них живот крутит.

За завтраком Витя в одиночку опустошил тазик с пирожками. Не досталось никому. Вера насмешливо фыркнула, Филя был нем от досады, а Варвара Михайловна долго причитала, что столько теста есть нельзя, заболеть можно. И вот теперь витязь, пухлый от пирожков, решил посвятить свободное время подкрепляющему силы сну.

- А давай мы с тобой вот что сделаем, - сказал Филя. - Ты мне опишешь человека, а я его нарисую.

- Тебе зачем? - чуть недовольно отозвался Витя.

- Я в участке одного знакомого встретил. Он сказал, что им в отделе нужны портретисты, преступников со слов свидетелей рисовать.

- И что, пойдешь туда работать? Да у тебя с картами от заказов отбоя не будет, в золоте потонешь! Тоже мне придумал! Кому нужны эти портреты? Не валяй дурака.

- Витя, ты не прав. Вот ограбят, допустим, на улице старушку, она мне опишет приметы, я нарисую, дворники развесят, и все - грабитель пойман. Разве не здорово?

- Куда уж здорово! Из-за таких, как ты, житья нет.

- Тебя, если проколешься, рисовать не буду. Калмыка какого-нибудь изображу.

- А что, - встрепенулся Витя. - Это дело! Давай, иди в участок, будешь наших выручать. Заживем!

Филя только улыбнулся. Спасать от тюрьмы Витиных друзей, местную шпану, он никак не собирался. Да и Ромэн Аристархович его бы за такое по голове не погладил. Если помогать правосудию, то не сикось накось, а по совести.

- Сделаем так. Ты опишешь мне человека, которого я еще не видел. Например, Валентину. А я потом сличу портрет. Идет?

- Вальку? - уныло протянул Витя. - Чего в ней интересного? Ну, нос, рот, глаза.

- Какой нос? Длинный, короткий? Кончик вверх или вниз? Может быть, курносый или картошкой? Веснушки, родинки, бородавки? Крылья вразлет? Переносица прямая или с горбинкой?

- Постой, погоди, прямо забросал вопросами. Какие, к черту, крылья? Нос как нос, обычный. Да что с нее взять, с Вальки?

- Витя, не халтурь, - строго сказал Филя и ткнул его тупым концом карандаша в бок. - Напряги извилины. Ты можешь, я знаю.

И Витя нехотя начал припоминать. По первости у него получалось скверно, не мог назвать ни одной приметы, а потом он так разошелся, что его было не остановить. Выяснилось, что Валентина очень даже ничего - тонкий прямой нос, крупные темные глаза с поволокой, густые ресницы, соболиные брови, высокий лоб. Только с волосами Витя затруднился.

- Она их все время красит. Я и забыл, какого они цвета - рыжие, навроде того. Так это не изобразишь. Карандаш-то все равно серый!

Филя залюбовался на портрет: так ладно и гладко вышло. Витя взглянул и ахнул:

- Ну, она! Вот ты мастер! Блеск!

- Спасибо, - сказал польщенный Филя.

В этот момент в комнату заглянула Вера.

- Белохрысничаете? - поинтересовалась она.