Зита и Гита

Разговор был исчерпан, и Рави, довольный таким исходом, поднявшись с кресла, поклонился Бадринатху, приложив правую ладонь ко лбу, а затем к сердцу.

Бадринатх взаимно поклонился молодому человеку и посмотрел по сторонам, ища глазами свою племянницу.

Гита, догадавшись, что беседа закончена, вышла из своего укрытия.

К ней подошел Рави и, ослепительно улыбаясь, спросил:

— Ты счастлива?

— А?! — вздрогнув, воскликнула она, и на ее больших глазах с длинными ресницами выступили крупные слезы.

— Что такое, Зита? Ты что, плачешь? — с тревогой спросил доктор.

— Я? Нет! Просто что-то в глаз попало.

— Я счастлив, а ты? — нежно улыбнулся Рави своей невесте, обнажив при этом ослепительно белые зубы.

— Я? Я тоже. Так, что даже страшно становится, — тихо проговорила Гита.

— Страшно? — засмеялся Рави. — Отчего же?!

— Рави, как только я скажу тебе, кто я, все…

— Подожди, — прервал ее Рави, — я тебе сам скажу, кто ты. Думаешь, я не вижу, что ты взбалмошная?

— Ой, нет! — со слезами в голосе запротестовала она.

— Что нет? Точно! — со смехом бросил Рави. — А теперь о деле. Я завтра свободен, давай проведем день вместе.

— Но, Рави!

— Да или нет?! — настаивал жених.

— Я не могу, — грустно и с отчаянием в голосе ответила Гита.

Лила, вернувшись с рынка, развешивала под навесом своего дома гирлянды лука и чеснока. Покончив с этой работой, она прошла в дом.

На циновке сидел Рака и чинил свои стоптанные башмаки. Прибивая молотком оторвавшийся каблук, он нечаянно стукнул по пальцу. Тихо ругнувшись, артист рассмеялся.

— Только недавно я был портным, а теперь стал сапожником, — весело проговорил он.

Зита возилась с посудой на кухне и, услышав веселый голос Раки, тоже улыбнулась.

— Подогрей, дочка, еду. Остыла, наверно, — обратилась Лила к Зите.

— Я уже подогрела, — ответила девушка, сидя на корточках у очага.

Лила подошла к ней. Зита попыталась взять кастрюлю, но мать запротестовала:

— Нет-нет! Позволь, я сама!

— Да ну, мама!

Лила, довольно улыбаясь, нежно посмотрела на «дочь».

— Ты что же это, все решила за меня делать? — спросила она. — Пора бы нам, Рака, купить газовую плиту, а то совсем замучились с этой печкой. Надоели эти навозные лепешки, — жаловалась Лила.

— Подожди немного, тетушка, — донесся голос Раки, — через месяц-другой я тебе добуду газовую плиту, я уже присмотрел.

— Ты все только обещаешь! — бросила Лила без всякой надежды в голосе.

В эту минуту послышался пьяный голос, который отвлек их от приготовлений к ужину.

— Рака, пойдем, пропустим по стаканчику, — заплетающимся языком, но громко проговорил парень невысокого роста с темным лицом, видимо, собутыльник Раки.

— Что ты кричишь, за квартал тебя слышно! — откликнулся Рака из глубины комнаты. Он забил последний гвоздь в подметку, попробовал ее изнутри башмака, не прошло ли острие гвоздя, и отложил молоток. Затем надел башмаки и вышел к нетрезвому гостю.

— Пойдем, — продолжал тот, качаясь, — сейчас самое время пойти туда.

— Нет, приятель! Я сейчас на мели. Один ступай, — с некоторым сожалением отклонил Рака предложение собутыльника.

— О деньгах не думай! Я угощаю! — взмахнув рукой, важно произнес парень. — Когда есть, для друга не жалко! — с этими словами он запустил руку в карман брюк и вытащил несколько смятых бумажек. — Вот пятнадцать рупий, видишь? Думаю, хватит? — осоловело уставился на Раку обладатель «овеществленного труда» и покачнулся.

— Тише, не кричи, а то еще ограбит кто-нибудь, — насмешливо проговорил тот.

— Ограбит меня?! Пусть только сунется, я ему враз глотку перережу! — зло и решительно отчеканил друг, и его повело в сторону, но Рака успел вовремя поддержать.

— Держись, не падай, держись! — приговаривал он, намереваясь проводить парня домой.

— Эй, Рака! — крикнула ему вслед Лила.

— Я вас слушаю! — донеслось в ответ.

