Страница 23 из 24
И после этих слов большие и горячие слезы потекли по лицу бедной и слабой Нун, как текут прозрачные капли по лозе виноградной, когда ее подрезают; женщина стала похожа на свечу белую, тающую в храме Божьем; она сказала: «Зачем ты меня оскорбляешь, отче, когда Бог мне свидетель, что я не согрешила; у меня перед Богом есть доказательства, а перед тобой нет».
Тогда отец Евфимий сладко улыбнулся и спросил: «Хочешь накормить дитя нечестивого?» А она ответила: «Это мой ребенок, и он сосет мое молоко». А тот тогда сказал: «О, грешница; твой ребенок за дверью, от которой ключ есть только у меня; и если ты хочешь дать ему грудь, чтобы он в живых остался, то сделаешь, как я тебе прикажу».
И вытащил из кармана нечто, замотанное в окровавленное полотно; развернул и положил в руки женщины — это был уд быка (тот самый, что принес он из нижнего мира, когда убил быка и отсек ему уд, чтобы не плодился больше); Нун была поражена и напугана, а Рыжий сказал: «Не бойся, ибо блудницы срамных частей не боятся, а вечером, когда ляжешь на землю рядом с его ложем, подожди, пока он крепко заснет, и положи сей уд в его постель и смотри, чтобы он не заметил».
Она смотрела на него, не понимая, почему он хочет, чтобы она это сделала, и, не в состоянии судить, злое это или доброе дело, согласилась, потому что больше всего хотела, чтоб ей отдали ее ребенка. Тогда Евфимий привел женщину в подвал, отпер дверь и впустил ее, чтобы она покормила ребенка. Когда она закончила, он вновь запер дверь, положил ключ в карман и сказал: «Запомни хорошенько! Если ты не сделаешь, как я тебе говорю, то завтра у твоего ублюдка еды и питья не будет». И она, заплаканная, испуганная и уставшая, в знак согласия склонила голову, как тростник от сильного ветра, и ушла в келью.
В то время, когда Нун кормила грудью своего ребенка, а Евфимий ждал ее у дверей подвала, Нафанаил Послушный, оставшись один в семинарии, замышлял то же, что и его Учитель. У него перед глазами встал весь план Евфимия, и он осознал, почему Учитель приказал ему выкрасть ребенка, хотя раньше это ему было не ясно; теперь он понял, зачем Учитель послушных ходил к пресвитеру Петру, и он решил вмешаться в его план; кроме того, он понял, что непослушание, о котором он помыслил в тот день, необходимо, потому что он не был уверен, что Учитель послушания наградит послушных, и своим пером, буквами, похожими на те, что писал Михаил Непорочный, в книге лучшего краснописца, своего однокашника, написал следующее: «Пресвитер Петр — черный дьявол; а Евфимий Рыжий — порождение дьявола; и нужно, чтобы убрал их Господь Бог с этого света! Своей собственной рукой и душой это письмо написал для тех, кто придет после нас, Михаил Глаголящий, изобретатель нового письма, и пусть по его имени оно будет называться в будущем глаголицей!»
Потом Нафанаил посмотрел на написанное, посмотрел на свою руку и на миг испугался: пусть это его рукой написано, но разве его душа действительно так думает? Но сразу же понял, что в жизни послушных так часто бывает: то, что душа на самом деле думает, рука не пишет.
И в один и тот же час две двери закрылись, две тайны: в подвале, которую запер Учитель послушания, и в семинарии, которую запер Ученик, сведущий в подчинении, лести и повиновении власть имущим.
И ни один из послушных не рассказывает другому о своей тайне.
Тау: крест
Разрушение буквы Тау:
1 — Иероглиф;
2 — Синайское;
3 — Финикийское Тау;
4 — Современное.
* * *
Когда стало светать, Петр повелел стражникам пойти в монастырь и обыскать ложе Прекрасного. И приказал им найти бычий уд, а краснописца привести к нему, и Варлаама, и змею Нун, и ребенка, зачатого от семени дьявольского, чтобы определить наказание, которым Бог удовлетворит свой гнев. И они пошли и уже на рассвете ворвались на монастырский двор, сломав ворота; сразу же поднялись в кельи и, ничего не говоря, вытащили Прекрасного из постели, перерыли его ложе и нашли уд быка, который Евфимий принес под рубашкой, когда его душа впервые спустилась в нижний мир.
