Дар памяти

Да знаю я, знаю.

На лице явно отражается: «Впутали меня в ваши гнусности».

Ты хоть сказал ему, что этим ритуалом вы спасаете весь магический мир? – раздается вдруг бархатный голос.

Пиппе! – пытаюсь оборвать я.

– Сказал, насколько это влияние было опасным? – отмахиваясь, продолжает он. - Или как всегда, благородно промолчал?

Какого драккла?! Мистер Поттер, идите, - говорю.

Нет уж, я послушаю, - возражает он, а у меня нет сил даже и на одно слово.

Сажусь на ступеньку, и просто сижу. Руки повисли плетьми, палочка выпадает и катится по лестнице. Поттер подбирает ее, смотрит на меня взволнованно и беспомощно. Потом садится рядом, вкладывает палочку мне в руку и сжимает мои пальцы вокруг нее.

Я приду завтра, ладно? А то у нас тренировка.

Никаких тренировок, - жестко говорит Фелиппе. – Сейчас к Северусу в комнаты и на диван дрыхнуть.

Хорошая идея, между прочим, – дрыхнуть.

Он встает у подножия лестницы:

Все, что смог, - убрал, но остаточной магии тут еще порядочно. И в ближайшие пару лет, конечно, лучше тут никаких ритуалов не проводить.

А потом… потом мы идем ко мне. Уложив Поттера в спальне, сидим в гостиной, пьем какао (алкоголь сейчас нельзя), и я вспоминаю, что с утра ничего не ел. Впрочем, накачанный под завязку магией и впечатлениями, и не хочу.

По губам Фелиппе бродит еле заметная усмешка.

Два идиота, - говорю.

Ага.

Мы смеемся оба. Потом вспоминаю возню на плече, жаркое дыхание в ухо и шершавый язык, и смеяться уже не хочется.

Мне лучше уйти, - говорит Фелиппе.

А я не говорю ничего.

Перед тем как нырнуть в камин – до «Дырявого котла», он целует меня в лоб.

Пожалуйста, заходи, Северус.

Вот так. Теперь только «Северус», никаких «Сев». И я почему-то уверен, что не зайду. Более того – я уверен, что он в этом уверен тоже.

И только когда он скрывается в камине, я вдруг вспоминаю, что так и не поблагодарил.

Храп Поттера слышен даже через дверь, я бы тоже с удовольствием прилег, но мне надо кое-что проверить. И точно – камин в гостиной Альбуса открыт. Однако его самого не видно. Заглядываю в пустой кабинет, а потом подхожу к спальне. Заперто, но я прошу, и Хогвартс мне открывает.

Альбус спит, лицо расслабленное, на полу рядом с кроватью – стакан, и пахнет от него снотворным. Судя по осадку на дне, проспит он еще несколько часов. Все правильно, он и не мог бы участвовать в ритуале лично, с его-то обетами. А все-таки срежиссировал его - и как ни казалось мне, что я действую самостоятельно, где-то за мной, надо мной все время был план. Ба, старая знакомая, давно не виделись, марионетка Альбуса Дамблдора, Северус Снейп! И не так уж обидно, на самом деле. Я ведь такой же. Что Альбус не посвящает меня в свои планы, что я - тех, кто близок мне. Что Альбус использует тех, кто очарован его силой, что я – тех, кто очарован моей.

Возвращаюсь к себе и тяжело обрушиваюсь на диван. Уставился на огонь в камине, и так и сижу. Не сдвинусь с места, пока не придет пора Поттеру вставать. Вот только на секунду прикрою глаза.

Но кажется, сделать это мне не суждено. Лохматый комок вылетает из камина на столик, расшвыривая чашки и блюдца, черный лохматый комок с перебитой лапой, пахнущий паленой шерстью. Подхватываю его на руки, прижимаю к себе, смеюсь, глажу и снова смеюсь. А он лопочет что-то, пачкает меня сажей и лижет шершавым языком в лицо. Все правильно. Кто-то заводит кошку, кто-то жабу, а я – демона. Все хорошо.

========== Глава 115. О магии, темной и не очень ==========

Утро было прохладным, дождливым и сонным, а еще к нему отчетливо примешивалась тревога – Ромулу и Хуан Антонио неожиданно, никого не предупредив, не попрощавшись, ушли к Книге судеб ночью. Известие это выгнало на общий завтрак всех Вильярдо, исключая остававшуюся в постели баронессу, и все сидели за столом молча и, будто в доме лежал покойник, говорили вполголоса и не смотрели друг другу в глаза.

