Страница 22 из 39
Видимо, эта статья вызвала критику А. И.Солженицына, который счел, что «группа В. Осипова, самиздатский журнал «Вече», дескать, потянулись «прислониться для опоры и защиты к чему-то крепкому, уже реально существующему», «поддалась тому мифу о якобы начавшемся национальном перерождении коммунизма…»[39]. Неужели пятнадцать лет в два захода я отсидел в лагерях за «прислонение» к советской власти? Причем в зоне принадлежал к самым «неисправимым», к зачинщикам всяких голодовок и забастовок. Но в данном случае признаю: среди широкого круга вечевцев действительно теплилась надежда на эволюцию советского режима в лучшую сторону, в перспективе – в национально-православную. Было немало живых людей в партийном и советском активе 70-х годов, мысливших патриотично. Считали даже покровителем русофильства члена Политбюро Д.С.Полянского. Русофоб Андропов, конечно, пресек эти иллюзии. И государство затем – при Горбачеве и Яковлеве – действительно переродилось, только в худшую, русоненавистническую сторону.
Характерно, что другой русский патриот – С.Ю. Куняев упрекает нас в прямо противоположном – в «борьбе» с Советским государством. Он пишет: «Разрушать же государство по рецептам Бородина, Солженицына, Осипова, Вагина с розовой надеждой, что власть после разрушения перейдет в руки благородных русских националистов? Нет, на это мы не могли делать ставку»[40](…). Я и по сей день не думаю, что своим лишенным политики православно-славянофильским журналом «разрушал государство». «Мы не могли», – пишет
Станиспав Юрьевич. Но кто эти «мы»? Член редколлегии «Нашего современника» С.Н.Семанов чудом не сел через несколько лет после меня. В конце срока ко мне в зону прибыл чекист из Москвы и часов пять пытал (конечно, не щипцами), силясь хоть что-то вытянуть о Семанове. Я упорно лгал, заявляя, что лично не знаком с Сергеем Николаевичем и что свидетель А.М. И., давший показания о его, Семанова, сотрудничестве с «Вече», возводит напраслину. «Мы вас посадим в третий раз – теперь за дачу ложных показаний!» – рассвирепел следователь. «Сочту за честь сесть по такой благородной статье!» – парировал я.
Когда с 28 ноября 1974 г. по июнь 1975 г. меня трясли во Владимирской тюрьме по делу № 38 – об издании «антисоветского» журнала «Вече», – я не дал показаний ни о ком, изо дня в день твердил одно: «Не скажу. Не скажу. Не скажу». А если бы сказал? Как знать, быть может, не один и не двое из тех, кого Станислав Юрьевич зачисляет в «мы», были бы на грани ареста, то есть – в теперешнем контексте – на грани упрека в… «разрушении государства». Известный публицист М.Ф.Антонов, постоянный автор Куняева, в те же годы томился за свои «антисоветские» взгляды. А ведь, в отличие от меня, он – убежденный коммунист, хотя, правда, и называющий себя при этом христианином. Целился ли он в государство, подобно А.Зиновьеву? Не уверен. Все относительно. Где та грань, которая четко отделяет одних патриотов от других? Александр Байгушев в своей книге «Русская партия внутри КПСС» свидетельствует: 28 марта 1981 г. Файнштейн-Андропов разослал членам Политбюро провокационную «закрытую записку» – «про ужасных, подрывающих, мол, все устои советской власти заядлых «русистов»[41]. Андропов предложил «русистов» незамедлительно репрессировать. Байгушев пишет, что Сталин после такой зловещей докладной «сразу бы всех расстрелял». Тем более что Андропов нагло лгал соратникам по Политбюро, сочиняя сказки о том, что лидер «русской контрреволюции» С.Н.Семанов якобы шастает в иностранные посольства и произносит там антисоветские речи! Спасибо Брежневу, что он не клюнул на гнусную мякину Файнштейна, иначе бы в мордовские политлагеря попали бы десятки «молодогвардейцев». Андропов включил бы туда и Куняева. Проеврейское ЧК не успокаивалось: андроповский прихвостень В.Федорчук 4 августа 1982 г. накатал записку КГБ СССР в Политбюро «об антисоветской деятельности Семанова»!
Большая работа Антонова «Учение славянофилов – высший взлет народного самосознания в России в доленинский (!) период» была опубликована мной с согласия друзей Михаила Федоровича в первых трех номерах «Веча». В ней обстоятельно излагалось мировоззрение наших первопроходцев послепетровского времени А.С.Хомякова и И. В. Киреевского. И к этой работе придрались. Сотрудники Владимирского УКГБ нашли экзотический «криминал». В порядке лирического отступления Антонов расхваливает Октябрьскую революцию, которая, «несмотря на свои эксцессы», по его мнению, спасла Россию от буржуазного маразма. Так вот, словечко «эксцессы» поставили мне в вину и в обвинительном заключении витийствовали: Осипов «основным содержанием своей деятельности сделал клевету на политику КПСС, органы советской власти, Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Так-то вот мы «целились в коммунизм, а попали в Россию» (слова А.Зиновьева)… Скорее и в свой коммунизм, и в Россию целились те, кто жирует сегодня на нищете обездоленных. Не я и не мои солагерники сегодня на плаву, а все та же номенклатура, члены ЦК, райкомовские и горкомовские товарищи. Автор книги «Русская партия» (Москва, 2003 г.) Николай Митрохин посмеивается над тем, что русские националисты, включая меня, «так и не смогли стать признанными публичными политиками». Но ведь и его любимые либералы (из тех, кто за идею) довольно быстро уступили места чекистам и секретарям обкомов. Кто из сидевших демократов оказался на вершине пирамиды? На руинах коммунизма возник жуткий социально-экономический монстр, которому еще нет названия. И оказаться в «элите» этого монстра, говоря по-лагерному, «западло».