Потом связали всю дрожащую Нун, которая всю ночь спала непорочно, с невинной и счастливой улыбкой у ног своего спасителя, и испуганную, побледневшую, плачущую повели по дороге. За ней шел Прекрасный со связанными руками, а за ним и Варлаам; а когда Нафанаил Послушный шепнул что-то отцу Евфимию, тот позвал старшего над стражниками и повел его в семинарию. Там они встали над книгой Михаила Непорочного, прозываемого Глаголящим, ибо язык у него был длинный и непослушный, и прочитали слова срамные; а Нафанаил Послушный притворился, что зол, но его душа радовалась, потому что не раскрылся его обман; а затем связали и Михаила и повели по дороге, по которой шли: его учитель, мой учитель и жена ничья.
В какой-то момент Прекрасный обернулся и увидел, что Евфимий стоит у ворот монастырской церкви. Он приостановился, хотя солдаты стали бить его палками, их глаза встретились, и Прекрасный спросил: «Это ли плата за доброе дело?» А Евфимий Притворный опечалился, и лживые слезы потекли у него по щекам; он подошел и тихо проговорил, так, чтобы не услышали солдаты: «Я плакал и умолял, целовал ему ноги, просил, но он оказался человеком бессердечным и жестоким». И тогда Прекрасный поцеловал ему руку и сказал: «Каюсь, благочестивый отец мой, что нанес тебе ущерб в глазах Петра; прости меня, отец Евфимий». И заплакал горячими слезами! А Притворный сказал: «Прощаю тебя, чадо мое».
На дорогу, там, где ступали босые ноги Прекрасного, капали слезы.
Я смотрел с галереи и безутешно плакал. А потом ушел, чтобы сделать то, что надо было сделать, прежде чем упадет голова Прекрасного: спасти то, что нельзя было потерять — хотя бы память о нем, раз уж Спасителю пришла погибель.
И я взял книгу Михаила, в которой была записана азбука для непослушных, пока ее не забрал Рыжий или Нафанаил Послушный; взял и книгу Прекрасного, в которой он писал в тот день, когда Рыжий искушал двенадцать учеников, положил эти книги в пустой ларец Прекрасного и со слезами на глазах, будто хороня тело Господне, закопал их за монастырем в месте тайном.
Вечером пришло известие, что пресвитер Петр, довольный отцом Евфимием, назначил его игуменом монастыря, и сообщалось, что наказание Варлааму определит Евфимий; Прекрасному — сам Петр; а Михаилу — Нафанаил Послушный, поставленный на место Евфимия руководить семинарией.
Блудница Нун, говорилось еще, изгоняется из наших краев, и ей запрещено возвращаться, а ребенка отдадут в деревню на воспитание.
И весел теперь отец Евфимий, душа его довольна, ибо первый он во власти, а власть — это клей, который и разбитые души склеивает, но не исцеляет, потому что исцеленное — это целое, а не склеенное; в помощниках у него Послушный, надежный и неподкупный в исполнении приказов, ибо и он вознагражден. Михаила рядом больше нет. Нет и Прекрасного, который не давал покоя Евфимию; и Варлаама нет, и порушено его первостарейшинство, монастырь — как город после осады! О, Боже! Обрати взор свой на нас и узри: убийцы стали судьями, неправедные праведниками, нечестивые святыми!
А наказания определили такие: пресвитер Петр присудил Прекрасного к распятию, ибо тот утверждал, что он Бог, и в церкви изобразил себя распятым на кресте; такое же наказание Евфимий, следующий по рангу, определил своему врагу отцу Варлааму, чтобы снискать уважение в глазах вышестоящего Петра и не оказаться более слабым властителем, чем тот (не мечтаешь ли ты уже, отец Евфимий, о его престоле?); чтобы сохранить строгость и справедливость, Нафанаил Послушный то же наказание определил для своего соперника, пошедшего по грешным стопам того, кто хотел быть Богом (не мечтаешь ли ты уже, Нафанаил, о первостарейшинстве Евфимия?): пусть будут наказаны, и пусть наказания будут одинаковы, потому что правители мира стремятся к одинаковости.