Страница 30 из 63
— Он никого не обвиняет напрямую.
— Передайте ему, чтобы и дальше так продолжал. Дело вам кажется странным?
— Да.
— Ладно, я подумаю. Но только учтите: я ничего не обещаю.
— Я бы никогда не решился требовать от вас чего-то большего, чем просто вникнуть в ситуацию.
— Вы смеетесь надо мной, Сидни? — воскликнул инспектор Китинг.
— Нет, всего лишь осторожничаю, стараюсь не разозлить вас.
— Когда это я на вас злился?
Вечер подошел к концу, и Сидни проводил Хильдегарду домой на Португал-плейс. Когда они шли по Тринити-стрит, Хильдегарда взяла его под руку и спросила:
— Вы действительно уверены в том, что говорили?
— Конечно, нет. Но стоило мне проявить хоть малейшее сомнение, инспектор бы и пальцем не пошевелил.
— Он и не пошевелил.
— Я почувствовал — его проняло.
Вечер выдался холодным и ясным. Хильдегарда поежилась, и Сидни, ободряя, молча сжал ей руку. Она посмотрела под ноги и снова подняла голову.
— Не кажется ли вам, что и с верой то же самое? Стоит дать слабину, и вам больше не будет доверия.
Они остановились у университетской книжной лавки.
— Иногда, Хильдегарда, я думаю, что расследование преступлений требует определенной черствости сердца, суровой сосредоточенности, в то время как для веры необходима открытая душа.
— И открытый ум.
— Я вижу, вы начинаете проникаться идеей.
— К несчастью.
— Согласен, это непросто. Займешься расследованием, и ему нет конца и края, а вас в итоге ждут неприятности.
— От любопытства кошка умерла — это ведь английское выражение?
— Да. Но смерть кошки, видимо, еще нужно расследовать, чтобы установить, что именно любопытство стало причиной кончины животного. Не исключено, что кто-то специально подбросил нечто на дороге у кошки, зная, что предмет возбудит ее любопытство. В таком случае причина ее смерти окажется не настолько очевидной. Кого винить: кошку, чье любопытство довело ее до гибели, или лицо, специально возбудившее ее любопытство?
— Следовательно, если кто-то знал, что доктор Кейд привык принимать ванну в определенное время и определенным образом, он мог убить его, не вызывая подозрений.
— И даже любопытства, — сказал Сидни.
На Страстную пятницу часовня колледжа была полна, но Сидни понимал, что во время службы одни молящиеся приходят, другие уходят. Три часа — тяжелое испытание, и хотя многие заранее решили, что оно им не по силам, Сидни настоял, чтобы все кухни колледжа закрыли, и у людей не было бы альтернативы вместо службы поесть. Если обладатели самых дородных тел не в силах попоститься хотя бы день в году, то поистине нет им спасения.
Служба началась в полной тишине под торжественную музыку и первые слова мессы: «Отче, прости им, они не ведают, что творят». Сидни решил заострить внимание на понятии ответственности. Если Иисус утверждал, что виновные в его смерти были не в состоянии предвидеть последствия своих действий, то присутствующие в часовне ученые мужи не могли не знать, куда заведут их грехи. В этот день они обязаны заглянуть в самые темные уголки своих сердец, вытащить грехи на свет и молить Всевышнего о милосердии.
Первый псалом был взят из Пятой главы Книги «Плача Иеремии», а мелодию к нему подобрал профессор Ричардс:
«Прекратилась радость сердца нашего; хороводы наши обратились в сетование. Упал венец с головы нашей; горе нам, что мы согрешили!»
На Хильдегарду произвела впечатление суровая, без аккомпанемента вплоть до слова «согрешили», простота исполнения, прекрасно соответствующая молитвенной речи Сидни. Орландо все тщательно продумал — использовал шесть нот для двух срединных слогов, усиливая мысль о преступлении и вине.
Затем вперед вышел директор колледжа и прочитал из Книги пророка Исайи:
— «Я предал хребет Мой бьющим и ланиты Мои — поражающим; лица моего не закрывал от поруганий и оплевания. И Господь помогает Мне: поэтому Я не стыжусь, поэтому Я держу лице Мое, как кремень, и знаю, что не останусь в стыде».
