Узы крови

– Предлагаю посетить нашего общего друга, – предложил Хойт, все еще мечтающий насолить кому-нибудь перед своим отъездом. Без этого ценность жизни резко сходила на нет, чего нельзя было допустить. В скором времени он вновь окажется дома, в столь нелюбимом месте, в окружении недружелюбного старшего брата и матери, которая всегда требовала от него полной отдачи всех сил и возможностей, изводила его многочисленными тренировками и учениями. Отправившись в столицу, он почувствовал долгожданную свободу и дал волю своим чувствам. – Если мне не изменяет память, то он должен быть у себя в покоях.

Небольшая компания согласилась с таким заманчивым предложением. Им не составило огромного труда пройти несколько ответвлений огромного замка, чтобы в итоге оказаться в длинном коридоре с многочисленными дверями друг напротив друга. Каждая из них вела в тайную обитель члена королевской семьи. Шесть комнат на шестерых детей, из которых одна отныне оставалась пустой – все вещи были вынесены, вся память уничтожена. Покои монарха и его супруги находились в другом крыле, чтобы избежать досадных инцидентов в виде отцеубийства или цареубийства. В данный момент все двери, кроме одной, были плотно заперты.

Небольшая полоска солнечного света заменяла путешественникам свечи, поскольку ложилась на значительную часть коридорного пола. Она тянулась от приоткрытой двери, находившейся в самом дальнем углу, практически в центре своеобразного прямоугольника. Кронпринц в это время всегда находился в своих небольших апартаментах, где его никто не мог побеспокоить, даже отец, чей своенравный пыл всегда утихал в тот момент, когда он переступал порог. Большое количество разнообразных картин было разложено по углам в странной симметрии. Гигантского размера кровать, занимающая почти всю площадь комнаты, была полностью завалена пожелтевшими холстами, кисточками и емкостями с красками. Беспорядок удивительным образом сочетался с хаосом.

Рекс осторожно переступил через сваленные на полу листы с изображенными на них непонятными очертаниями, похожими на людские лица. Все остальные медленно следовали за Темплтоном, стараясь обходить все хрупкие вещи. Но Хойт все же умудрился споткнуться о край ковра и с громким криком рухнуть на пол. Кай, тяжело вздохнув, схватил своего друга за край кафтана и дернул на себя, помогая подняться. Ко всеобщему удивлению, никто не явился на шум падения. Казалось, угрюмая тишина сковала даже воздух, которым все дышали. Тем не менее друзья твердо решили продолжить свой путь до небольшой террасы, примыкающей к покоям.

Стефану пришлось взобраться на высокие поручни, а затем оттуда, с немалой высоты, подать руку раненному в живот юноше, чтобы тот смог подняться наверх. Хойт, к большому облегчению Старка, не нуждался в помощи. Ловко схватившись за каменную колонну, сын Лэнса взобрался наверх и, не став дожидаться остальных, выбежал в центр террасы, где и обнаружил наследника престола. Высокий деревянный мольберт покоился на каменной ограде, в то время как маленький прямоугольный холст был зажат при помощи новомодного устройства, больше напоминающего тиски. Сам художник стоял неподалеку, словно прицениваясь к собственному произведению; тонкая овальная доска с мизерным отверстием для пальца находилась в руке кронпринца, на которой виднелись едва заметные голубоватые разводы.

– Гигантская снежинка? – Малакай скептически поднял бровь, а затем подошел поближе, чтобы повнимательнее разглядеть произведение искусства. На холсте действительно проглядывались очертания частой зимней гостьи, чьи острые углы бросались в глаза. – Серьезно? Рисовать снежинку в разгар лета?

Клаус тяжело вздохнул, разозленный тем, что ему помешали творить. Длинная кисточка находилась в зубах кронпринца, что сразу же привлекло внимание всех остальных. Пораженная компания долго завороженно любовалась не открытыми доселе талантами старого друга, пока Хойт все же не нарушил порядком надоевшею ему тишину:

– Не знал, что ты рисуешь. Почему ты так долго это скрывал?

