Дар памяти

Продолжалась эта эпопея с импом недели три, и я уже перечитал все книги о них, выучил все возможные заклинания против них и как раз варил отталкивающие составы, которыми собирался пропитывать волосы и мантию, как вдруг, наскакавшись в теплицах, имп чуть не угодил в рот гигантской мухоловке, а Лили, отчаявшись усовестить Блэка в жестоком обращении с беззащитным существом, с моей подачи пожаловалась директору, и тот извлек на свет божий декрет 1400-какого-то года, согласно которому в школе было официально запрещено иметь каких-либо других фамильяров, кроме сов, жаб, кошек и крыс. После этого имп с плеча Блэка исчез, и в последний раз я его видел, когда мы после пятого курса отправлялись домой, - на перроне.

Блэк. Иногда мне снилось, как я убиваю его. Я начинал делать это медленно, например, жарил его на раскаленной решетке на медленном огне или заставлял выпить какой-нибудь особенно болезненный яд, и каждый раз говорил себе, что у меня хватит сил завершить это, и каждый раз не выдерживал уже через несколько минут и убивал его. И тут еще Альбус или Лили говорили что-нибудь под руку, вроде того, что я поступил правильно, а мне хотелось на них наорать за то, что они ничего не понимают.

К черту Блэка! Вначале порываюсь перейти из этого кабинета в другой, но потом решаю, что это будет похоже на то, что он опять взял верх. Заставляю себя сосредоточиться, и через две минуты уже забываю обо всем, кроме книги. Магия фантомов как система мне незнакома, а оказывается, к ней относятся и Патронус, и вуду, и многие магические существа были созданы волшебниками древности именно на основе фантомной магии. Даже некоторые духи – это в первую очередь фантомы, и если знать фантомную магию, то можно изобретать свои заклинания буквально на ходу.

И кстати, портреты – волшебные портреты тоже относятся к фантомной магии. Переворачиваю вторую страницу раздела, посвященного портретам, и – чуть не подскакиваю. «Следует отличать отпечаток личности от души, заключенной в портрет или скульптуру. Заклинание, которое прерывало бы столь жалкое существование, неизвестно».

Выбегаю из кабинета, забыв загасить свечи, потом на середине коридора вспоминаю и все же возвращаюсь. Напоминаю себе, что Маршан велел не бегать. Не то чтобы я исполнял его предписания, но в любом случае, спешить сейчас некогда, никто от того, приду я раньше или позже, не умрет. Точнее, тот, к кому я спешу, умер давно.

В комнатах Минервы тихо и как-то безжизненно. Вместо воды в графине на столе на дне желтый сухой осадок, портьеры, закрывающие вход в спальню, обвисли унылой тряпкой, а некогда грозные дракончики вместо бодрых струек пламени выдыхают жалкий дымок.

Роберт болен, - говорит преподобный МакГонагалл, пока я обвожу взглядом кабинет.

Я сажусь на край стола рядом с аркой.

В этом вашем Мунго говорят, что сделали все, что в их силах. Так ведь всегда говорят, когда ничего не могут сделать, правда? Роберт, мой мальчик… А ведь ему нет и шестидесяти.

Все это, конечно, печально, но меня интересует другое.

Как получилось, что вашу душу заключили в портрет?

После моего вопроса он замолкает минут на пять, и мне уже кажется, что он ничего не ответит и что я зря пришел, когда вдруг раздается еле слышное бормотание:

Только не напоминайте ей об этом, пожалуйста. Она ведь и сама не знает, как так вышло. Она, бедняжка, так переживала, что я умираю, так хотела, чтобы я не уходил…

Спонтанная магия, вот оно что! Как Минерва с этим живет, интересно?

Она пробовала как-то освободить вас?

Первый год пробовала, и она, и ваш Дамблдор, и специалиста по привидениям приглашали, - вздыхает он, - да что толку. Говорят, что магия желания так сильна, что пожелать обратного уже невозможно. Да и невезучая моя девочка с магией-то. Так хотела стать сильной колдуньей, а и с любовью из-за этого не складывалось всю жизнь, и вот из-за меня еще казнится теперь, бедняжка. Нет, вы не подумайте, что мне плохо, просто иногда вдруг тоска такая нападает, как подумаю, что вот уйдет она тоже, бедняжка, а я где буду потом висеть, и это те же адовы муки, вечность.

А портрет? Потрет разрушить нельзя?

