Страница 73 из 78
Воскрешение царства Мамоны, естественно, вызвало критику, которая разбилась подобно волнам о камни. Не в последнюю очередь потому, что критика была «реакционной». В противовес развившемуся фарисейству, взывают к увядшим идеям монархии или сталинизма, т. е. либеральной свободе противопоставляется разная степень несвободы, запутывая донельзя проблему «свободы-несвободы». Раньше хотя бы искусство как-то решало такие вопросы. Недаром советское киноискусство 1956–1968 годов справедливо считается непревзойденной вершиной российского кино и достойной преемницей русской классической литературы XIX века. Советский кинематограф ныне укор кинематографу капиталистической России. Ныне духовность в кино, литературе, на телевидении для «гурманов». Духовность, как и совесть, оказались коммерчески невыгодными «продуктами».
Российские либералы не поняли, что, пуская в страну Свободу, они в тоже время даруют свободу Хаму и Жулику. Им думалось, что законы решат эту коллизию. Оказалось, что проблема намного сложнее. Демократы Запада начинали с другого конца — с постепенного расширения поля свободы, а в России эту планку взяли сходу, сразу же при переходе к капитализму в конце 1980-х гг., и получили деградацию с перспективой складывания мощной антисистемы.
3.4.9. «Антисистемные» проблемы России
Перестав быть пассионарным социумом, России повезло, что рядом не оказалось сильных экспансионистов, способных претендовать на ее наследство. Это дало возможность власти справиться сначала с исламским экстремизмом и с наплывом китайских иммигрантов на Дальнем Востоке. Взлет цен на нефть и другое сырье в 2000-е годы вообще перевел государственную жизнь в режим комфортности, а значит, подспудные угрозы можно было игнорировать, списывая их на локальные трудности. Но так как они неизбежно вернутся, то придется изобретать меры по их нейтрализации. Можно в полной уверенности ожидать, что по мере остывания пассионарности в российском обществе, будут усиливаться голоса в пользу приглашения китайского капитала и иностранной рабочей силы, а в последующем и иностранных поселенцев для освоения пустующих российских земель. Эта закономерность впервые была зафиксирована и описана в древнеримском и византийском обществах. Побудительной причиной возникновения такой тенденции является желание с меньшими усилиями «решить» текущие проблемы, в частности проблему пополнения казны налогами. Появление хороших работников и денег со стороны в пассивном, погрязшем в потребительстве обществе начинает встречать большое сочувствие. Ведь не надо напрягаться самим!
С конца 1990-х годов обозначалась принципиально новая тенденция. Массовый приток мигрантов из южных республик ведет к исламизации России. Это видно хотя бы по той скорости, с какой появляются мечети в районах, где их никогда не было. Либералы, естественно, в этом процессе не видят ничего показательного. Они мыслят категориями сегодняшнего дня, и заглянуть вперед лет на 30, а тем более 50 не в состоянии. Это противоречит их идеологии. А появление двух разных культурноидеологических укладов, двух разных сил — одной экспансионистской, пассионарной, другой — пассивной, выдохшейся, способно привести к положению, которую Э. Хантингтон обозначил как «столкновение цивилизаций».
Можно ли изменить ситуацию складывания антисистемы? Теоретически — да, практически — весьма затруднительно. Люди становятся все менее способными к напряженному труду, без чего индустриальный и научно-технический рывок невозможен. А главное, растет число деградантов во власти и обслуживающей ее интеллектуально-идеологической среде (СМИ, ВУЗах, культуре). При таком положении плыть против течения с каждым годом становится все труднее, а в недалеком будущем сделает любые попытки, даже «сталинские», повернуть «реку» вспять безуспешными.
Россия впервые за несколько веков столкнулась не только с проблемой здоровья элиты, но и самого народа. И если деградация правящей элиты не раз приводила к поражению государства, к потере отдельных территорий, то ныне стоит вопрос об историческом существовании страны как таковой.
Деструкция в среде правящего класса в 1605–1612 гг. чуть не развалила государство, но здоровая основа народа проявила себя в ополчении Минина и Пожарского. Возможно ли что-нибудь подобное в современных условиях? Народ выходит на улицу, когда его лишают льгот или ограничивают импорт автомашин. Гибель же целых отраслей, исчезновение научных школ мирового уровня оставляет большинство людей безучастными.
После введения свобод в России произошло падение качества: государственного управления, экономического развития, культуры, воспроизводства населения и т. д. Не было ни одной сферы социальной жизни, где бы ни снизился имеющийся уровень. В первое время падение (экономики, культуры, нравственности, боеспособности и пр.) можно было списать на переходный период от старого режима к новому. Однако годы шли, а проблема некачества продолжала сохраняться, «…более стремительной деградации всего я не припомню», — сокрушался в интервью лояльный к реформаторам Б. Окуджава (1997 г.) (Быков Д. И все-все-все. М.: ПРОЗАиК, 2009, с. 182).
