Узы крови

— Какого черта вы вытворяете? — рявкнул Никлаус, обводя каждое лицо немигающим взглядом зеленоватых глаз. Несколько испуганных рыцарей отпрянули в сторону, молча наблюдая за тем, как Лев подошел к одному из тех, кто пытался погрузить тело на тележку.

— Какие-то проблемы, мой принц? — один из королевских гвардейцев с шестью морскими раковинами, изображёнными на потертой кирасе, подошел к разгневанному Ланнистеру, за что был одарен презрительной усмешкой.

— Проблемы? Нет, пока нет. Вот когда я вырву тебе язык и заставлю его сожрать — тогда начнутся настоящие проблемы, — спокойным тоном произнес сын Майкла, при этом глядя своей жертве прямо в глаза. Мужчина вздрогнул от услышанного и сделал несколько шагов назад. Он понимал, что полностью находится во власти кронпринца, поскольку предпринять какие-либо действия в его сторону было равносильно измене. Клаус это понимал и использовал в собственных целях. — Теперь слушай меня и слушай внимательно, иначе потеряешь суть. Ты останешься здесь вместе с этими телами до тех пор, пока я не пришлю кого-нибудь за тобой. Это может произойти не сразу. У меня очень плохая память.

Хищная усмешка вновь появилась на ожившем после бессонной ночи лице. Казалось, чужой страх подпитывал его организм, словно живительная энергия. Не воспользоваться ей было бы огромной глупостью. Предстоящая встреча с отцом обещала закончиться весьма плачевно, поэтому следовало набраться сил. Вдоволь насмотревшись на судорожно бегающие глаза, Лев облизнулся, после чего повернулся в сторону остальных зрителей и вопросительно изогнул бровь в надежде на возражения. Они не последовали. Гробовая тишина нарушалась лишь отдаленным пением птиц.

Никлаус более не произнес ни слова, лишь поближе подошел к тому месту, откуда донеслись хриплые стоны. Обвязанное тряпками лицо издавало нечленораздельные звуки, в которых едва можно было различить человеческую речь. Ланнистер провел дрожащей рукой по пылающей щеке, ощущая, как подушечки пальцев словно дернуло током. Часто вздымающаяся грудь свидетельствовала о непрекращающейся борьбе за жизнь. Клаус снял с седалища небольшой красный плащ с вышитым на нем золотыми нитками львом и накрыл своего друга, чтобы облегчить пребывание на палящем солнце. Стефан внимательно наблюдал за каждым действием наследника престола, но рискнул подойти лишь по прошествии некоторого времени, в течение которого бурлящая внутри Клауса жажда убивать проходила.

— С ним все будет хорошо. Я несколько раз за ночь останавливал кровотечение, но глаз не поврежден. Удар пришелся чуть выше виска, однако слишком много крови затекло в роговицу. Некоторое время он не будет видеть.

— Ты не обязан был вмешиваться, Стефан, — внезапно произнес Ланнистер, поворачивая голову в сторону удивленного Старка. — Если бы вы с Рексом остались в стороне, то к убийству всех этих людей был бы причастен только я. В таком случае мне было бы гораздо легче разобраться с отцом, но теперь вам тоже придется отвечать перед ним.

— Я лучше отвечу за убийство нескольких дорнийцев, чем буду вынужден объяснять Майклу, почему не защитил его сына, позволив сражаться с пятью хорошо вооруженными людьми, — Волк осторожно коснулся расправленных плеч Никлауса, ощущая его внутреннее напряжение. — Успокойся, это не первое мое убийство, как и не твое и не Рекса. А вот бедняге Хойту досталось больше всех.

— Проклятые Мартеллы, — единственное, что сказал принц перед тем, как скинуть раздражающую его руку и направиться к собственному коню. По пути он обратил внимание на нездоровый цвет лица Рекса, но ничего не сказал по этому поводу.

Постепенно маленький эскорт приближался к громоздкой каменной стене, возвышающейся над всеми. Огромный замок отливал на солнце золотыми, бронзовыми и гранатовыми оттенками. Абсурдно высокие шпили на круглых башнях рассекали тронутое голубизной небо, касались гигантского горящего шара в центре, словно пытались поддеть его. Десятки кораблей мерно покачивались в успокоившемся море, чья прозрачная поверхность позволяла разглядеть собственное отражение. Ткань парусов пестрила разнообразными животными и предметами, изображенными на них.

