Дар памяти

Став взрослым, он не раз думал, не продать ли халупу и не купить ли жилье в другом месте, но во-первых, ему нравилось на отшибе, а во-вторых, ему порой казалось, что куда бы он ни пошел, неуюту никуда не деться, что это его собственное, особенное, внутреннее свойство и никакими переменами его не победить. А с появлением Эрнесто к плохим прибавились и хорошие воспоминания – например, о том, как осенью они сиживали на том же крыльце с бутылкой вина, болтая обо всем на свете и пьяно целуясь, и отдрачивая друг другу, и это было так сильно, и так глубоко, и так важно и прекрасно, как будто лучше не было ничего на свете. И пусть потом было и другое - эти взгляды, как на собаку надоевшую, которую пристрелить жалко, но и слушать гавканье сил уже нет, или выплюнутое сквозь стиснутые зубы: «Да что ты, как проститутка, все лезешь и лезешь под руку?», или насмешливое: «Воображаешь себя великим любовником? Да ты разве умеешь что-то большее, чем зад подставлять?» Все это было, да, но хорошее было тоже, и Фелиппе боялся, что, продав дом, он потеряет ту единственную ниточку, которая еще связывала его с самой большой любовью его жизни.

Аппарировал он не в дом, а к крыльцу – в помещение не хотелось. В другой раз он бы призвал бутылку вина и расположился на ступеньках, но сегодня напиваться было опасно. По этой причине он решил и в бар не идти, хотя иногда делал так, когда становилось совсем паршиво, и в маггловском городе у него была пара любимых мест. Иной раз в такой момент он бы мог и к Вильярдо наведаться, наплевав на то, что Эрнесто, вернувшемуся с дежурства, будет неприятно, и наплевав даже на свою вину перед Соледад – потому что одному хотелось быть еще меньше. Но, рассудил он, сегодня там все на нервах и либо им будет не до него, либо от него потребуется кого-то утешать, а на это у него точно не было сил. Лучше уж отыскать в подвале сонное зелье, которое он купил еще лет пять назад, когда ловили одного особо опасного маньяка, и забыться таким, самым безобидным способом.

Но не прямо сейчас… Стараясь не думать о том, что дом выглядит еще более мрачным и одиноким, чем обычно, он свернул вправо и, расчистив себе дорогу в бурьяне, который каждую ночь разрастался заново, вышел к детской площадке, обустроенной еще отцом. Сейчас от нее остались только турник и качели; баскетбольное кольцо после очередного землетрясения сползло по косогору вниз, и Фелиппе решил его не ремонтировать – все равно у него не будет детей, так какой смысл? Он подошел к турнику и на секунду прислонился к нему лбом, надеясь на прохладу, однако железо предсказуемо оказалось нагретым, так что Фелиппе фыркнул и принялся подтягиваться – лучшее лекарство от любви к мудакам. Сделал двадцать подтягиваний и решил передохнуть: сбросил мантию и повис в любимой позе - зажав перекладину под коленями, вниз головой. Закрыл глаза и несколько минут пребывал в блаженстве, слушая только ветер и звуки машин. Потом, конечно, не удержался и подумал – а что если бы Эрнесто сейчас подошел и обнял: делал это десятки раз, пока жил здесь.

В общем, этот поганец даже тренировки умудрился ему испортить. Фелиппе вскочил на ноги и горько рассмеялся. Пожалуй, все-таки надо продать дом. А еще отправиться на стажировку в Америку – коллеги звали уже давно. Хватит жить с призраками, пора начинать новую жизнь.

Он развернулся к дому и – сердце заколотилось так бешено, что Фелиппе даже зашатало. Стой сейчас он на краю обрыва, мигом бы нырнул вниз головой. Впрочем, он и так, кажется, на нем стоял всю жизнь, и осознал это только сейчас, когда его наконец схватила, удерживая за мантию, чья-то рука. Потому что в окнах спальни, его собственной спальни – что было совершенно невозможно, если только там не было Эрнесто – в этих самых окнах горел свет.

К пещере они вышли, когда день уже занялся вовсю, и не сказать, чтоб свежими. Ближайшая точка аппарации находилась в без малого пяти милях, а шагать по снегу было утомительно.

Надеюсь, нам ни с кем не придется сражаться, - сделал попытку пошутить Ромулу.

Он сбросил тяжелый рюкзак в паре футов от зияющего черного провала и с облегчением повалился в снег. В рюкзак, стараниями Мартины, были упиханы теплая мантия, запасная обувь, еда, термос с кофе, двухлитровая бутылка воды и аптечка.

