Системы мира и миры систем

Неизбежно возникает вопрос: способно ли общество применять это лекарство к самому себе; обладает ли общество качествами, которые можно интерпретировать как проявление некоторого процесса, аналогичного разуму человека? Формулируя задачу в области математических терминов, вопрос можно задать и так: возможно ли, что свойства разума сохраняют непрерывность при переходе от отдельного человека к обществу, или происходит некое значительно более сложное преобразование типа изменения фрактальной размерности? И, что особенно важно, в какую сторону происходит изменение свойств при таком переходе – к увеличению или уменьшению ответственности за свои поступки? Если использовать терминологию психиатрии, то, прежде чем возлагать на общество некоторую ответственность, следует поставить вопрос о его вменяемости.[4] A priori неочевидно, способно ли человеческое общество сознательно избирать ту самую единственную дорогу, ведущую к храму

Множество теорий построения наилучшего, справедливого устройства общественной жизни обернулись в лучшем случае утопией, если не привели к трагедиям. Большую роль в этом сыграла вера в науку, в научный метод познания, вера в возможность рационалистически детерминированного действия, приводящего к заранее известным последствиям. Открытия квантовой механики значительно поколебали эту уверенность, и сегодня в науке подходы к описанию результатов того или иного действия в микро- и макросистемах различны. Какого рода систему представляет собой человеческое общество, насколько способны достижения современной нам науки адекватно описать поведение этой системы – это только часть постановки вопроса об описании поведения общества. Вторая часть вопроса заключается в том, что поскольку все естественные науки последовательно изгоняли из себя человека и человеческое как синоним неточности и неконкретности, постольку огромная степень незнания присутствует во всей системе знаний человечества, не оставляя в стороне, конечно, и науку. Речь идет о невозможности определения сущности человека, соотношений разумности и неразумности, добра и зла, лежащих в основе его природы, и соответственно понятий о том, что составляет счастье человека. В отношении же человечества неопределенность многократно усиливается. Человечество не сводится к простым идеализациям – ни к модели биологического вида, стремящегося к выживанию любой ценой, ни к образу общины, занятой совершенствованием духа. Не отвечая на категории долженствования, выдаваемые той или иной научной или религиозной теорией, человечество движется путем эволюционного развития.

Самоподдерживающийся процесс, который формирует человека и само общество, имеет объективное происхождение. Если выделить этот процесс и понять его место в мире, в котором мы живем, то можно будет говорить о познаваемости путей развития и мира, и одного из его компонентов – человеческого общества.

Говорить о том, что человеческое общество должно на себя взять ту или иную функцию – функцию ли регламентации отношений с природой, функцию ли управления природой (т. е. вхождение в состояние ноосферы), – можно только в том случае, если обществу вообще присуще брать на себя какие бы то ни было функции, касающиеся управления собой и трансформации самого себя. Существование силы, управляющей обществом, достаточно очевидно – это институт власти. Но не менее очевидно, что в целом несомненно разумные субъекты власти ведут себя по отношению к своему объекту совершенно неоднозначно, зачастую уничтожая и разрушая то, что накоплено, пусть несовершенным, но уже пройденным путем предыдущего развития. Яркий пример такого «функционирования» власти в нашей стране мы наблюдали в после-перестроечный период. И это далеко не единственный пример того, как суммарное поведение коллектива вполне разумных (по отдельности) людей не укладывается в рамки здравого смысла.

Именно поэтому возникает вопрос о доказательстве того, что обществу в целом может быть присуща разумность, т. е. именно то качество, которое поддерживается в человеке путем его общественного существования. И если это только временная разумность, сменяющаяся периодами общественного безумия, то это тоже надо доказать и показать, на что мы реально можем рассчитывать, какие инварианты сохраняются во времена деструктивного безумия и где с учетом этого надо сосредоточить усилия.

