Зита и Гита

На пороге сидела Лила и деревянным пестом-толкушкой растирала в глубокой глиняной миске кориандр, кардамон, мускатный орех и черный перец.

— Отчего ты не зашла в храм, Гита? — спросила она спокойно.

— Я недавно была. На рождение Кришны, ты же знаешь об этом, мама, — беззаботно бросила Гита и добавила: — Я хочу есть.

— За что ты обижаешь бедного парня?

— Раку?

— Кого же еще? Замуж бы выходила за него. Он парень что надо. Красавец и мастер на все руки. А как поет и читает стихи, грамотный. С матерью ведь целый век не проживешь. Девушка должна иметь мужа. Не звучит лютня, дорогая дочка, без струн, и не катится повозка без колес, а женщина несчастлива без мужа — пусть у нее сотня родичей, — со вздохом и морализаторски поучала мать Гиту.

Гита и сама понемногу начинала чувствовать это. Некое ощущение одиночества без всякой на то причины, особенно по вечерам, закрадывалось в сердце девушки.

Ей становилось все теснее и теснее в этой мрачной лачуге. С детства привыкшая целыми днями бегать и играть на улице, она и теперь не могла подолгу находиться дома.

— Никогда я не выйду за него замуж, — выпалила Гита, держа в руке спелый плод манго.

— Останешься старой девой?

— Да, и останусь. Выйти замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть, — отчеканила Гита, изогнувшись в тонкой талии и качнув круглыми бедрами, отбросила черную тяжелую косу с груди, упругой и тугой, как пенджабский лук.

В переулке раздавался мужской голос. Это напевал Рака. По голосу чувствовалось, что он изрядно выпил.

— Все деньги наверняка просадил в кабаке с дружками. Сколько же у него прилипал, — вздохнула Лила.

— Сам виноват, пьяница несчастный, — с веселой жестокостью проговорила Гита. — Я делаю основной сбор. А он? Ходит, как увалень и бубнит свои прибаутки. Надоело слушать. Паяц!

— А ты кто? И кто бы ты была без него, дочка? Ты должна его благодарить, как отца родного, — увещевала мать.

— А где мой отец? Кто он, мама?

— Я же тебе говорила, он умер, Гита, — сказала с тревогой в голосе Лила. — Замуж ты не хочешь. А, может быть, ты ждешь принца?

— Как ты догадалась, мама, конечно, я жду принца на белом коне. И я уверена, он явится. И очень скоро. Это я тебе говорю, я, Гита — прозорливая цыганка и богиня Апсара.

Тот дурак — не беда, зато трезв всегда,

Пьяный проспится, а дурак никогда,—

слышалось громкое пение.

Рака, качаясь, шел к дому Гиты, но в темноте он с трудом различал его.

Дом, качаясь, идет навстречу,

Сам качаешься, черт возьми,—

декламировал Рака стихи русского поэта, имени которого не знал, но эти строки запали в его память, и он часто повторял их во хмелю.

— Привет великой актрисе, новоявленной Таваиф! Гита, предстань пред мои светлые очи! Твой повелитель и верный раб у твоих ног! — заплетающимся языком произнес Рака, и его широкие плечи заняли весь проем двери.

Он стукнулся лбом о притолоку и заметил, покачнувшись:

— Да, красавица, двери, ведущие в вашу опочивальню, слегка маловаты. Тебе, Гита, надо жить во дворце, а не в этой дыре.

— Рака, осторожнее на поворотах, — предупредила Лила. — Это не дыра. Это — дом почтенных людей.

— И твои очи не такие уж светлые, чтобы мне являться перед ними, — добавила, смеясь, Гита.

— Да-да, прошу покорнейше прощения. Мне показалось. Лила, вы, как всегда, разумны и рассудительны. А вот Гита — не такая. Гита! Скажи ласковое слово бедному одинокому сироте! — воскликнул Рака, и взор его подернулся туманной дымкой.

Я несчастен и мерзок себе, сознаюсь,

Но не хнычу и кары небес не боюсь.

