Страница 22 из 63
— Но ничего такого не было?
— Разумеется, нет. Я считал, что достаточно изучил юных особ, чтобы вывернуться из подобной ситуации, однако сознавал, что против подобных обвинений трудно защититься. Она не потребовала у меня крупную сумму денег. У меня их просто не было.
— А устроить ее работать моделью вы не могли?
— Каким образом? Влияние я растерял, а из Абигайл плохая модель — и ростом не вышла, и слишком круглолица.
— Однако в «Салтри» вы ее снимок продали, а ей не сообщили.
— Там берут все, что попало.
— Вскоре она снова к вам пришла. Сколько запросила?
— Пятьдесят фунтов.
— Почему вы не вывели ее на чистую воду?
— Наверное, поддался панике.
— Вы сообразили, что единственный способ быстро достать необходимую сумму, если не продавать материнскую квартиру, — поджечь студию, а затем потребовать страховку.
— Как легко вы приходите к выводам!
— Одновременно можно отомстить Гари Беллу.
Дэниел Марден плеснул себе виски и пошел в кухню за водой.
— Звучит заманчиво! — крикнул он оттуда. — Жаль, не пришло мне в голову. — Он вернулся в комнату. — Но вот в чем загвоздка: во время пожара я находился в Лондоне.
— Знаю, — кивнул Сидни, — но это не означает, что вы не совершали поджога.
— Каким образом? Насколько мне известно, пожарный следователь не обнаружил никаких следов реле времени.
— Вам оно было ни к чему.
— То есть?
— На вашей стороне было солнце.
Марден, не двинувшись с места, сделал глоток виски.
— Поясните.
— В тот день в середине августа стояла жара. Три дня подряд не спадала духота, а прогноз погоды предсказывал усиление зноя. Окна летнего дома выходили на юг. Вы выложили на стул у окна и на пол свои старые немые фильмы. Они были сняты на нитроцеллюлозной пленке. Окно послужило увеличительным стеклом, а солнце выступило в роли реле времени. Утром вы увезли пустые коробки в Лондон, там выбросили их. И пока читали в столице лекцию, солнце подожгло кинопленку. Простая мысль — вы поручили дело самой природе.
— Звучит фантастически, — заметил Марден, допивая виски. — Но у меня сложилось ощущение, что ваше предположение невозможно доказать.
— Да. Слишком велики разрушения.
— Не забывайте о канистре Гари Белла!
— Ее вы подбросили позднее.
— Что вас натолкнуло на мысль, как я мог все это проделать?
— Гари Белл видел, как вы увозили две коробки из-под кинопленки. Это, конечно, не означает, что фильмы были в них.
А вскоре я выяснил, почему не сохранилось ни одного хорошего позитива «Восхода солнца». Негатив сгорел при пожаре. Это был известный случай в истории кино, но вы о нем не упомянули. Слишком большой риск говорить о том, что нитроцеллюлозная пленка очень легко воспламеняется.
— Что вы собираетесь делать?
— Я должен изложить свои соображения инспектору Китингу. Он может мне не поверить. А вот страховщики точно поверят.
— Уверен, они в любом случае не станут платить.
— Вас могут подвергнуть судебному преследованию.
— Не исключено. Но у меня в жизни не так уж много осталось, для чего бы стоило существовать.
Сидни удивился его смирению.
— Как вы распорядитесь остатком жизни, Дэниел?
— Это вопрос уверенности в себе. — Марден стал расхаживать по квартире, пытаясь найти виски и сигары. — Как только ее теряешь — иногда по какой-то пустяковой причине: кто-то что-то сказал или не клеится работа, — очень трудно вернуться к исходной точке. Такова величайшая дилемма тщеславия — понимать, когда настала пора признать собственную посредственность. Вероятно, продам квартиру. Тяжело жить среди воспоминаний о матери. Сам не понимаю, как выдержал так долго. Может, еще раз попробую встретиться во Франции с сыном. Мы так по-дурацки рассорились.
— Всегда надо мириться с теми, кого любишь.
— При условии, что полиция не отберет у меня паспорт. Вы думаете, меня арестуют?
— Не знаю. Вы же сами заметили, что доказательств нет. Я могу ошибаться.
