Дар памяти

Я возвращаюсь к Альбусу с новой порцией противоядия. Он по-прежнему спит. Его лицо кажется таким болезненно беззащитным, что у меня пересыхает в горле, и я тороплюсь отвернуться, чтобы не поддаваться жалости. У меня слишком много задач, чтобы отвлекаться на чувства. И время, возможно, играет против меня. Или нас, если я рискну предположить, что Альбус все-таки на моей стороне.

Под предлогом лечения Дамблдора, я занимаюсь и собой. Пришлось даже кое-что забрать из запасов Помфри, так как сил на то, чтобы варить кучу лекарств, не было. В перерывах между приемами зелий – моими и Дамблдора - я тоже сплю, прямо здесь, на кушетке, которую трансфигурировал из кресла у дальнего окна.

После того, как я спаиваю ему противоядие, Альбус лежит с каменным лицом. Мы почти не разговариваем, но он четко слушается моих указаний. Альбус - некапризный пациент, и я стараюсь не обращать внимания на тепло, которое растекается внутри от того, что он по-прежнему доверяет мне себя. Минут через пять после принятия противоядия начинается приступ, часть отравы выходит с кровавой рвотой, часть – в виде пены через кожу. Дерунчик выгоняет ее из организма всеми доступными способами.

Пока Альбуса рвет, я держу его в руках, потом, набросив все очищающие, пою его восстанавливающим для печени и укрепляющим для сердца и ложусь рядом с ним – согревать. Его трясет так, что кровать подскакивает, но через несколько минут он отходит, расслабляется и засыпает, и я ухожу спать на кушетку.

Под вечер приступ особенно силен, и я от усталости и своей собственной тонны лекарств засыпаю с ним в обнимку, и, просыпаюсь от того, что рука Альбуса гладит мою.

– Северус, - шепчет он в полусне, - хороший мой…

Один раз он уже болел так лет восемь назад. Только в тот раз какой-то особо зверской простудой – покатался на коньках со своим приятелем Элфиасом Дожем. В тот благословенный год в школе на рождественские каникулы осталось всего три ученика, и мы с Дамблдором провели десять дней в коттедже у Дожа. Нельзя сказать, что там было плохо. Теплый маленький дом, вкусные наливки и шахматные партии по вечерам, прогулки по окрестным холмам. Днем Альбус ходил собирать со мной вьюжник и листья снегомола, который очень хорош для успокоительных и сердечных, но которым все зельевары, кроме меня, по совершенно непонятным причинам пренебрегают.

Естественно, мы не просто так ходили. Дож пару раз просился с нами, и мы каждый раз его нечаянно теряли в лесу. Помнится, там было одно дерево, хорошее такое, толстое, которое, раздваиваясь, образовывало нечто вроде сиденья… очень шершавое дерево… Это я полной мере ощутил, когда мантия во время процесса сбилась мне до подмышек, а Альбус был в таком раже, что не заметил. Да и я, честно говоря, был не в том состоянии, чтобы останавливать его. А Альбус со своей сухой кожей так вообще себе всю спину ободрал в следующий раз…

Ну а чтобы добрый старый Элфиас на нас не обижался, значит, Дамблдор ходил с ним кататься на коньках. В тот день мы с Альбусом вообще трахались, как сумасшедшие, катаясь по холодной земле, и я как чувствовал, что каток не приведет ни к чему хорошему. Оттуда Дож уже практически принес Альбуса на себе. Не знаю, какой идиот придумал, что магам нипочем маггловские болезни. Я уже не говорю о том, что Дожу захотелось кататься с Альбусом именно на маггловском катке, где была тьма народу. Так или иначе, мне пришлось сварить четыре разных лекарства, прежде чем Альбусу хотя бы чуть-чуть стало легче, а температура его тела стала отличаться от точки-при-которой-вот-вот-закипит-кровь. Разумеется, лечил я его уже в Хогвартсе, куда немедленно перенес через камин. Дож потом извинялся бесчисленное количество раз.

Но как же все-таки то время отличалось от этого! Тогда казалось, что еще целая жизнь впереди, и до того, как Поттер приедет в Хогвартс, целая вечность, и вот, теперь уже совершенно точно никакой вечности, а только осколки былого счастья… да, счастья… И сердце Альбуса стучит под моей рукой, но уже не я его слушаю, сжимая эту худую спину в объятиях ночами.