Слушая композицию Орландо, Хильдегарда достала из сумочки маленький блокнот и карандаш. Отрывок был написан в ми-бемоль мажоре. Она быстро начертила нотную линейку и набросала мелодию. Слово «согрешили» сопровождал мотив из нот, буквенное обозначение которых принимало значение «умер», причем вторая буква повторялась дважды.
Сидни возобновил молитву. Теперь он говорил о вечном спасении и победе над смертью. Смерть человека означает конец его смертности, окончание сомнений и боли. Земная жизнь лишь прелюдия к фуге вечности. Как только его слова затихли, хор запел «Приди, сладкая смерть» Иоганна Себастьяна Баха.
Хильдегарда понимала, что все это простое совпадение, но по-немецки слово «смерть» звучит как фамилия профессора математики Тодда. Хотя… Если сравнить давнюю композицию с предыдущей, невольно задумываешься, действительно ли это лишь случайность. Уж не грозит ли Орландо Ричардс посредством музыки Эдварду Тодду? Не предупреждает ли с каждым пассажем все явственнее, что отомстит за убийство Адама Кейда, предав правосудию, которое приговорит его к смертной казни?
Хильдегарда еще сильнее встревожилась, когда после службы Орландо подошел к ней и спросил, понравилась ли ей месса.
— Я думаю, «понравилась» не совсем точное слово.
— Это была торжественная медитация.
Хильдегарда не сомневалась, что профессор музыковедения хотел, чтобы она задала ему вопросы.
— Я заметила кое-что не совсем обычное в отрывке из Книги «Плача Иеремии».
— Что же?
— Мелодию слова «согрешили».
— Понимаю. И отвечу так: все, что вам могло показаться в этом отрывке, имеет случайный характер.
— Затем вы повторили мотив Кейда, соединив его имя с немецким словом «смерть» — ведь именно так переводится фамилия Тодда — и посредством музыки связали друг с другом этих двух людей.
— Признаюсь, хотел покрасоваться. Вы оценили?
— Надеюсь, это было сделано не ради меня?
— Отнюдь.
— А другие поняли заложенный в музыке шифр? Например, математики?
— Музыка допускает несколько различных интерпретаций, миссис Стантон. Математиков, как мне кажется, подобное не волнуют. Им требуется четкий ответ: правильно или нет. Они наделены ясным сознанием правоты и неправоты.
— Как вы считаете, это относится и к их морали?
— Полагаю, профессор Тодд и доктор Кейд никогда не были друзьями.
— И вы решили посредством музыки объявить об их отношениях?
— Это мое личное наблюдение.
— Вероятно, не такое личное, если его способны разгадать другие.
— Уверяю вас, миссис Стантон, далеко не все умны, как вы.
Хильдегарда холодно посмотрела на него:
— Надеюсь, вы не зашифруете в музыке и мое имя?
Орландо задумался, словно его обрадовала возможность поговорить о музыке, а не об убийстве.
— С такой начальной буквой имени, как у вас, будет трудновато. Но я могу воспользоваться нотами си-бемоль и просто си, которая в старой европейской традиции обозначается также как «хис».
— Как у Баха?
— В последнем контрапункте его «Искусства фуги».
— Предсмертном произведении, — заметила Хильдегарда.
Дерек Джарвис работал умело и быстро. Несколько лет назад, когда Сидни с ним познакомился, это выводило его из себя. Зато теперь Сидни радовался тому, как толково ведет дела коронер. Джарвис появился в приходском доме к вечеру в Страстную пятницу, когда Сидни решил, что может позволить себе немного побездельничать.
— Вчера вечером мне позвонил инспектор Китинг, — начал коронер. — И я подумал, что это дело лучше сразу спихнуть. Должен сказать, что похоронщик был слегка удивлен моим визитом. Я же заглянул к вам сообщить, что впечатлен, как верно ваша догадка попала в цель.
— Вы хотите сказать, что с трупом что-то не так?
— Причина смерти в том, что покойный захлебнулся.