Страница 3 из 22
Жюль родился в первый год существования современной нации Швейцарии, когда Новое федеральное государство объединило 22 прежде независимых кантона. Страну издавна раздирали противоречия между ее либеральными протестантскими и консервативными католическими районами, но в конце Зондербундской войны на основании конституции до того прогрессивной, что она помогла заронить революционные искры в Вене, Венеции, Берлине, Милане и, в итоге, во Франции, было основано Федеральное государство.
В год рождения Жюля Его императорское величество царь Николай I, верховный самодержец Всея Руси, готовился покорить Оттоманскую империю и взять в свои руки власть над константинопольским проливом Босфор и бухтой Золотой Рог – водным путем, который предоставил бы России выход в Средиземное море впервые за всю ее восьмисотлетнюю историю; тем самым влияние России на всю Европу и остальной мир упрочилось бы и усилилось. Когда Россию разгромили в Крымской войне, а Николая I на троне Романовых сменил царь Александр II, для неугомонного и агрессивного империализма России остался единственный выход – на восток, где велась схватка за колониальное владычество над Дальним Востоком. Китай в ту пору был беспомощным жалким исполином, чьи владения по кускам отрезали Британия (Сингапур и Гонконг), Франция (Лаос, Камбоджа и Индокитай) и Япония (Маньчжурия и Корея). Вскоре и Россия, заключив с Китаем договор, обеспечила себе новую военно-морскую базу на Тихом океане, далеко к югу от замерзающих портов Камчатки и Сахалина. Само имя, данное этой базе, говорило о русской силе – Владивосток, Владетель Востока.
В четырнадцать лет Жюль покинул Мёрикен-Вильдегг и отправился осваивать мир. Ничего особо удивительного в этом поступке нет. Ученичество предоставило бы мальчику его возраста возможность освоить какую-либо профессию или ремесло, а семья бы освободилась от лишнего рта. Но по тем решениям, которые Жюль принимал и в последующие годы, и всю оставшуюся жизнь, также видно, что он не только был прилежен, но и располагал авантюрным складом ума. Он быстро схватывал новые навыки – особенно ему удавались языки – и быстро приспосабливался к незнакомым обстоятельствам, которые выискивала его любознательная натура.
Жюль рос в 1850-х годах и потому знал, что один из знаменитейших людей на свете, Йоханн Зуттер, происходил из городка совсем неподалеку от Мёрикен-Вильдегга, а как раз в год рождения Жюля «Дробилки Саттера» в далекой Калифорнии стали центром величайшей золотой лихорадки в истории – туда потянулись честолюбивые золотоискатели со всего мира. Вдохновила Жюля история Саттера или нет, но он не мог не знать о приключениях своего соотечественника на золотых приисках – и уж вне всяких сомнений понимал, что такова награда тем, кто осмелится эти приключения искать. Не знал Жюль, вероятно, одного: что Саттер на этом своем приключении потерял все, что заработал.
Подростком Жюль учился ремеслу в цюрихской компании Данзаса[4] – пароходном агентстве, где работал его дядя Мориц Бринер. Через это агентство он узнал, какие возможности открываются в морях перед молодыми людьми, вроде него. Когда Жюлю исполнилось шестнадцать, он уже зарабатывал на жизнь камбузным юнгой на капере, отплывшем из Средиземного моря курсом на Дальний Восток[5].
Суда, ходившие по торговым маршрутам в 1860-е годы, были по-прежнему парусными – двух-трехмачтовыми бригантинами и хорошо вооруженными шхунами, шлюпами и корветами, у которых в трюмах стояли пушки. Вскоре на них начали устанавливать паровые гребные колеса, приводившие парусные суда в движение, когда стихали ветра, но большая часть морской торговли, осуществлявшейся в те времена по всему миру, по-прежнему шла под парусом, мало чем отличавшимся от того натянутого холста, каким пользовались греки три тысячи лет назад. На борту капера Жюль открыл в себе страсть к морю, которая не покидала его всю оставшуюся жизнь. Швейцария, само собой, выходов к морю не имеет; когда Жюль осознал, сколь сильно тянут его к себе заливы и океаны мира, а также стиль жизни, который диктует человеку море, он, должно быть, сообразил, что никогда больше не станет жить под сенью Альп.