Невыспавшаяся Эухения душераздирающе зевала, ей вторил составлявший ей полночи компанию у постели Мора Гжегож. Вероника Алехандра занавесила лицо волосами, и если Эухения и улавливала за этой маскировкой торжествующую усмешку, то ей было абсолютно все равно. Все, чего она хотела сейчас – это чтобы Гжегож остался дома, но он отправлялся с Вероникой Алехандрой в Мадрид. Та готовилась к государственным экзаменам для волшебников старшего школьного возраста на домашнем обучении (как будто в Испании существовало другое!) и сегодня сдавала отборочные тесты.

«Можно подумать, он помолвлен с ней, а не со мной», - подумала Эухения недовольно, когда Гжегож поцеловал ей руку на прощанье и ушел в холл вслед за Никой. Впрочем, ворчать было глупо. Баронесса вчера объявила, что собирается нанять секретаря, и в числе его обязанностей будет также аппарировать вместе с младшими.

Вздохнув, Эухения вернулась наверх. Дверь комнат Ромулу была приоткрыта, и оттуда доносилось наигранно-бодрое и ужасно фальшивое пение. Эухения прошла мимо и уже потянула за ручку двери крайней гостевой комнаты, когда Рита выскочила в коридор – в сапогах выше колен и в плаще с вставками из драконьей кожи.

Я – на охоту, - крикнула она и умчалась.

Нет, она когда-нибудь доиграется.

Эухения оглянулась и увидела в проеме балконной двери Эрнесто. Тот комкал в ладони пачку сигарет.

Бабушка ведь не собиралась сегодня?..

Нет, не собиралась, - он подбросил пачку вверх, испепелил ее и ушел.

Эухения вошла в гостевую комнату. За дни болезни Мор заметно исхудал, и скрючившееся под белой простыней тельце казалось совсем маленьким. Рядом с постелью стояла чаша с ярко-зеленой жидкостью. Она пахла болотной тиной и неприятно липла к пальцам, но это единственное, что помогало от периодического повышения температуры. Эухения намочила губку и принялась обтирать раскаленный лоб. Губы Мора растрескались и запеклись черными корочками, и у Эухении, когда она видела его лицо, каждый раз вздрагивало сердце.

В выздоровление лепрекона она не верила. Более того, Гжегож, которому удалось немного проникнуть в разум Мора, сказал, что в своем сне тот испытывает ужасные страдания. И Эухения уже не раз задумывалась, не лучше ли позволить ему умереть. Прошло всего несколько дней, но ей казалось, что все это длится уже годы и не будет этому и конца, и края.

«Потерпи, - говорил Гжегож. – Ты тоже вышла из комы не за один день. Организму нужно набрать силу».

Но пока что, кажется, организм Мора силу только терял.

Эухения откинула простыню и принялась обтирать грудь, живот и то, что ниже. Анатомия Мора вполне походила на человеческую, ничего необычного, только меньше и зеленое, а так – даже пупок имелся, но, когда дело дошло до половых органов, по размеру вполне себе сопоставимых с размерами органов если и не взрослого мага, то подростка, Эухения вздрогнула. Рука неловко дернулась, и губка шлепнулась на пол.

На поверхность памяти, словно вода из кувшина на стекло, щедро выплеснулся декабрьский день. Эухения попятилась и, миновав кресло, сползла по стене.

Подросток. Среди тех ублюдков на ферме был совсем мальчишка. Ровесник Чарли, не больше, которому в октябре только-только исполнилось семнадцать. Пятый. Мальчишка. Как же она забыла про него? Они подначивали его, обзывая трусом, обещая, что он станет после этого настоящим мужчиной. Двое вытолкнули его вперед, Эухения стояла на коленях, и один из ублюдков тянул ее за волосы. У нее уже болело все, ей казалось, что внутри нее все разодрано, по ногам струилась кровь, и очень-очень устали губы. И еще на них был вкус мужской похоти, она ненавидела этот вкус. И она держалась, она очень старалась держаться, хотя и совсем не верила, что они пощадят и ее, и Чарли. Они говорили что-то в духе: «Будешь вести себя хорошо, вернешься домой к мамочке с папочкой», но мысль, что не надругаться же над ней они сюда примчались, все время мешалась в мозгу. И в тот момент, когда ее потянули за волосы, а тот мальчишка оказался перед ней, и его тощие ноги путались в трусах, которые он никак не мог снять, что-то внутри Эухении повернулось, и слезы заструились по щекам. Ублюдки загоготали. Ее стукнули по голове и толкнули в шею, и ей опять пришлось взять в рот, и она еще подумала, что у него не такой отвратительный запах, как у других ублюдков, а они уже должны были насытиться, и скоро станет легче. И тут парень оттолкнул ее голову от себя с криком: «Нет! Я не буду так!» и, так и оставив трусы на земле, аппарировал.