Каждый божеский день, умирая с похмелья,

Чашу полную требую, а не молюсь! —

покачиваясь, Рака прочел и еще несколько газелей Омара Хайяма и Гафиза:

Гафиз вчера пропил молельный коврик,

Кощунство ли, иль крайний аскетизм?

Да, жест его мучителен и горек,

Но все ж внушает некий оптимизм.

— Вот так, — поставил на этом точку Рака.

Ох, умру я, умру я,

Похоронят меня.

И родные не узнают,

Где могилка моя…—

вдруг запела Лила хрипловатым и мелодичным голосом.

По плохо выбритой щеке Раки, сверкнув, скатилась слеза.

— Откуда вы, тетушка, знаете эту древнюю песню? — спросил удивленно Рака.

Гита, подбоченясь, стояла в стороне и смотрела на Раку. Ей почему-то стало жаль Раку, и она сказала:

— Тебе надо идти домой. Завтра нам предстоит работа.

— Работа, милая Гита, работа, всю жизнь работа! А когда же жить? Молодость проходит, вино жизни иссякает, и листья кружатся, осыпаясь на добрую землю моей Родины.

Из темноты, как привидение, вынырнул маленький Чино.

— Хозяин, пойдемте домой, вы устали за день, — сказал по-взрослому серьезно мальчишка.

— Чино, дорогой, великий барабанщик. Ты у меня вырастешь в настоящего музыканта. Вот увидишь. Пойдем, пойдем, мой талантливый отрок, мой бессменный помощник. Тетушка Лила, следите за Гитой, чтобы ее не похитил демон Равана, как Ситу, супругу Рамы из «Рамаяны».

Хранит вас бог Пушан, бог процветания и благополучия. И пусть ваш дом будет полной чашей, как сосуд с зерном, пурнапатра! — величественно произнес напоследок Рака.

— Ты бы поел чего-нибудь, Рака, — обратилась к нему, подобрев, Лила.

— Я сыт, тетушка. Но у меня голод другого свойства. Бог любви Кама не дает мне покоя. Гита, я знаю, ты любишь меня, а я — тебя!

Гита строго взглянула на Раку.

— Все-все, я ушел. Пошли, мой верный Чино, веди своего хозяина, как верный раб, а я обопрусь на твое плечо.

И Рака, распевая стихи, качаясь, скрылся в темноте с маленьким Чино.

— Бедный Рака! — проговорила после некоторого молчания Лила. — И пьет-то он из-за тебя, моя красавица. Рака не такой, как все, — добавила она, помолчав.

Месяц, обретя ослепительную белизну, застыл в вышине.

— Во всех сословиях есть чандалы, во всех сословиях — брахманы; есть чандалы среди брахманов, есть брахманы среди чандалов, — философски заметила Лила. — Поэтому, дочка, не будь такой упрямой, не утопай в своих несбыточных мечтаниях. Я тоже была молодая. Как говорят, красивою не была, но молодою была, и знаю, что все девичьи мечты рано или поздно рассеиваются, и ты увидишь всю жестокость жизни, которая окружает тебя.

— Надоели мне ваши нравоучения, мама! — вспыхнула Гита и отошла к своему туалетному столику.

Глава девятая

Ранджит, развалясь на заднем сиденье «Ролс-ройса», курил «Кент».

Шофер свернул с Марин-драйв, притормозил и припарковался на площадке для стоянки машин у отеля «Карачи». Его надменный пассажир без особого интереса бросил взгляд на рекламы и стал внимательно разглядывать тех, кто входил и выходил через массивные вращающиеся двери отеля.

Подождав минут пятнадцать, он вышел из машины. Косые, красные лучи солнца горячей ладонью ложились на смуглое лицо Ранджита. Он покусывал кончик усов. Было видно, что он понемногу начинает беспокоиться.

— Чертова Сандра, где ее носит нечистая сила? — ругнулся про себя он.

Бросив окурок на тротуар, Ранджит вернулся в машину. Шум, духота и пестрота толпы раздражали его. Он поднял стекло, велел шоферу включить кондиционер и прикрыл глаза.