Красный вестерн

Разворачивая борьбу с культом личности Сталина, новые руководители всячески противопоставляли тирании порядки, царившие в первое революционное десятилетие. Революция и двадцатые годы стали модным временем, в котором располагали действие своих картин режиссеры второй половины пятидесятых. Начальство поругивало их то за поэтизацию жертвенности, то за излишнее увлечение внешним действием, то за недостаточно четкое следование канонам социалистического реализма в трактовке героических образов. Но время было уже иным. Это поругивание почти никогда не влекло за собой оргвыводов – отдельные «неточности» молодых товарищей рассматривались как неизбежные издержки на пути к «ленинским нормам партийной и государственной жизни», о возврате к которым говорилось тогда денно и нощно.

Одной из таких «издержек» на «правильном пути» стала, безусловно, лента Самсона Самсонова «Огненные версты», вышедшая в конце 1957 года.

Если начать знакомство с фильмом, читая аннотацию, написанную начальником Прессбюро «Мосфильма» товарищем Шпигельглузом, то, оторвав глаза от текста, в кинозал можно уже не отправляться: «Кинофильм «Огненные версты» воскрешает на экране героическое прошлое Советского государства; он рассказывает о том, как в огненные годы Гражданской войны на защиту завоеваний Октябрьской революции вставали все новые и новые бойцы, лучшие сыны народа…»

Но если все-таки пойти в зал, то уже в первую минуту демонстрации фильма станет ясно, что «героическое прошлое, «защита завоеваний» и «новые бойцы» – это совсем не про «Огненные версты». Про них – лошади, повозка и поезд.

Молодой режиссер, только что прославившийся экранизацией чеховской «Попрыгуньи», в своей второй картине предстал продолжателем дела Ивана Перестиани, отчаянно вестернизировав историю Гражданской войны. И в этом ему помог оператор Федор Добронравов, по его собственному признанию, вдохновлявшийся работой Грега Толланда в великом «Дилижансе», только что показанном советскому народу под названием «Путешествие будет опасным». Именно изобразительный строй фильма и позволяет счесть «Огненные версты» вторым советским вестерном пятидесятых.

Сразу же после знаменитой «мосфильмовской» марки, мы видим тройку лошадей, мчащихся по дороге, на фоне которой идут вступительные титры. Когда они заканчиваются, лошади скрываются за холмом, а на дорогу оседает пыль. Следующий кадр – медленно движущийся поезд с людьми, сидящими на крышах и подножках вагонов. К поезду бегут двое. Один из них вскакивает на подножку, затем взбирается на крышу, защищает юную красавицу от бандитов, пытающихся отобрать у нее чемодан, и встречается со своим попутчиком.

Эти двое – злодеи, о чем свидетельствует их диалог:

– Отстали?

– Двое отстали, одного я положил.

– Они тебя видели?

– Это уже не имеет значения

– Уговор помнишь?

– Помню! Только обидно, Виктор, что ты мне не доверяешь.

– Алеша! Я пакет… а пакет не рассуждает, почему он запечатан!

Еще через несколько минут человек, которого «положил» Алеша, перед смертью успеет рассказать, что в городке, куда идет поезд, готовится мятеж. Заговорщики ждут инструкций, которые им доставит некто по имени Виктор…

Фильм расскажет про то, как Герой, услышавший эти слова, помешает Злодею осуществить свой план, убьет Злодея и соединится с Красавицей, которую мы уже успели увидеть на крыше вагона.

В финале негодяй Виктор умрет. Отважный Заврагин встретит свою Катю, скажет ей, что жить они будут долго, посадит ее в повозку, которая вновь помчится по степной дороге. И опять на фоне этой дороги появится слово «конец», а уже после него повозка скроется за горизонтом, а на дорогу вновь осядет золотистая пыль.

Виктор Беклемишев, как указано в вышеупомянутой аннотации, «матерый агент контрреволюции». Заврагин, конечно же, чекист. Восстание в городе, занятом красными, готовит белое подполье. Оно же перекрывает дорогу поезду, везущему в город чекиста, подпольщика и других.

