Зита и Гита

— Иди и приготовь, поняла? — резко приказала Гита.

— Ага… — покорно произнесла Каушалья.

— Тогда иди! — бросила Гита. — Быстро!

— Я сейчас, сейчас! — с этими словами Каушалья скрылась на кухне.

Глава шестая

Красный диск закатного солнца, коснувшись синей кромки гор, рассыпал на лазурную поверхность моря яркие пучки острых лучей. Раздавалась монотонная песня цикад. Откуда-то издалека доносился тонкий голос флейты.

Раму стоял посреди двора. К нему грациозно подошла женщина, несшая на голове кувшин с молоком, и изящным движением передала кувшин старому слуге. Поклонившись и прикрыв часть лица тонким шарфом-чунари, она мягко повернулась и пошла по направлению к воротам. Щиколотки ее ног были обвиты серебряными браслетами, которые мелодично звенели в такт ее шагам.

Гита, постояв еще минуту у балюстрады, вернулась в холл. Так же, как еще недавно Зита, она подошла к большому портрету в золоченой раме.

На нее смотрели два молодых и красивых лица Рао и Лолиты — родителей куда-то исчезнувшей Зиты, и, конечно, ей даже и в голову не приходило, что это и ее родители тоже.

Однако то обстоятельство, что молодая женщина на портрете была очень похожа на нее, удивляло и тревожило Гиту.

Стоя около этого портрета, она испытывала сложное чувство радости, стыда и раскаяния. Ей радостно было видеть эти лица, она любовалась этой счастливой парой, но в то же время ей было стыдно, что она играет роль их «дочери», она раскаивалась в том, что зашла слишком далеко в этой игре, за которую рано или поздно придется платить.

Но сознание того, что она пытается искоренить зло и несправедливость, вынудившие дочь этих благородных родителей сбежать из роскошного дома, успокаивало ее, придавало ей силы.

«Родителям Зиты, может быть, и нравится, что я, пусть временно, но здесь. Я послана высшими силами, чтобы покарать зло и дать возможность восторжествовать справедливости», — мысленно успокоила себя Гита и легкой походкой поднялась наверх.

— Зита, прошу к столу! Ужин готов, — увидев Гиту, как можно ласковее сказала Каушалья.

Вся семья, кроме Индиры, уже собралась за столом, покрытым белой скатертью.

Гита подошла к столу и весело оглядела всех присутствующих.

Пепло в новой голубой футболке, гладко причесанный на пробор, сиял, поглядывая то на старшую сестру Шейлу, то на Гиту.

— Для тебя сегодня постаралась, приготовила все, что ты любишь: рис, пожалуйста, овощи, пожалуйста! Что ты хотела, все на столе есть, — угодливо рассыпалась в любезностях Каушалья и улыбалась так, что ее круглые глаза исчезали в расплывшихся щеках и на их месте образовывались две щели, поблескивающие хитростью.

— Только кушай на здоровье, только кушай! — с фальшивой интонацией в голосе хлопотала тетка, и Гита очень хорошо чувствовала это.

— Пожалуйста, доченька, сядь, и я тоже сяду.

В тот момент, когда Каушалья наклонилась, намереваясь сесть на стул, предназначенный для главы семейства, Гита ловко отодвинула его, и массивный зад тетки, не найдя привычной опоры, глухо стукнулся о мраморный пол, встретив его упорное сопротивление.

— Ох-ох-ох! А…а…а! — раздался ее вопль.

— Зиточка, кажется, пошутила, проказница, — заикаясь, промолвил Бадринатх и бросился на помощь жене.

— Тебе не больно? — спросил он ее и добавил: — Не сердись!

Пепло с трудом сдерживал смех, соблюдая правила этикета, и только его глаза блестели и плясали, как теннисные шарики.

— На детей нам не следует обижаться, им все прощается! — злобно загоготала Каушалья, поднимаясь с помощью подоспевшего мужа.

— Прощается! — вторил ей Бадринатх.

— А-ха-ха! Милая шутка! — продолжала изображать веселье Каушалья.

— Эй! Место твое не здесь, тетя! — пресекла Гита попытку Каушальи вновь взгромоздиться на «главное» место. — Ты не знала? Вот оно! — указала Гита на стул, стоявший по левую руку от Бадринатха. — Садись!

