Дар памяти

Гжегож сделал шаг в комнату:

Раз уж ты не идешь спать, я хочу кое-что сделать.

Эухения закрыла пухлый том и подняла голову:

Что?

Гжегож загадочно улыбался, и она подумала, что сейчас он ее поцелует. Но он вытянул ее из-за стола, взял ее руку в свою и шепнул:

Доверься мне.

Хорошо. Что я должна делать? – послушно спросила Эухения.

Почти ничего. Стой так вот и держи руку, чтобы она была на одном уровне с моей.

Гжегож достал палочку и сделал несколько пассов. Эухения смотрела, как зеленые и розовые нити заклятия переплетаются и обвивают их руки.

Что это?

Можешь уже отпустить руку. Все. Это чары, которые я добавил к чарам помолвки. Теперь я всегда смогу найти тебя, если захочу.

Вот как? А если бы я захотела изменить тебе, ты бы свалился на голову моему любовнику? – со смешком спросила Эухения.

Я бы отпустил тебя, - покачал головой Гжегож. – Разве есть смысл жить в браке без любви?

Не знаю. Мои родители, кажется, как-то живут.

Я предпочел бы не брать их отношения в качестве образца, - Гжегож мягко улыбнулся и, потянув руку Эухении к губам, поцеловал. – Чары поиска работают в обе стороны. Даже если тебе вдруг захочется разорвать помолвку, ты всегда сможешь найти меня и сказать, что передумала, - ухмыльнулся он. – Спокойной ночи.

Эухения проводила Гжегожа взглядом, отмечая, что и волосы его стали роскошнее, и сам он поправился и перестал выглядеть бледным и недокормленным. Когда дверь закрылась и шаги в коридоре стихли, Эухения вытянула руку и стала разглядывать ее, как будто чары могли быть видимыми.

«А если бы он хотел чего-то дурного?» - подумала она, удивленная собственной покорностью.

Впрочем, эта мысль тут же вылетела у нее из головы. Эухения вернулась обратно к столу, раскрыла отчет и принялась увлеченно разбираться в мире сделок и платежей.

========== Глава 113 Накануне ==========

23 апреля, суббота, POV Северуса

Но, конечно, до ритуала я его не успеваю увидеть. Он пишет, что мать тяжело больна и что он вернется в Англию, как сможет, пишет, что любит и не переставал думать обо мне, и от его писем одновременно веет теплом и горечью, а я, прочитав очередное, поднимаюсь на галерею и стою там, вглядываясь в огни в долине. И что мне, собственно, мешало бы сделать портключ в Толедо? Наверное, то, что я понятия не имею, чем бы это обернулось, начиная с того, как много магии уходит на изготовку портключа, а во-вторых… Я и хочу его видеть, и боюсь. Перед ритуалом – боюсь. Мне нужны все силы, я совершенно не понимаю, что мне предстоит, и я просто не могу сейчас расходовать себя на что-то еще.

Поттер оказывается на удивление понятливым. На просьбу следовать указаниям и не заниматься самодеятельностью не обижается и кивает так, будто участвовал в подобных ритуалах всю жизнь. А вот Альбус, точнее, та его фраза, произнесенная во вторник, меня беспокоит. Книжку я пролистал, и даже нашел предлог, чтобы сунуться к нему поговорить, но Альбус разбирался с министерскими бумагами, которые, как всегда, накапливаются под конец года, и то ли ему действительно было некогда, то ли он тоже искал предлог, чтобы ничего со мной не обсуждать.

И вот я опять на галерее. Четверг. Темнеет. Мысли крутятся, и я не хочу их отпускать. Просто ли Альбус угадал мое состояние, что для него, в общем-то, дело обычное, или он знает что-то новое? Знает, сколько мне отпущено. Знает что-то о его планах?

И не просто же так он это все затеял. Чем ближе ритуал, тем больше мне кажется, что Альбус на самом деле все понимает и контролирует, тем больше мне хочется сдаться. Когда я увлекался алхимией и еще не запрещал себе думать на эту тему, прочитал в одной книжке про отделение руды на начальном этапе трансмутации. Автор писал: «Взвесь, коей надлежит стать благородной, поднимется вверх, а камень останется в состоянии камня». Мне сейчас очень, очень хочется остаться в состоянии камня.

Дежурство уже закончилось, надо бы идти спать, но я все еще никак не заставлю себя оторваться от Хогвартса. Что там, в комнатах? Опять холод, опять промозглость. Домовики исправно разводят огонь, но плесень разводится быстрее, чем ее успевают уничтожать. Нарочно выбираю долгий путь, и иду медленно. Любителей пошнырять по школе после отбоя сегодня не наблюдается. Думаю, не только близость экзаменов действует, но история с Ротенбергом сыграла свою роль. Альбус, конечно, уладил все по-своему с родителями обоих – и Ротенберга, и Макмиллана, и, видимо, запретил распространяться о случившемся и Брокльхерст. Но каждый из деканов, включая меня, вчера особо предупредил учеников о недопустимости стычек в коридорах, классах и где бы то ни было, а также о нахождении вне факультетских помещений после отбоя. На фоне дементоров вокруг школы все это сущая ерунда, однако на несколько дней можно ожидать затишья. На следующей неделе, конечно, все уже забудется. Полагаю, что в каком-то смысле Альбус замалчиванием сделал даже хуже – теперь каждый будет выдумывать подробности кто во что горазд.

