Лучшая песня

- Я не помню, как его звали, но Моника якобы видела, как он выходил из твоего номера.

- Если он выходил из моего номера, значит, меня там не было, - тем же тоном сообщила Дорис.

- Я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто рассказываю о том, что нам говорила Моника, объясняю, почему мы тебе не доверяли. А когда, как мы считали, ты украла у нее шанс сняться в рекламе авиакомпании, это показалось нам последней каплей. И она так искусно играла свою роль! Она, мол, переживет, она так за тебя рада, ты это заслужила. И мы...

- Пришли к окончательному выводу, что я расчетливая сучка, мерзкая интриганка, готовая переступить через лучшую подругу, лишь бы получить то, что ей хочется, - закончила за него Дорис.

- Приблизительно так.

- Но тебя все равно тянуло ко мне, - сказала она с отвращением. Бедный Итан.

- Да, - согласился он. В голосе его звучала горькая ирония. - Если бы я только показал, что интересуюсь не тобой, а любой другой девушкой...

- Ничего бы не случилось? Но это была я - та, которая всегда получала то, на что претендовала Моника.

- Но ты ведь понятия не имела, что ей до смерти хотелось сыграть стюардессу в том ролике?

- Нет. Она вела себя так, словно была очень рада за меня, даже счастлива. - Дорис грустно рассмеялась и добавила: - Наверное, никто не разбирается в людях хуже меня! Мне даже ни разу не пришло в голову, что она может не любить меня. Я была уверена, что мы подруги. Лучшие подруги. Я думала, что она относится ко мне так же, как и я к ней.

- Ты сообщила полиции, кто оказался твоим преследователем? - тихо спросил Итан.

-Нет.

- Почему?

- Потому что она была моей подругой! - крикнула Дорис. - Потому что мне было очень больно!

Она отвернулась и пошла за чайником.

- И все же... Моника загубила твою карьеру, запугала, замучила...

Да, - прошептала Дорис, наливая воду в чайник. - Шестнадцать лет... С тех пор, как нам обеим исполнилось по одиннадцать, ее жизнь была сплошной ложью.

- Нет, - мягко поправил ее Итан, - это были просто обиды, которые вызрели только тогда, когда ты...

- Соблазнила мужчину, которого она сама хотела.

- А я не знал даже половины из того, что она сделала! Про то, что она облила краской твою машину...

- Я отдавала ее перекрасить.

- Про того продавца пылесосов, который приставал к тебе до тех пор, пока ты не вызвала полицию. Про посылки и записки, которые она посылала Лорену. Почему ты мне не рассказала?

- Не думала, что тебе это может быть интересно. Ты вел себя так, словно все это тебе надоело. Советовал мне держать себя в руках. - Дорис помолчала, а потом продолжила: - Когда я получила те снимки, тебя это совсем не тронуло. Ты не разозлился, не огорчился...

- Нет, Дорис, это совсем не так. Если бы я нашел того, кто так долго изводил тебя, то переломал бы ему руки. Я попросил Джона, чтобы он внимательно следил, не появится ли кто чужой, и немедленно сообщил в полицию...

- Только это был не чужой. Никто бы ничего не заподозрил, встретив Монику.

- Поэтому-то и собаки ни разу не залаяли.

- И мои соседи ничего не замечали. Все знали, что Моника - моя лучшая подруга, которая мне часто помогает.

i4^ - Она отдала мне негативы, - неожиданно сообщил Итан. - Я их уничтожил.

- Она отдала их тебе? - Дорис не верила своим ушам.

- Вынужденно.

Дорис молчала. Зажигая газ и ставя на него чайник, она пыталась представить, каким образом Итан заставил Монику сделать это.

- Почему, вернувшись из Парижа, ты не сказала мне, что тебя собираются уволить? Что тебе уже нашли замену для презентации духов?

- Ты не дал мне возможности что-либо рассказать. Просто повернулся и ушел.

- Ты права. И дело было не только в Кевине. К тому времени я уже и без того решил покончить с нашими отношениями. Они приобрели чересчур эмоциональную окраску. Я говорил себе, что легко это переживу. Но ошибался... Меня тянуло к тебе все сильнее, и все больше я презирал себя. А увидев ту газету с фотографией... - Глядя на ее густые, блестящие волосы, ниспадавшие волной на плечи, он тихо попросил: - Мне очень жаль, Дорис, прости меня... Боже, как это глупо звучит. Когда я увидел торжествующую улыбку Моники, мне стало дурно.

- Не тебе одному. Уходи, Итан. Все это абсолютно бессмысленно. Я тебе даже не нравлюсь.

- Это не так. Просто я обнаружил, что совсем не знаю тебя. Я ведь пытался побороть самого себя. Ты меня очень привлекала, я желал тебя, но не хотел, чтобы ты мне понравилась, как человек, не хотел привязаться к тебе. В те. редкие минуты, когда трезвый расчет брал верх над чувствами, я поверить не мог, что веду себя, как распалившийся школьник. Мне тридцать шесть лет, и чтобы такой рациональный, образованный человек, как я, спасовал перед своими эмоциями... - Итан осекся и с невеселой улыбкой продолжал: - Знаешь, это слишком мягко сказано! Я отчаянно, до безумия хотел тебя! Но Монике удалось отравить все остальные чувства, которые я мог бы к тебе испытывать.

Дорис выключила чайник и повернулась к нему.

- Моя мать очень переживает. Она хотела бы с тобой встретиться...

- Это исключено.

Он вздохнул и посмотрел на ее измученное лицо.

- Ах, почему ты вернулась именно сегодня, когда я плохо соображаю из-за смены часовых поясов и засыпаю на ходу?

- Потому что я извращенка.

- Дорис...

- Прости, - неискренне извинилась она, - но я не желаю тебя здесь видеть.

- У нас ведь было что-то хорошее.

- Нет. У нас были ни к чему не обязывающие, временные отношения.

- А ты хотела бы - навсегда?

- Нет, я мечтала совсем о другом.

После минутного колебания Итан тихо произнес:

- Ты сказала, что влюбилась в меня...

- Но теперь все прошло, - ответила Дорис, избегая смотреть ему в глаза. - Уходи, Итан.

Повернувшись к нему спиной, она принялась искать заварку, потом что-то доставала, убирала, не отдавая себе отчета в том, что делает. Она просто пыталась занять себя и свои руки в ожидании, пока он уйдет. Только бы не проговориться о своей возможной беременности.

- Пожалуйста, Итан, уходи, - повторила она. - Просто уйди, и все.

У нее больше не было сил выносить эту сцену. Она молилась про себя, чтобы он ушел как можно скорее. И Итан ушел.

Дорис бессильно опустилась на стул, закрыла глаза и разрыдалась. Она не плакала с тех пор, как все это началось. Раз или два она была на грани слез, но теперь рыдала так, словно прорвало плотину. Здесь были и пережитый испуг, и предательство, и волнения, и душевная боль. Она чувствовала себя такой одинокой, что просто выла в голос, не боясь, что ее кто-нибудь может услышать.