«Туда нельзя даже аппарировать. Никто не знает, как там действует, и действует ли вообще, магия», - было заявлено ему непреклонным тоном. На тот момент Ромулу был склонен согласиться, но сейчас он и самого себя за свое согласие ненавидел. Болели и спина, и плечи, и шея, и что хуже всего – магия, если Люкс вообще, конечно, знал толком хоть одно лечебное заклинание, - здесь действительно не работала.

Тебе это не обязательно делать, - напомнил тот, вытягиваясь на снегу рядом с ним.

Впрочем, оба тут же пожалели о своей беспечности – может быть, где-то когда-то их мантии и были обработаны отталкивающими чарами, но сейчас они, очевидно, потеряли свои свойства, превратившись в обычные плащи. С громкой руганью принялись переодеваться, заталкивая сырые и, соответственно, еще более потяжелевшие мантии в рюкзаки.

Я справлюсь, - Ромулу, конечно, и вполовину не чувствовал той твердости, что пытался напустить в голос.

Нет, не следовало мне тебя в это втягивать, - Люкс кусал губы и выглядел расстроенным.

Это ведь была мамина идея, - утешил его Ромулу. – Раз она предложила меня взять, значит, была уверена, что это не опасно.

А ты-то откуда знаешь?

Полина Инесса сказала.

Люкс усмехнулся:

Подслушивала?

Подслушивала, - согласился Ромулу.

Значит, она слышала… - в темных глазах вспыхнул странный огонек и пропал. – Ну что ж теперь… Все равно уже… - И Люкс, подхватив свой рюкзак, решительно сделал шаг вперед.

Минут через двадцать коридор вывел их к развилке, и именно здесь они и очутились в полной темноте. Оба самодельных факела угасли с тихим шипением, выпустив на прощание фонтанчики искр. Холодный, липкий ужас охватил Ромулу. Он никогда не боялся темноты, но сейчас готов был заорать во весь голос. Особенно когда рука, попытавшаяся нащупать Хуана Антонио, провалилась в пустоту.

Но тут совсем рядом раздался набор цветистых итальянских ругательств, и у Ромулу отлегло от сердца.

Люкс, - позвал он, все еще не совсем веря, что кузен нашелся.

Сейчас, - отозвался тот. – Я найду огниво.

Ромулу мгновенно захотелось провалиться со стыда. Он нашарил в кармане маггловскую зажигалку и поднес ее к своему факелу, однако мог бы и не торопиться – колесико щелкало, а пламени не было.

Судя по звукам ударов кресала о кремень, Хуан Антонио занялся тем же самым. И судя по отсутствию даже искр, безрезультатно.

Люкс, - сказала наконец темнота.

Ромулу нащупал стену и прислонился к ней, гадая, что делать дальше. Идти ощупью? Из ближайшего туннеля веяло холодом и сыростью, в запах плесени вкрадывалась сладковатая нотка запаха разложения.

Ромулу? - позвал Хуан Антонио.

Да?

Ромулу, ты меня слышишь? – озабоченно переспросил тот.

Слышу, здесь я, - отозвался Ромулу.

Ромулу! – заорал Хуан Антонио. – Ромулу Леандро, чтоб тебя, какого каццо* ты…

Ромулу схватился за голову, закрывая уши, и ринулся вперед, на голос, пытаясь поймать кузена, но все, что ему удалось – натолкнуться на стену в темноте. Ромулу ринулся вдоль нее назад и вперед, Хуан Антонио ругался, не переставая, и в другой момент Ромулу ничего бы не имел против, но сейчас ему становилось только тоскливее. Через две минуты стало окончательно ясно – связи между ними нет никакой, и идти вперед придется одному. Ромулу выругался, поднял факел, прошел немного по коридору назад и попытался зажечь огонь снова, но теперь это уже не срабатывало. Он вернулся к бывшей развилке, голос Хуана Антонио начал отдаляться, видимо, тот последовал по своему тоннелю, а Ромулу, общупывая вход в свой - стену, покрытую слизью, задумался, почему он слышал Хуана Антонио, а тот его нет? Говорило ли это о разном характере испытаний, которые им выдадут? Стараясь задавить в себе ужас, он сделал несколько неуверенных шагов по туннелю и заорал – слизь под рукой сменилась какими-то жуками размером с полмизинца. С отвращением вытерев ладонь об рюкзак, Ромулу достал факел – огня нет, так хоть в качестве палки сгодится. Помолился и двинулся вперед.