— В Гранчестере ходят слухи, что вы никогда не ошибаетесь.
— Это миф.
— В таком случае я могу поздравить того, кто делает вам рекламу. Может, мне нанять их для своей первой выставки?
— Вы все-таки планируете заняться живописью?
— Если удастся. Вы, разумеется, правы. Мне надо чем-то занять оставшиеся дни. Попробую взглянуть на жизнь пристальнее — в образах, а не в словах. Не так уж плохо изучать мир, прежде чем в последний раз сомкнешь веки.
Сидни радовался, что удалось выудить информацию из подозреваемых, и предвкушал победную вечеринку с инспектором Китингом. И вдруг, как гром среди ясного неба, рано утром в понедельник неожиданно приехал преподобный Чантри Вайн, архидиакон Кили.
Он был ниже ростом и круглее Сидни, в свои пятьдесят лет абсолютно лыс, широкоплеч, с короткими руками, прижатыми к черепу ушами и губами, которые не могли сложиться в улыбку — все равно получался какой-то оскал. Ох, как же не подходило ему его имя — он походил на игрока в регби, а не на священнослужителя.
Чантри Вайна встревожили доходящие из Гранчестера слухи. Архидиакон говорил с акцентом, но Сидни не мог определить, из какой он местности — скорее всего, из Бристоля. Речь гостя была полна досады и критики.
— Дело зашло слишком далеко, — заявил он.
Сидни заметил, что не в ответе за криминальные выходки сограждан.
— Я считаю, вы должны бросить заниматься детективной чушью, — продолжил Чантри Вайн. — Пусть полиция делает свою работу, а вы свою. Вряд ли мне следует напоминать о первейших обязанностях священника. Согласны?
Сидни подтвердил, что призван служить глашатаем, стражем и распорядителем Всевышнего. И его священный долг — прилежно и старательно приводить к вере и познанию Бога порученную ему паству. Во время рукоположения он дал торжественный обет, что не усомнится в вере и будет жить праведно.
Архидиакон закурил трубку.
— Полагаю, вам необходимо обдумать, какой вы человек и каким должны быть священником…
— Все мы несовершенны.
Чантри Вайн откинулся в кресле. Он явно считал, что разговор предстоит долгий.
— Согласен. Но бывают случаи, когда человек чрезмерно упорствует в претворении того, что, по его мнению, является всеобщим благом. И может перепутать его с собственными интересами.
— Я старался вовлечь себя в заботы своих прихожан.
Архидиакон сделал вид, будто обдумывает его слова, хотя не собирался ослаблять напор.
— А нужно ли то, что вы называете «вовлечением»? Не уместнее ли в данном случае отстраненность? Ведь слишком погрузившись в житейские дела, вы не сможете окинуть взглядом общую картину. Иногда священнику, чтобы быть беспристрастным, необходимо отступить назад и посмотреть на все со стороны. Помните, что сказано в Евангелие от Марка? «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение».
Сидни возмутило, в какой манере ему читали наставления (и вряд ли ему требовалось напоминать архидиакону продолжение цитаты: «…дух бодр, плоть же немощна»). Он прекрасно понимал разницу между изучением деталей и созерцанием общей картины и не нуждался в дальнейших разглагольствованиях гостя на данную тему.
— Еще до меня дошли слухи… — произнес архидиакон.
— Догадываюсь, что это за слухи.
— Что-то из ряда вон выходящее. Надеюсь, они ничем не обоснованы?
— Если вы говорите о покупке скабрезного журнала…
— Мне ничего не известно о журнале! — оборвал его Чантри Вайн, вынимая трубку изо рта.
Сидни угодил в его ловушку. Как он мог поступить так глупо?
— Ерунда. Журнал нашла моя экономка. Он требовался для кое-какого расследования.
— Скабрезностей? А мне говорили, он больше подходит для близкого знакомства с молодыми прихожанками. Поймите, Сидни, я всей душой за молодежь и за церковь более широких взглядов. Нам необходимо организовывать как можно больше молодежных клубов, но они не могут состоять исключительно из девушек. Это епархия организации девочек-скаутов. — Архидиакон снова сунул в рот трубку и улыбнулся так, словно только сейчас вспомнил, что это такое — девочки-скауты.