Я стараюсь об этом не думать. Сделать я здесь вряд ли могу больше, чем Альбус, а если уж брать корректность его поступков… при мысли о Ротенберге передо мной возникает не лицо, а руки, аккуратность движений при нарезке ингредиентов. Такую редко у кого встретишь. Было ли это вечным состоянием сжатой пружины, которой хватило одного неправильного нажатия, чтобы выплеснуться тьмой на всех и вся? В любом случае, хорошо, что его больше нет в школе. И почему того же Альбус не мог сделать с Блэком? К тому же это был пятый курс, Блэк вполне мог сдать СОВ и убираться отсюда к чертовой матери.

Однажды, лет десять назад, на Хэллоуин я напился и осмелился высказать это ему, за что получил вполне предсказуемое: «Разве Сириус Блэк был единственным, кому я давал второй шанс?» Все правильно, все справедливо. Альбус не прорицатель, он не мог предвидеть, что Блэк окажется предателем и выдаст Лили, а мне нужно заткнуться, потому что за свой шанс я, конечно же, благодарен. Не за жизнь – за возможность охранять Поттера и отомстить.

И, конечно, в первую очередь, это моя вина, не ляпнул бы я про пророчество, ничего бы тогда не случилось – и ведь знал же, что Лили беременна, просто настолько был ослеплен в тот момент жаждой славы, что не сложил банальнейше два и два. И это-то гнетет больше всего, что в тот момент ни о ком, кроме себя, не думал. И убил-то потом по большому счету не только их – себя. Ромулу думает, что я живой, но где-то в глубине души я давно мертвый. И ни Альбусу, ни кому другому не под силу это оживить.

И все же, если бы Альбус тогда… Блэк-Блэк-Блэк… Почему сегодня? Я так долго не думал о нем, и вот он меня словно преследует повсюду. Точно – преследует. Понимаю это, когда открываю заброшенный класс, зажигаю канделябры и, усевшись за учительский стол, лезу в карман за книгой. И тут вспоминаю, что в 74-м это был класс защиты, и именно здесь мы отбывали отработку с Блэком в том месяце, когда пришел новый учитель, Магнус Уолтер. Блэк расчищал класс с одной стороны, я с другой, Уолтер, тщедушный очкарик с писклявым голосом и вороньим гнездом на голове, сидел на помосте и, не обращая на нас внимания, читал, а палочки наши лежали в его кармане, так что рассчитаться с Блэком за причину, по которой мы сюда попали, не было никакой возможности. Потом это чучело заставило нас пожать друг другу руки, и мы с Блэком синхронно вытерли их о мантии, брезгливо поджимая губы. «Вы, мистер Снейп, не должны обижаться и считать, что вы наказаны несправедливо. Вы и вправду лишь отвечали на нападение мистера Блэка, однако вы тем самым нарушили запрет на дуэли», - пафосно изрек после этого Уолтер, и Блэк, стоявший за его спиной, довольно осклабился, показывая мне жест победы.

Взгляд падает на заложенный камнем камин. Тогда мы уже собирались вон из класса, как вдруг в разожженном камине раздался шум и нам под ноги выкатился мохнатый комок с заостренными ушами и большими острыми зубами. Это был нелетаюший родственник пикси – имп, и я его видел впервые в жизни. Шерсть у него тлела по всему телу, и он верещал так громко, что закладывало уши. Уолтер обездвижил его и, сунув в руки Блэку, сказал, чтобы тот отнес его к преподавателю по уходу за животными. Не мне, не нам обоим – Блэку. Именно это и уязвило больше всего – сколько ни рассуждают бывшие гриффиндорцы о равноправии, предпочтение все равно отдают Гриффиндору. Имп потом стал блэковским фамильяром, и какое-то время ездил на его плече или в сумке и, конечно же, чуть что норовил перескочить на меня, ущипнуть за ухо, выдрать прядь волос или даже клок из мантии. Один раз он помочился на меня, и вся поттеровская компашка потешалась во всю мощь присущего каждому из них интеллекта. Еще раза три, пока Слагхорн отворачивался, имп начинал скакать передо мной на зельеварении и кидаться ингредиентами в мой котел, а потом мгновенно исчезал, молча строя гнусные рожи. Слагхорн в конце такого урока сочувственно говорил: «Я вас не узнаю, Северус, вы испортили самое простое зелье», и все это сочувствие было насквозь пропитано торжеством.