Страница 4 из 6
— Вот здорово! — закричал на большаке Сёмка.
Петька из кювета слёзно уговаривал:
— Спрячься, Сёма, ну, спрячься же!
Сёмка словно не слышал друга. Крепко проучил фашистов подводчик! Немцы прекратили погоню. Они повернули к большаку, к тому месту, где всё ещё стоял Сёмка. Увидали мальчика, дали по нему пулемётную очередь. Пули просвистели где-то рядом. Петька завопил:
— Ложись, говорят!
Сёмка и без того перепугался, кубарем скатился в кювет и ткнул Петьку в бок:
— Кидай наган...
— Ишь, ты...
— Кидай, чёрт конопатый. Кидай скорее!
Петька нехотя полез за пазуху и бросил револьвер в заросли лопуха.
Немцы ещё постреляли. Пули взбили струйки пыли на дороге. Ребята крепче прижались к земле. Так, дрожа всем телом, лежали несколько минут. Немцы не стали рисковать. Соскочили с мотоциклов, и осторожно начали продвигаться вперёд, держа автоматы наизготове. Добрались до кювета, в котором лежали напуганные друзья, окружили их слева и справа и заорали:
— Хенде хох!
Сёмка спросил Петьку:
— Это нам, что ли?
— Хенде хох!
— Давай, Петька, подниматься.
Ребята поднялись, исподлобья оглядывая рослых фашистов в зелёных шинелях. Немцы были разочарованы. Вместо русских партизан поймали двух мальчуганов. Очкастый немец толкнул Сёмку автоматом и скомандовал:
— Шнель, шнель!
— Ты чего пихаешься? — зло огрызнулся Сёмка. — Гад этакий!
Но тут же получил по затылку такую оплеуху, что полетел вперёд и растянулся на дороге. Сжал зубы, чтобы не расплакаться от обиды и ненависти. Петька порядком перепугался. Он вжал голову в плечи, ожидая такую же оплеуху. С ненавистью подумал: «У, зверюги проклятые! Был бы исправный наган, ещё посмотрели бы, кто кого...»
Их посадили в коляску. В Озёрки они влетели с ветерком на фашистских мотоциклах.
В ОЗЁРКАХ
Друзей втолкнули в тёмную холодную избу. Сёмка о что-то ударился и процедил сквозь зубы:
— Ещё толкается, гад.
Темно. Петьки не видно.
— Петь, а Петь, — позвал Сёмка.
— Здесь я, — отозвался тот.
Постепенно глаза привыкли к темноте. Оказалось, в избе они не одни.
— Господи, ребятишек-то зачем трогают? — простонал в углу женский голос. Петька подполз к другу, сел рядом. Женщина лежала на полу. Рядом с нею сидел старик, седенькая, клинышком бородка выделялась в темноте. Там, где было окно, теперь накрепко заколоченное снаружи, застыла тёмная плечистая фигура мужчины. Старик вздохнул:
— Эхе-хе-хе, Дарьюшка, что поделаешь? Война...
Фигура мужчины колыхнулась, придвинулась к ребятам. Сёмка приметил бровастое широкоскулое лицо.
— Попались? — спросил он и опустился возле Сёмки. — За что же вас?
— Не знаем, — ответил Сёмка.
— За деревню выходили?
— А что? — встрепенулся Петька, но Сёмка тихонько щипнул его за руку: «Молчи».
— А то. Приказ такой вывесили: в деревню ни входить, ни выходить нельзя! Даже собак стреляют, — пояснил мужчина.
— О господи, — опять вздохнула женщина. — Корову ходила искать, а они, как вороньё налетели. Все внутренности отбили, анафемы!
— Молчи, Дарьюшка, молчи! — вмешался старик. — Тебе говорить вредно.
— Так ведь у меня ребятишки не поены, не кормлены.
— Помолчи, Дарьюшка.
— Душегубы проклятые, изверги.
— Ну, хватит, Дарьюшка, право слово.
Петьке стало жаль Дарью. Вспомнил свою мать, загрустил, впору плакать. Зачем пошёл с Сёмкой? Теперь не вырвешься из этой каталажки...
— Дяденька, — спросил Петька, — а почему такой приказ они вывесили?
Тот ответил не сразу.
— Комиссара какого-то ищут.
— Ловят ветра в поле, — подал голос старик. — Да тот комиссар, если хочешь знать, сегодня здесь, а завтра там. А с ним удальцы на подбор. И чешут они этих фашистов почём зря!