Разрешительное удостоверение на выпуск «Огненных верст» выдано 12 октября 1957 года. Следовательно, фильм готовился и вышел к празднованию сороковой годовщины революции. Но политика в нем является лишь фоном. Подражание классическому вестерну здесь явно, открыто. Авторы не скрывают бесчисленных цитат.

Собственно говоря, цитатой представляется сама фабула картины, придуманная сценаристом Фигуровским.

Поезд идет по направлению к городу. Дорога перерезана. Тогда Герой, Красавица, Соратники Героя и замаскированный Злодей вынуждены пробираться на перекладных. Тачанка времен Гражданской войны, конечно, отличается от фордовского дилижанса, но события, происходящие с ее пассажирами, взаимоотношения людей, бескрайние степи, по которым она едет, и одинокие селения, у которых останавливается, уж очень напоминают коллизии классического вестерна.

Речь здесь ни в коем случае не идет о плагиате. Молодые и талантливые советские кинематографисты, снимавшие фильм во время революционных событий пятьдесят шестого года, решили пофрондировать. Но не против советской власти – такого не было и в мыслях. Против тоскливой регламентации искусства, еще вчера казавшейся вечной. Если в случае «Смелых людей» Сталин лично дозволил отступить от мертвящего канона, то Самсонову с Добронравовым было решено не мешать в их «баловстве».

Ведь, если вестерн, значит – динамика, приключение, кассовый успех. А если в дни 40-летия Октября народ валом валит на фильм, действие которого в первые послеоктябрьские годы разворачивается, значит, в СССР не надо бояться тех вспышек ревизионизма и открытого антикоммунизма, что имеют место в некоторых странах народной демократии. Словом, формальные, художественные новации Самсонова и Добронравова начальство сочло за благо не критиковать. Разумеется, в упрощении великих событий, в излишнем увлечении внешним действием, в недостаточной разработке характеров картину обвиняли. Но в «посягательстве на устои», в привлечении «арсеналов буржуазного кино для отражения на экране великих страниц советской истории» – нет.

Подобные словеса появятся на страницах газет во второй половине семидесятых годов, когда время опять настанет «тухлое», а кинематографисты, стремясь и начальству угодить, и народ в залы завлечь, начнут выпускать вестерны про Гражданскую войну пачками.

«Огненные версты» при выходе пожурили, а потом и вовсе писать про них перестали. Только так же, как в истории со «Смелыми людьми», все подпечатывали новые сотни черно-белых копий для сбора денег.

Здесь о потере цвета приходится сожалеть сильнее. Не случайно с пыльной дороги начинается картина и золотой, оседающей пылью заканчивается. Тут и образ вздыбленного мира, и размышления об исчезнувшей империи, и догадки о том, что же станет потом, после того, как пыль уляжется, тачанка умчится, поезд приедет по назначению, все злодеи умрут, а все герои женятся на красавицах…

При просмотре черно-белого варианта подобные размышления тоже возможны. Но – далеко не у каждого зрителя. Пыльно-золотистая гамма оригинальных «Огненных верст» заставляет думать об этом многих.

К тому же, снятый в обычном формате, фильм частенько производит впечатление широкоэкранного. Ко времени выхода «Огненных верст» новый размер экрана, уже чрезвычайно популярный в Америке и Европе, в Советском Союзе был успешно использован в сказочном «Илье Муромце» и неуспешно – в историко-революционном «Прологе». Самсонов и Добронравов раздвигают рамки своего экранного пространства путем своеобразных «передержек». Они заставляют нас смотреть многие эпизоды своего фильма на несколько секунд дольше, чем того требует монтажный ритм. Собственно действие уже завершилось. Пора переключаться на другое. Но камера все еще показывает нам тачанку, которая едет и едет по бескрайней степи. Нам уже не за чем следить, кроме этой самой тачанки, пыли которую она поднимает, и дороги, по которой движется. И мы не понимаем даже, а чувствуем безмерную ширь нового мира, в котором еще много злодеев и, следовательно, есть работа герою, красавице и помощникам.