Следующие несколько месяцев, пока ветра влекли судно на восток, Жюля неоднократно запирали на камбузе – «ради его собственной безопасности», как говорили ему другие члены экипажа. В таких случаях, когда его судно приближалось к другим кораблям и швартовалось у их бортов, с палубы до него доносились звуки жестоких потасовок и крики, иногда звучавшие не один час. Команда его корабля, все – опытные пираты, пасшиеся на морских дорогах, – перемещаясь на восток, собирала с моря всю какую ни есть добычу: брать встреченные суда на абордаж и грабить их было легко. Шелк, красное дерево, чай, опий, а порой даже золото и драгоценности – вот какие сокровища доставались этим морским грабителям. Лишь немногие торговцы опием имели в своем распоряжении быстрые клиперы, вооруженные тринадцатидюймовыми орудиями.
Когда до Жюля дошло, что и он сам – разбойник, если кормит экипаж пиратского судна, которое насильственно захватывает чужой груз, подросток также сообразил, что товарищи по плаванию заклеймят его предателем, если он дезертирует с судна без предупреждения и без плана. Ему придется сходить на берег в крупном порту, где отыщутся работа и защита.
С 1840-х годов Шанхай существовал под юрисдикцией британской короны, которой в этих местах требовался глубоководный торговый порт. Поэтому ежегодно через этот порт переваливалось около сотни тысяч фунтов чая, а также 50 тысяч тюков шелка и 30 тысяч ящиков опия, свозившихся со всех соседних гор и складывавшихся в трюмах судов, пришвартованных к Бунду – набережной в самом сердце города. Когда на ней установили газовые фонари, неутомимый деловой район ожил – рикши носились по нему круглосуточно, шум не смолкал. Поскольку на севере Шанхай был единственным глубоководным портом, практически всей китайско-европейской морской торговле приходилось осуществляться на Бунде, где грузы перемещались с речных джонок на трехмачтовые шхуны. По реке Янцзы неподалеку уже начали ходить и первые пароходы – торговлю ожидал небывалый всплеск.
Когда в середине 1860-х годов семнадцатилетний Жюль Бринер сошел на берег в Шанхае, Тайпинское восстание уже подавили, и после массового исхода китайских беженцев остались тысячи рабочих мест и домов для жилья. Жюль уже немного выучил мандарин и быстро нашел себе работу в конторе торговца шелком, покупавшего у местных жителей шелк-сырец и продававшего его за границу. За следующие несколько лет швейцарский юноша уже хорошо разобрался в шелке – быть может, еще и потому, что отец его работал прядильщиком и ткачом, – а также в местной торговле вообще. Выполняя разные поручения, он стал довольно бегло изъясняться на нескольких местных диалектах, а вскоре после научился и управлять компанией. Безынициативной рутинной работе он добавил результативности, начал обращать внимание на детали, что сделалось чертой его предпринимательского стиля на все последующие годы. Но самое главное – он мог вести дела с английскими, французскими и немецкими клиентами китайской компании, в которой работал.
Для британцев, составлявших большинство трехтысячного иностранного населения города, где проживало 400 тысяч человек, Шанхай был кусочком Англии, воссозданным здесь с причудливым колониальным колоритом. Говорили, что где бы ни оказался англичанин, он берет с собой свою церковь и свой скаковой круг: к 1860-м годам в городе было уже пять христианских церквей и три ипподрома. Кроме того, здесь учредили Королевское азиатское общество, открылись библиотеки, любительские театральные кружки, масонская ложа и, разумеется, превосходный новоотстроенный Шанхайский клуб. В последующие десятилетия Шанхай стал известен как «Дальневосточный Париж» – первый из азиатских городов, претендовавших на этот титул, и единственный, его поистине заслуживавший. Но когда здесь работал Жюль, шанхайская культура еще представляла собой преимущественно «британское колониальное владычество», как в Индии, только вместо карри – чау-мейн. Ничего удивительного, что китайское население все больше озлоблялось на этих захватчиков-англосаксов – и на алчных хищников, и на тех, кто был исполнен самых благих намерений. В 1869 году принц Гун объявил в Пекине британскому консулу сэру Разерфорду Олкоку: «Уберите опий и миссионеров – тогда добро пожаловать»[6].
4
Из документов в деле Бринеров, государственный архив Мёрикен-Вильдегг, Аргау, Швейцария, где зарегистрировано рождение Жюля.
5
Ирина Бриннер. Что я помню. Владивосток: Рубеж, 2014, пер. М. Немцова. Также – по продолжительным беседам и записанным интервью с Ириной, ее матерью Верой и другими родственниками.
6
Ф. Л. Хокс Потт. Краткая история Шанхая: очерк роста и развития международного поселения. Шанхай, 1928, стр. 34.