— Дедушка, подслушают ещё, — забеспокоилась Дарья.
— Уж что говорить, лихое время настало, — вздохнул старик и замолк.
Сёмка перебрался на подстилку из прелой соломы, позвал Петьку. Друзья прижались друг к другу, согрелись. Мужчина снял с себя плащ и укрыл ребят:
— Спите, хлопцы. Утро вечера мудренее.
И хлопцы уснули. Ночью разбудил их скрип дверей, громкий разговор и яркий свет электрического фонарика. В дверях стоял немецкий офицер. Посреди избы, широко расставив ноги, покачивался полицейский начальник. В одной руке он держал фонарик, в другой наган.
— Василенко! — прохрипел полицай.
— Ну, я, — откликнулся мужчина.
— Выходи!
Василенко поднялся.
— С вещами!
— А у меня в кармане вошь на аркане.
— Молчать!
Сёмка хотел крикнуть: «Дяденька, плащ-то возьмите!» Но побоялся. А Василенко про него и не вспомнил.
— Прощайте, товарищи! Прощайте, хлопчики! — и, отстранив плечом полицая, твёрдо зашагал к выходу.
Когда захлопнулась дверь и щёлкнул замок, Дарья всхлипнула и принялась на чём свет стоит ругать полицая, называя его немецким прихвостнем и иудой. Старик уговаривал её, просил говорить потише, а она будто не слышала.
Потихоньку всё успокоилось. Вдруг снова за дверью послышался шум и лязг замка. Дверь открылась, и опять появились те двое — немецкий офицер и полицай. Полицай направил фонарик на ребят и гаркнул:
— Поднимайтесь, щенки!
— Ребятишек-то оставьте в покое, — вступилась Дарья. — Они-то что вам сделали?
— Быстро, быстро! — торопил полицай, не обращая внимания на Дарьины слова. Сёмка вскочил первым. Петька поднялся медленно, переступил с ноги на ногу и нагнулся за плащом. Разве можно оставить здесь подарок доброго дядьки Василенко?
На улице было совсем холодно. Небо чистое, звёздное. На широкой деревенской улице ни души, ни огонька.
Впереди шагал, не оглядываясь, немецкий офицер, за ним плелись ребята. Шествие замыкал полицай. Вот из-за дома вывернулись две фигуры с автоматами, что-то крикнули по-немецки. Офицер ответил им сердито, и автоматчики, гулко стуча сапогами, двинулись дальше. Пройдя по улице ещё немного, офицер круто свернул влево, в проулочек, из проулочка попали в чей-то сад. «Куда он ведёт?» — в тревоге думал Сёмка. Петька с беспокойством поглядывал на приятеля: что теперь будет? По закоулкам да задворкам петляли долго, пока офицер не остановился возле домика в два окошка и три раза щёлкнул по стеклу. Бесшумно открылась калитка, и через минуту ребята уже были в жарко натопленной избе. Их встретила старушка. Офицер на чистом русском языке обратился к ней:
— Приюти, Никаноровна, этих хлопцев.
— Сердешные, совсем посинели от холода, — всплеснула руками старушка.
— Так вы наши? — сообразив, наконец, что произошло, радостно закричал Сёмка.
Офицер улыбнулся. Улыбка его показалась Петьке странно знакомой. Сёмка смотрел на офицера во все глаза.
Но тот повернулся к Никаноровне:
— У этого чернявого тётка здесь живёт. Утром отведи. А вы, хлопчики, меня не видели. Ясно?
Ребята молча кивнули головами. Сёмка торопливо спросил:
— А дяденька Василенко?
— О Василенко не тужите, — отозвался «полицай». — Да ему спасибо скажите. Если б не он, мёрзли бы всё ещё в том холодильнике.
— Вот его плащ, — сказал Петька.
— Оставьте на память!
И они ушли.
Уже лёжа на печке после сытного ужина, Петька прошептал на ухо Сёмке:
— Это, наверно, и есть комиссар, которого ищут, а?
— Я тоже так думаю.
И друзья крепко уснули. Они не слышали, как в эту ночь комиссар со своими бойцами разгромили немецкую комендатуру. Многие жители села ушли с партизанами в лес.
ЧЕСТНОЕ ПИОНЕРСКОЕ
В селе было неспокойно. Слышалась стрельба. Но Никаноровны почему-то не было. Пока она не пришла, Сёмка уговорил друга сбежать. Петька было заартачился, но потом сдался. А тут ещё Сёмка припугнул: а вдруг снег выпадет, тогда что?