В те советские годы мне рассказывал один из «национал-большевиков» о своем разговоре с сотрудником КГБ какого-то краевого управления. «Мы поражены, – говорил тот. – Сионисты вывесили свой флаг на здании, и им слова не сказали. А группу православных ребят, изучавших Евангелие, упекли в лагерь».
В 1971 году вышло три номера «Вече», и уже при подготовке 4-го номера 14 января 1972 года в поселке Заветы Ильича был произведен обыск с санкции заместителя Генерального прокурора СССР Малярова. В тот же день обыски были произведены и у демократов: Петра Якира, Александра Гинзбурга, Р.Мухамедьярова и др. До этого на протяжении нескольких месяцев, как подтверждала «Хроника текущих событий» (неподцензурный правозащитный бюллетень), сотрудники 24-го отделения милиции г. Москвы неоднократно вторгались в квартиру к Адели Осиповой (Найденович) и вызывали ее в милицию, угрожая арестом за тунеядство. Однажды у нее был даже отобран паспорт на 20 дней. 1 ноября 1971 г. два милиционера и мужчина в штатском, окружив постель полупарализованной матери А. Осиповой, стали угрожать Аде и отсутствующему мужу (т. е. мне) арестом за издание журнала «Вече», что привело к повторному инсульту и смерти матери. Фактически это была первая жертва в поединке «Вече» с Левиафаном. 10 января 1972 г. Адель Петровна направила Председателю КГБ Андропову письмо с протестом против гонений: «Аморальность вышибания женщины из дома на производство порождает большее количество общественных пороков, чем ваши успехи по борьбе с ними»[42].
Через несколько месяцев происходит мое первое задержание в качестве редактора «Веча». 23 мая 1972 г. в 17 часов я шел по Старомонетному переулку. Ко мне подошел милиционер и потребовал документы. Затем приказал влезать в воронок, оказавшийся за моей спиной. Меня отвезли в ближайшее, 2-е отделение УВД. Там без всяких объяснений и без санкции прокурора меня подвергли личному обыску, сняли отпечатки пальцев, несмотря на мой протест и составили протокол о нарушении паспортного режима. Как писала «Хроника»: «Не готовят ли власти В. Осипову, как некогда А.Марченко, уголовное преследование за нарушение секретного «Положения о паспортах», а также статьи 198 УК РСФСР?» Меня продержали в отделении несколько часов. Милиция изъяла все, что было в моем толстом портфеле, оставив только одну книжку, изданную советским издательством. При этом они составили протокол о «незаконном проживании в Москве» и предупредили, что при третьем подобном задержании в Москве я буду посажен на один год в лагерь за нарушение паспортного режима. Не имеет права бывший политзек проживать в коммунистической столице. «Проживать», по милицейским правилам, означает быть обнаруженным утром в московской квартире. Меня застигли не утром и не в квартире, а на улице. Т. е. были попраны даже внутриведомственные милицейские правила, не говоря уже о законе и Конституции. Я написал о случившемся министру внутренних дел Н.А.Щелокову с требованием возвращения отнятого имущества и наказания виновных. Получил, как водится, формальную отписку. Кстати, при этом обыске была изъята моя записка корреспонденту Юнайтед Пресс Интернейшнл Броунингу с кратким протестом против ареста тогда же в мае 1972 г. Дзюбы и других инакомыслящих на Украине. Там еще была такая фраза: «Украина – жемчужина России». Я запомнил реакцию милиционера-украинца на записку. И вдруг спустя почти год ЭТА САМАЯ ЗАПИСКА оказалась в портфеле у Броунинга при пересечении советско-финляндской границы 1 апреля 1973 г.! Т. е. кто-то неизвестный в конце марта 1973 г. подкинул эту записку (находившуюся с 23 мая 1972 г. в руках МВД-КГБ) ему в портфель. Записка-то все равно адресовалась ему, только опоздала на 10 месяцев. Это как в фильме «Место встречи изменить нельзя» Жеглов – Высоцкий подкидывает вору им же украденный кошелек. Кто и при каких обстоятельствах мог подсунуть бумажку корреспонденту в канун его поездки в Финляндию?
39
Солженицын А. И. Россия в обвале. М., 1998. С. 147.
40
«Наш современник», 1999, № 3, с. 176.
41
Байгушев А. Указ. соч. С. 369.
42
Газета «Русская мысль» от 11 мая 1972 г.