Теория этногенеза Л. Гумилева хорошо описывает данный процесс как закономерность. Если в годы брежневского «застоя» произошел надлом, то следующим этапом эволюции общества была редукция.
«Надлом этногенеза — это период, когда после энергетического (пассионарного) "перегрева" система идет к упрощению. Для поддержания ее не хватает искренних патриотов, а эгоисты и себялюбцы покидают дело, которому служили их отцы и деды. Они стремятся жить для себя за счет накопленного предками достояния и, в конце концов, теряют его, ровно как свои жизни и свое потомство, которому они оставляют в наследство только безысходность исторической судьбы (Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии. М.: Прогресс, 1993. С. 97).
Эти мысли были сформулированы Гумилевым в 1970-е годы, тем более удивительно, как точно описано состояние советского и российского общества, начиная с 1980-х годов. Точно также соответствует положению вещей следующий абзац:
«Но это отнюдь не конец этноса, если в нем сохранились люди не пассионарные, но трудолюбивые и честные. Они не в силах возобновить утраченную творческую силу, творящую традиции и культуру, но могут сберечь то, что не сгорело в пламени надлома, и даже умножить доставшееся им наследство» (Гумилев Ритмы Евразии. С. 97).
Что ж, будем надеяться на лучшее. А пока что продолжим разбор деградационных процессов.
Сами либералы называют экономический строй неэффективным, хотя создавали систему в 1990-е годы по своим лекалам. А в качестве спасительной меры предлагают продолжить приватизацию, прежде всего в сырьевом секторе, хотя нефтяная и газовые отрасли были созданы «неэффективным» социалистическим государством и ничего нового добавить частные компании за прошедшие десятилетия не смогли. Теперь раздаются призывы пригласить иностранный капитал, особенно китайский… Получается, неэффективное государство 1990-х годов рождения, соседствует с малоэффективным по мировым меркам частным бизнесом. То есть спасительного рычага пока нет. Остается уповать на бесконечные реформы в надежде, что кривая вывезет.
Отсутствие «колбасы» в советских магазинах преисполнило критически мыслящую часть общества презрением к существовавшему режиму. А наполнение за один год прилавков товарами, с чем не могли справиться коммунисты, наполнило реформаторов гордостью и укрепило их презрение к умершему строю. Однако проходит время и наступает очередной «диалектический» этап «отрицания отрицания». Выясняется, что реформаторы не умеют создавать производительные ресурсы, особенно в сфере тяжелой индустрии и науки, как раз то, что хорошо удавалось предшественникам по власти. Политолог С. Кургинян справедливо констатировал: «В стране был запущен регресс». Что в таком случае делать? И позади, и впереди темно.
Можно долго разбирать политэкономические причины краха СССР и неудач «реформаторов» 1980-90-х годов, а можно просто констатировать: власть в СССР, а затем в постсоветской России захватили антипассионарии, для которых главным стало потребление, а не созидание, откуда и возникла готовность войти в западный мир на предлагаемых там условиях. Предложено же было войти на правах сырьевой провинции глобализированого мирового рынка. Предложение было с благодарностью принято. Дети брежневского застоя — семидесятники, впитали в себя атмосферу апатии, самовосхваления, страсть к потреблению, а также враждебные чувства к государству, лишавшего их свободы, свободы потреблять даже ценой будущего страны. Для либералов, ставших в 90-е гг. законодателями интеллектуальной моды, Россия — это кентавр, историческое недоразумение, а отнюдь не пассионарное чудо, выросшее из лесной глухомани часто вопреки неуклюжим действиям властвующих верхов. Но это в прошлом. Ныне этноэнергетика русского народа находится на спаде. Доказательство тому — демографическая ситуация. Это объективный показатель состояния нации. Можно также указать на то обстоятельство, что производство промышленности и сельского хозяйства на протяжении многих лет никак не может достигнуть уровня 1989 г., и это в мирное время! Ныне в России идет борьба «не на жизнь, а на смерть» между тенденцией к самоупразднению страны и тенденцией к ее сохранению. Кто победит, пока не ясно. Когда ликвидировали СССР — это проходило в обстановке бурного общественного подъема, вскоре сменившегося отрезвлением. Многие (но далеко не все) почувствовали, что случилось нечто большее, чем «распад империи» и «освобождение угнетенных народов». Произошел же слом этноэнергетики. А это уже чревато самыми тяжелыми историческими последствиями. Если этноэнергетика останется на низком уровне, то не помогут никакие реформы и государство закономерно разделит судьбу Византии и Речи Посполитой.