В том-то и дело, что нельзя. Он теперь тоже вечный. Так уж вот она пожелала, и таков, значит, мой крест. - Он умолкает, но через несколько секунд вдруг снова заговаривает: - Но вы ведь не это обсуждать пришли?

Я вздрагиваю. В проницательности ему не откажешь. Но я даже не знаю, как рассказать, что рассказать и стоит ли вообще… Знают двое – знает и свинья.

Вы намереваетесь что-то сделать и сомневаетесь, стоит ли, - уверенно говорит он.

Да, - собственный голос звучит глухо, в горле пересохло.

Вы можете этого не делать?

Вряд ли.

Ну тогда ответ очевиден, правда?

Правда.

Говорить, собственно, больше не о чем. Я покидаю комнаты Минервы, на ходу уничтожая свидетельства моего присутствия, и когда открываю дверь в коридор, в спину доносится тихое:

Действуйте смело, сэр. Я буду молиться за вас.

И, возвращаясь в подземелья, я думаю, что да – это именно то, что мне надо было услышать сейчас.

Я вхожу к себе в гостиную, когда вдруг из камина раздается жуткий шум. Вытаскиваю палочку, но шум тут же перекрывается жалобным, явно не человеческим плачем, и я в шоке застываю, когда на коврик перед камином вываливается черный мохнатый комок. Нет, не может быть. На несколько секунд я судорожно соображаю, не сон ли, не галлюцинация ли, но по-настоящему проверить это вряд ли возможно. Разве сумасшедшие соображают, что они сумасшедшие? А имп продолжает захлебываться плачем, и я вскоре понимаю почему. У него сломана правая верхняя лапка.

Да уж. Заклинания против них я знаю, а вот лечебные… Зачастил я к Хагриду. Имп, между тем, переходит на верещание, и сует вторую лапу себе в рот, и я понимаю, что он еще и голоден. А что они там едят? Мух? Может, сгодятся сушеные стрекозы?

Оказывается, вполне. Верещание умолкает и переходит в жалобное нытье. Я подхватываю зверька на руки и отправляюсь в долгую дорогу из подземелий. Хагрид, по счастью, еще не спит. Сдав несчастного бесенка в добрые руки, иду по косогору вверх. Подсвечиваю Люмосом и то и дело оглядываюсь – нет ли дементоров. Сердце частит, и дышится тяжело, и я не раз поминаю предписания Маршана, а также то, что я по-прежнему забываю им следовать.

Наконец-то замок. Вхожу в холл, и мое разогнавшееся сердце комом обваливается в ноги – у лестницы стоит Альбус в домашней темно-коричневой робе, которую он надевает только ночью. У него строгое лицо, и когда он смотрит на меня, не говоря ни слова, не кивая, мне страшно. Я подхожу к нему, он протягивает ко мне руки, и я беру его ладони, сухие и ледяные, в свои.

Что он знает? Как много он знает? Мы стоим, вглядываемся друг в друга и молчим. Потом он осторожно высвобождает одну руку, затем вторую.

Присматривай за Гарри, Северус, - говорит, будто прощается, и уходит.

В субботу мне не спится с шести утра. Можно было бы встать хоть в час – ритуал только в три, а встретить Фелиппе я договорился в половине второго. Но в шесть я просыпаюсь от того, как сильно колотится сердце, дыхательные упражнения унять тревогу не помогают, и я выползаю в гостиную с чашкой какао. На столе лежит книжка про фантомную магию, я сажусь в кресло, беру ее в руки и понимаю, что что-то здесь не так. Взгляд натыкается на свисающую из книжки закладку, полоску тонкой коричневой кожи с тиснением - гербом Гриффиндора и инициалами А.П.В.Б.Д. Сколько я их перевидал в самых разных книгах из библиотеки Альбуса, только, готов поклясться, в этой книге еще вчера ничего подобного не было.

Тяну за закладку, открывая на разделе «Использование фантомов в ритуалах», и тут понимаю, что и книга вообще не та. Второй том, а у меня был первый. Ну, не сошел же я с ума, или все-таки давно сошел? Раздел весь исчеркан красным карандашом, которым так любит портить книги Альбус, а напротив строки «Дарвита Афанточчо»* знакомым косым почерком выведено «Для ритуалов безопасно только это заклинание, и никакие другие». Что-то заставляет меня просканировать книгу чарами хронологии, и я холодею, когда получаю ответ: записи в книге были сделаны не дольше двух дней назад. И как, как это понимать?!