Описание общества как некоторого узора из переплетенных стержней регламентации его бытия логически подводит к вопросу о том, каким образом этот узор меняется, преобразуется из одного общественного устройства в другое. Экономические теории утверждают, что трансформация общества связана с развитием его производительных возможностей. Эту ситуацию можно представить себе в виде некоторого общего «разбухания», расширения общества, при котором узор теряет плотность и поэтому вынужден претерпевать перестройку для сохранения своих связующих качеств. Таким образом, связующие свойства узора должны выступать как некий инвариант, сохраняющийся во всех процессах преобразования общественных узоров.[5]

Возможно, этот инвариант характеризует устойчивость общества, и достижение некоторого предела его изменения приводит либо к смене типа общественного узора, что Маркс характеризовал как изменения соотношения производительных сил и производственных отношений, либо к полному его распаду, – и многие развитые цивилизации прошлого действительно распались, не оставив наследников.

Век XIX был увлечен анализом материального производства, движения и баланса материальных потоков, которые сопровождают как любой физический процесс, так и существование любого общества. Наряду и почти одновременно с вхождением в науку закона сохранения и преобразования энергии родился и приобрел силу учения закон о смене общественно-экономических формаций. Однако в XXI веке все большее внимание приковывают к себе информационные потоки, точнее, рельефно проявляется именно информационная, а лучше сказать – ментальная сторона общественного бытия.

Материальные потоки экономики и балансовые соотношения, из них вытекающие, так же как трофические цепи в биосфере, действительно могут служить определенной привязкой к конкретным условиям существования той или иной системы (экономической или экологической). Но пределы устойчивости систем, как правило, определяются по отношению к внешним воздействиям – например, вмешательству политики в экономику, равно как вмешательству человеческого общества в биосферу. И в том, и в другом случае в ход некоторых системных процессов вмешивается несбалансированный внешний фактор, который принято классифицировать как субъективный – человеческий. И этот субъективный фактор может приводить к вполне объективным следствиям. Так, курс на индустриализацию, проводимый правительством той или иной страны, неизбежно усиливает давление на биосферу и приближает страну не только к материальному изобилию, но и к экологическому кризису. В этом случае субъективные устремления человека оказывают непосредственное воздействие как на изменения в экономике, так и на изменение природных, биосферных процессов. Причем к этим следствиям приводят субъективные мнения не только политиков, но и всех вообще членов общества. В частности, совершенно субъективные мнения отдельных людей о том, будут или не будут завтра расти цены (на бензин или на соль, на акции «Башнефти» или «General Motors»), в итоге приводят к вполне определенным экономическим последствиям. Если спрос (на соль, на доллар или что-нибудь еще, ставшее вдруг продуктом вожделения значительного числа членов общества) растет, то в процесс самосогласованно вовлекается все большее число спрашивающих, и тем самым спрос усиливается. И в результате ментальный сдвиг вызывает реальные экономические последствия – взлеты и падения курсов акций, банкротства, экономические кризисы, дефолты и т. д.[6] В той же мере эфемерная мода на крокодиловую кожу или норковые манто реально сопровождает сдвиги в сторону уменьшения популяций животных, попадающих в ментальную (!) зону повышенного спроса, так же как не менее эфемерная идея использовать синтетический мех приводит к огромному химическому засорению биосферы и сокращению биопродуктивности в целом.

4

Задача неразрывно связана с поисками определения психологической «нормы» и ее отличия от патологии. Этот вопрос можно поставить (и решить!) математически, если допустить, что в норме континуум сознания линеен, тогда как любые патологии ведут к нелинейности самого континуума сознания, которые можно выявить объективными опытами типа психологического теста Люшера, равно как и методами прикладной математики. – А.С.

5

О существовании такого типа инвариантов говорят исследования, выявляющие у общественных систем свойства так называемых безразмерных сетей, о которых идет речь в статье «Модели общества: от хаоса к толерантности» настоящего сборника (с. 260–271).

6

Сорос Дж. Алхимия финансов. – М.: Республика, 1994.