– Рисование – метафора контроля, – глубокомысленно изрек Никлаус, откладывая краски и кисточку как можно дальше. – Я выбираю все – холст, цвета… Будучи ребенком, я плохо понимал мир и свое в нем место, но рисование научило меня, что своих целей можно достигнуть обыкновенной силой воли. То же и в жизни: можно просто не давать никому встать у тебя на пути, – глядя на непонимающие лица непрошеных гостей, сын короля едко усмехнулся. – А скрывал я свои таланты, дабы избежать глупых вопросов, подобных твоему, милый Хойт. Итак, вернемся к самому началу: какого черта вы сюда пришли?

– Пригласить тебя выпить с нами, – вмешался Малакай, желающий поскорее выбраться из этих удушливых красных стен. Ироничная усмешка, как всегда, искажала все дружелюбные позывы на его привлекательном лице. Увидев явную незаинтересованность со стороны наследника короны, Сокол театрально воздел руки к небу. – Да брось, Клаус. Человек, который продал мир, имеет право пропустить парочку стаканчиков хорошего дорнийского вина.

– Я не Ребекка, твое обаяние на меня не действует, однако в честь вашего отъезда я согласен нарушить несколько правил. В конце концов, есть большая вероятность того, что мы с вами вновь увидимся лишь на моей коронации, – проговаривая это предложение, Клаус положил обе руки на плечи идущих рядом друзей, практически повиснув на них. – Да, вы к тому моменту уже станете лордами, обзаведетесь женами, кучей детишек – в общем, будете влачить жалкое существование, лишь изредка позволяя себе приехать в столицу и насладиться ее красотой.

– Куда нам до тебя, Ник, – издевательским тоном продекламировал сын Робина. – Видишь ли, не всем посчастливилось родиться в семье победителей. У кого-то родители вообще воевали на стороне Таргариенов, верно, Стеф?

– Малакай демонстрирует глубокие познания в области истории? Ты точно тот заносчивый, самовлюбленный и циничный гад, к которому я привык? Или что-то изменилось за те две минуты, пока я общался с Клаусом? У тебя родители, кажется, предпочли сохранить нейтралитет в той войне? На мой взгляд, это гораздо хуже, чем принять чью-либо сторону в принципе.

– Видишь, Клаус? Стефан только что меня оскорбил, но я не собираюсь ему отвечать, поскольку, во-первых, я выше этого, а во-вторых, ты всегда говорил: “Пусть прошлое останется в прошлом“.

– Да, обиды уже не в моде, – подхватил Ланнистер, обрадованный тем, что его фраза стала знаменитой. – Я пытался донести это до Рубена Мартелла, но он меня не слушал.

– И ты отрубил ему руку, – услужливо напомнил Рекс, все это время волочившийся за друзьями на небольшом расстоянии, чтобы успевать перешагивать через разбросанные на полу предметы. Ему помогли спуститься с высокой террасы, после чего оставили совсем одного, без поддержки, по его личной просьбе. Ощущение собственной немощности сразу приносило с собой ощущение бесполезности.

– Но даже после этого он не стал меня слушать. Пришлось его убить, – Ланнистер пожал плечами так, будто говорил о конюхе или провинившемся слуге. Так, словно это не вылилось в гражданскую войну и не привело к большому количество жертв. Он никогда не жалел о содеянном, чувство милосердия было ему знакомо, но не проявлялось в стычках с трусами и предателями. Мартелл неожиданно напал на самого младшего члена их компании, а затем покинул поле боя, оставив своих раненых товарищей погибать за мнимую гордость и жажду мести за события двадцатилетней давности. Объяснять все это отцу или кому-либо другому было бесполезно, поэтому он просто предпочитал скрывать истинные эмоции за маской циничного безразличия, достойного самого Люцифера.

Впрочем, никто из присутствующих не придал его словам особого значения. Они давно забыли о таком персонаже, как принц Дорна, который был убит с определенной жестокостью. Это поколение не знало полномасштабных войн, в которых гибли сотни и тысячи. Они не знали цену человеческой жизни, в то время как их отцы убивались за каждого раненого или убитого в пути солдата.