Каушалья, с трудом выжимая из себя веселые нотки, настаивала на своем:

— Прежде, помнится, я всегда сидела на этом стуле.

— А теперь здесь будет сидеть хозяйка, поняла? Иди садись! — строго приказала ей Гита.

— Мне все равно, — сдалась тетка и продолжала, изображая безразличие:

— Могу сюда, могу и туда. Мне лишь бы сесть, а куда — безразлично! Хоть сюда, хоть куда хочешь, мне и здесь нравится, — с этими словами она уже собралась сесть рядом с Бадринатхом, но Гита властно остановила ее:

— Стоп! Подожди меня! — и она быстро поднялась наверх.

— А куда ушла эта дура? — наклонившись к матери, прошептала Шейла.

— Кажется, она у меня дождется! — также тихо ответила та.

Гита вошла в комнату бабушки.

Индира в светло-голубом сари сидела в кресле и читала книгу.

— Бабушка, пойдемте обедать в столовую, где обедают все, вся семья, — сказала Гита, подходя к ней.

— Ах, как я не люблю там обедать, — ласково возразила Индира.

— Как это «не люблю», когда все ждут только тебя?

— Мне сидеть за столом с «этими людьми»?! — строго и гордо возмутилась бабушка.

— Нет! Не ты, а они будут сидеть с тобой! — уточнила Гита. — Поехали!

Через несколько минут все, кто находился в столовой, с изумлением наблюдали, как к обеденному столу приближается кресло-коляска с Индирой, которая хранила строгое выражение лица. За ее спиной шла, улыбаясь, Гита. Положив свои прекрасные руки на спинку кресла, она осторожно подталкивала его вперед. Она подкатила кресло на освободившееся «главное» место у стола. Возникший тут же Раму укрепил кресло более надежно, поставив его на тормоз. По выражению его лица было видно, что он исполняет эту процедуру с большой охотой.

Бадринатх, в душе проклиная себя за свое безволие, глубоко вздохнул и выпрямился на стуле.

— Отныне, — начала Гита, — здесь сидит хозяйка этого дома. Понятно?

— Как тебе хочется, — подавляя злобу и возмущение, негромко ответила Каушалья.

— И она же должна хранить все ключи. Понятно?

— Понятно, — безнадежным тоном ответила Каушалья, и ей показалось, что под ней нет стула и что она вновь вот-вот рухнет на пол.

«Все рушится! Все ее кропотливые ухищрения, направленные на оттягивание замужества племянницы, собирание денег и драгоценностей, кажется, пошли насмарку.

Нет, нет и нет! Я так этого не оставлю. Когда же вернется Ранджит? С ним надо посоветоваться! Все рушится, все…» — носилось в мозгу Каушальи.

— Возьми, бабушка! — протянула Гита связку ключей Индире.

— Нет-нет, милая, зачем они мне? — отстранившись руками от ключей, запротестовала Индира.

— Я тебя очень прошу, бабушка! Вот твои ключи!

Индире ничего не оставалось, как взять их.

«Ведь как-никак, а я все-таки законная хозяйка этого дома», — с гордостью подумала она.

— А почему никто не ест? — бойко спросила Гита, окинув взглядом притихших домочадцев.

— А ну-ка, обедать! — весело скомандовала она и засмеялась.

Все облегченно склонились над своими тарелками.

Вечером следующего дня Рави, круто развернув машину, подъехал к дому своей невесты.

Ему не терпелось увидеть «Зиту».

В дверях стоял Раму.

Рави поздоровался со слугой, и тот почтительно поклонился.

— Прошу вас, господин доктор! Зита дома, и братец Каушальи приехал, — доложил слуга и почтительно отошел в сторону, давая пройти молодому человеку, «жениху Зиты».

В холле, развалясь на широком диване, обитом серебристой парчой, сидел Ранджит в голубом полосатом костюме. Его левая нога покоилась на низком мраморном столике. Правой ногой Ранджит ритмично постукивал по полу. Этот новоявленный англоман по-хозяйски, с небрежностью и цинизмом западника рассеянно слушал щебетание своей сестрицы.

Гита стояла поодаль, опершись рукой на ажурную оконную решетку.

Приподнятое настроение Рави несколько поостыло, когда он увидел эту сцену. Но приветливые глаза Гиты, засиявшие при его появлении, несколько исправили положение.