— Куда это ты?

— Ты подумала, что мы с ним пить идем? А ты знаешь, что у него четверо детей, да еще и жена?!

— Жена! Да… — мямлил пьяный.

— А он бродяга! И много ли достанется семье от его получки, если он выпьет раз, и другой, и третий? Поэтому мне приходится идти туда, куда он ходит напиваться, и просить не давать ему ни капли спиртного!

— Па-па-па-па-па! — издавал нечленораздельные звуки отец семейства, удаляясь в обнимку со своим покровителем.

— Как напьется, так «па-па-па-па-па», как курица, по-человечески уже говорить не может, а только «па-па-па-па-па»! — возмущалась Лила. — А этот тоже, — обратилась она к дочери, глазами указав на Раку, — сегодня трезвый, а завтра тащи его домой на себе! Пойдет, а уж там и остановиться не может, и пьет, и пьет. А! — она безнадежно махнула рукой. — Кто ему запретит? Ни отца, ни матери у него нет, — и Лила глубоко вздохнула. — Не мать, так хоть брат был бы родной. Поэтому-то он и стал таким непутевым! Как ему хорошим стать? Просто не знаю, — с сочувствием в голосе задумчиво проговорила Лила и принялась за работу.

Зита с тревогой ждала возвращения Раки. Она уже несколько раз выходила во двор, на улицу, но он все не появлялся. Прошло два часа.

В синем небе блистали звезды. Зита вспомнила слова из древней сказки: «Месяц восседал, как падишах на бирюзовом троне, окруженный армией звезд». Ночь была тихая. Жара спала. Дышалось легко и свободно. Юное сердце Зиты было снова открыто добру, красоте и любви.

И вдруг она увидела темную фигуру, прислонившуюся к дереву. Подойдя поближе, Зита поняла, что это Рака, пьяный, как говорят сапожники, в стельку.

Зита осторожно подошла еще ближе к нему и сказала:

— Извините!

— Кто здесь? Кто? — встрепенулся он и посмотрел на Зиту. — Ты что пришла?! Уходи! Я, знаешь, хочу здесь быть один! — покачиваясь, бубнил Рака, и его глаза блуждали, отражая блеск яркого месяца.

— Вам надо отдохнуть, — нерешительно и робко сказала девушка.

— Как ты сказала? Отдохнуть? С чего это? — ерепенился он.

— Вам нужно идти домой! — более уверенно сказала Зита.

— А у меня нет дома и никогда не было! Но я все-таки жил где-то? — спросил он сам у себя.

— Конечно, вот и пойдемте, — подхватила она.

— А куда? Ты знаешь? — еле шевелил языком Рака.

— Знаю, пойдемте!

— Интересно, она знает, где я живу, а я не знаю, где живу! Ты правда знаешь, где я живу? Не обманываешь меня? — куражился артист.

— Нет, нет, нет! Пойдемте! — заверила его Зита.

— Ну тогда сейчас проверим, что ты называешь мои домом. Никогда его не было у меня, никогда!

Наконец Зита с трудом дотащила Раку до его лачуги.

— Здесь? Это он, да? — рассмеялся он. — Она называет это, вот это, домом! Да разве это дом? А ну, давай, заходи сюда! — пригласил он свою спутницу.

Они вошли.

— Это все, вот все это, эта дыра называется домом? Так, что ли?! — и пьяный артист неверным жестом руки обвел темные пустые стены своего жилища. Потом, пнув ногой стул и стол, он закричал: — Эту лежанку, эту печь и это окно ты называешь домом? Весело, да? — Он тяжело опустился на топчан, закрыл лицо руками и заговорил совершенно другим тоном. Раздражение, грубость, презрительная ирония — все исчезло.

— У других есть близкие люди, друзья, а у меня их нет. Нет у меня никого: ни матери, ни отца, ни брата, ни сестры, ни друга, ни товарища — никого! — И из его пьяных, мутных глаз потекли слезы. — Безотцовщиной меня называли. И точно, потому что улица меня родила и вырастила. Здесь мне, значит, и умирать придется. В переулке, в котором родился, среди бродяг и нищих!

Зита, затаив дыхание, слушала Раку, и слезы затуманили ее прекрасные глаза. Она очень сочувствовала этому несчастному пьяному парню, в сущности, золотой души человеку. Она его понимала, ибо знала, что сирота, словно дерево при дороге… Она не прерывала Раку.

«Пусть выговорится, пусть поплачет, может, легче будет», — думала она.