Взбодренные свежим воздухом, моряки разгружали многочисленные ящики, бочки и иной груз. Запах, казалось, полностью пропитал землю, въедаясь в каменные причалы и одежду проезжающих. Громкие крики, ругательства, всплески воды — все это было неотъемлемой частью морской жизни. Маленький мир заканчивался в тот момент, когда несколько десятков бочек погружались на деревянные повозки, привязанные к старым клячам, и отправлялись через Портовые ворота на рынки или в местные лавки.

Для погрузчиков, существовавших лишь благодаря порту, появление небольшого эскорта во главе с кронпринцем было равносильно уничтожению Порта, смысла всей их жизни. Клаус давно перестал обращать внимание на изучающие взгляды, полные восторга или ненависти — в зависимости от социального положения наблюдателя, однако потные лица с чернеющими полосами грязи на теле смущали его. Тележка с грузом в виде Хойта Тирелла каждый раз наскакивала на неровную поверхность, заставляя изнемогающие от боли тело издавать стоны. Ланнистер хотел это исправить, но он не имел власти над неровными поверхностями, изрезанными колесами телег. Портовые ворота были самыми грязными из четырех. Многочисленные ветвистые трещины покрывали закопченные камни, а опускная решетка начинала покрываться ржавчиной из-за сырости.

Кронпринц облегченно вздохнул, когда конь почувствовал под копытами каменную кладку и выровнял шаг. Старые дома, утопающие в грязи, выглядели ужасно. Они стояли угрюмыми рядами по обе стороны от широкой дороги, с выбитыми окнами и покосившимися крышами. На некоторых плющ разросся до такой степени, что покрыл значительную часть фасада, позволяя опадающему строению выглядеть намного лучше, чем есть на самом деле. Около порта жили самые бедные слои населения, в основном погрузчики, которым не нужны были другие условия. Два трактира в таком же состоянии ближе к вечеру переполнялись посетителями, желающими потратить только что заработанное серебро. Улица Рабочих, как ее называли, создавала мрачный контраст с изобилующим красками неба.

Лев бы не обратил внимания на окружающую его нищету, если бы не заметил впереди мышастого жеребца младшего брата, скачущего в сторону эскорта. Ланнистер отдал бы все, чтобы избежать этой встречи. Ему не хотелось видеть никого из родственников — в особенности Элайджу. Его спокойствие и рассудительность, с которой он обдумывал каждый вопрос, раздражали. Он был лишь вторым сыном, но вел себя так, словно являлся старшим братом. Последнее время отношения в семье были напряженными, времена детства давно прошли, а отец донимал его требованиями о соответствии титулу «кронпринц». Тем не менее правила приличия требовали того, чтобы Лев спешился и поприветствовал младшего брата, что он сделал с большой неохотой.

— Никлаус, — в какой-то момент ему показалось, что в зеленых глазах мелькнул привычный укор, но это было не так. Вместо ожидаемых нравоучений Элайджа просто подался вперед и заключил принца в крепкие объятия. Ланнистер чувствовал прерывистое дыхание около уха, а легкая щетина на некогда гладко выбритом подбородке щекотала лицо. Клаусу было неловко — они не обнимались с детства, а частые споры и ссоры отбили всякое желание в нынешние года. — Ты в порядке.

Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Он удостоверился в этом сам, после чего отошел на некоторое расстояние и убрал упавшие на глаза темно-каштановые волосы. Он никогда не заправлял их в общую прическу, позволяя нескольким прядям касаться прямого лба. Спокойное лицо достаточно редко искажалось каким-либо отрицательными эмоциями. Гнев, импульсивность, нетерпеливость — все это было чуждо второму сыну Майкла. Блуждающие глаза то сужались, то резко раскрывались, из-за чего дугообразные брови поднимались на уровень выше.

Братья в течение двух минут молча изучали друг друга, после чего Элайджа добродушно усмехнулся. Уголки губ подались чуть назад, превращая напускную серьезность в искренний и неподдельный детский восторг. Пусть Лев называет себя самым рассудительным из братьев, но для Клауса он навсегда останется маленьким мальчиком с непомерной тягой к знаниям. Не было ни одной книги в библиотеке замка, которую бы он не прочел, ни одного герба, которого бы он не знал. Рассказы матери он слушал с вожделением, доходящим порою до странного фанатизма.