Я осторожно, стараясь не разбудить, перекладываю его и слезаю с постели. Выглядит он по-прежнему не очень. Сажусь на кушетке, обняв руками колени, и думаю, думаю о том, что он во сне видел меня. Звал меня.

Обычно меня будит маггловский будильник, который я принес с собой из подземелий. Его подарила мне Лили: как-то я проспал контрольную по трансфигурации после ночной варки зелий. Однако в этот раз я просыпаюсь от того, что Альбус вновь заговаривает во сне.

Нет, пожалуйста, нет. Я все сделаю, только не убивай, - говорит он. И его голос звучит так жалобно, что я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Он просто не может молить так. Альбус Дамблдор просто не может унизиться до такого! Только не это!

– Я все сделаю, ты же знаешь, - шепчет Альбус.

Я срываюсь к нему и переворачиваю его на спину. Лоб в испарине, глаза открыты и смотрят на меня совершенно бессмысленно, как будто их владелец на самом деле за тысячу миль отсюда. Слава Мерлину, это был всего лишь бред!

На секунду его взгляд проясняется, лицо светлеет, Альбус ловит мою руку и успокаивается, засыпает.

Во вторник вечером он приходит в себя почти на целый час. Я сижу под лампой с малиновым – под цвет полога - абажуром рядом с зашторенным окном и читаю «Вестник зельеварения». Кстати, книга с подоконника исчезла еще в воскресенье, пока я ходил в подземелья готовить лекарство.

Северус, - говорит Альбус.

Да, директор?

Есть какие-нибудь новости про то, что случилось в доме Горбина?

Он спрашивает это каждый раз. Но ничего нового в «Пророке» не писали, а от Ричарда пока тоже вестей не было, кроме одного единственного слова «Нет», которое прилетело с вечерней воскресной совой. «Нет», которое означало, что в аврорате нет никакой Риты.

Нет, - говорю я тихо.

Тебя не трогали? – его голос чуть напряжен, и в нем почти явно слышится угроза – не мне. По крайней мере, мне так хочется думать, что не мне.

А должны были? Мне показалось, вопрос исчерпан. У меня неоспоримое алиби, - говорю я с усмешкой, - Приори Инкантатем показало, что последними заклинаниями были очищающие чары в большом количестве, а Сектумсемпра из моей палочки в жизни не производилась.

Каждый уважающий себя темный маг знает, как заставить палочку лгать, а уж про очищающие чары, когда мы обсудили идею алиби с Берилл, я подумал в первую очередь.

Альбус откидывается обратно на подушку.

– Да, исчерпан, - говорит он.

На этом моменте я решаюсь:

– Альбус, можете ли вы мне дать честное слово, что ваш друг не имеет к этому никакого отношения?

Он стискивает зубы. Молчит. Потом кивает.

Северус, - выцеживает он, - мой друг, весь вечер, начиная со времени примерно за час до твоего ухода, всю ночь и все утро провел у меня.

Черт! Вот зачем ему понадобилось перечислять все так… конкретно?! Хорошо, хоть про способы не рассказал. Где кто кого и как, снизу или сверху. Дыши, Снейп, дыши. Я стискиваю несчастный «Вестник» и прорываю пергамент. Ногти впиваются в ладони.

Так что о том, что он там лично был, не может быть и речи, - заканчивает Альбус. И раздраженно добавляет: – Как долго ты будешь здесь сидеть?

Как только выйдет весь яд, - с безмятежностью, которая, вероятно, будет стоить мне года жизни, говорю я. – Как только можно будет надеяться, что ваша печень и ваше сердце придут в норму.

Хорошо, - соглашается он. – Но ты покинешь мои покои, как только непосредственная опасность минует.

Мне хочется сказать что-нибудь ядовитое, в духе, не думает ли он, что я воспользуюсь своим нахождением здесь для своих низменных целей, но взгляд у Дамблдора такой, что я затыкаюсь.

К себе я возвращаюсь в среду рано утром, едва выслужив короткое «спасибо». В подземельях - дикая стынь, и я наскоро разжигаю камины во всех комнатах. Хоть кризис уже миновал и яд камнежорки вышел, я бы еще потянул время, но сегодня последний день перед полнолунием и надо доварить это адово волчьелычное. Хорошо еще, Люпина в этот раз замещать не придется. Вместо его уроков будет мое пропущенное зельеварение.