Страница 2 из 22
Как историк, я отрицаю понятие Судьбы, ибо оно предполагает, будто все вопросы выбора, встающие перед нами, уже предрешены, а личности – беспомощные пешки, которым предначертано играть свои роли по уже написанному сценарию в некой громадной и непостижимой шахматной партии. Ни секунды не верю я и в то, что судьба – генетика. Человеческая история, на мой взгляд, по крайней мере – отчасти, – есть результат индивидуальной и коллективной свободы воли, и, хотя на нее могут влиять идеологии, амбиции и модные веяния, сами события отнюдь не предрешены, поскольку будущее пока не написано. Тем не менее я ощущал чуть ли не тягу поехать на Дальний Восток России – тягу не Судьбы, а собственного любопытства. И едва я оказался там, как тут же почувствовал и свое крепкое сродство с Владивостоком; но это, быть может, еще и оттого, что меня так тепло там приняли, – любой на моем месте почувствовал бы то же самое.
Я – сын американки и русского, детство мое, похоже, олицетворяло собой всю холодную войну: то место, где родился отец, было смертельным врагом того места, откуда родом я сам. И я никак не мог в этом разобраться. Не столько сам с собой воевал (хотя, если вдуматься, – воевал, но битвы эти шли на других фронтах), сколько с самого раннего возраста отчетливо осознавал разницу между Россией и Союзом Советских Социалистических Республик. К шести годам я уже знал, что русская культура великолепна и душевна: меня завораживали «Петя и волк» Прокофьева, а затем и «Первый концерт» Чайковского. Кроме того, в школе я понимал, что советские власти – бездушные тоталитарные чудовища, истребляющие своих граждан в трудовых лагерях точно так же, как это делали пособники Гитлера, хоть и иными средствами, да и мундиры на них другие. Поэтому я рос, любя тех многих русских, с которыми был знаком, и презирая Советский Союз, как и множество других американских детей в 1950-е годы. Но в последующее десятилетие реальность Взаимно-Гарантированного Уничтожения придала такому шовинизму некую пустоту и пагубность. Кто, в конечном итоге, победитель, если после войны выжившие будут завидовать мертвым?
Почти всю свою взрослую жизнь я хранил свое русское происхождение как бы на чердаке: оно попросту никак не отражалось на моей повседневной жизни или в моих профессиональных интересах. Только после того, как советскому режиму в 1991 году пришел конец, появилась возможность приезжать в эту страну, а я тогда был занят – писал докторскую по истории в Университете Коламбиа. Сегодня, после пятнадцати визитов во Владивосток и обширных изысканий, Россия вошла не только в мою повседневную жизнь, но и в профессиональную работу, а русский и американец во мне наконец примирились.
Всемирный эпос Бриннеров составлен из четырех жизней, одна за другой, и они складываются в единую историю: темы и лейтмотивы ее дают хронику времен и тем самым очерчивают современную российскую историю, с которой тесно переплетены. Каждый из этих людей, включая меня, при рождении получил одно и то же имя (хотя, если точнее, у моего деда таким было отчество – Юльевич).
Разумеется, для миллионов поклонников моего отца навсегда останется лишь один Юл Бриннер. Его неотразимое присутствие на сцене и киноэкране, его звездный свет естественно затмевали всех остальных членов семьи, включая его собственного отца, пережившего Русскую революцию, и деда, создавшего рабочие места для сотен тысяч трудящихся, хотя большинство его достижений коммунистический режим предал забвению. Однако главный вклад Юла в мировую культуру состоял в том, что он превратился в самую экзотическую звезду в истории кино, и происхождение ее невозможно было ни подтвердить, ни опровергнуть. Такая личина помогла ему вывести на передний план новый стиль актерской игры – родившийся в России, как и сам Юл.
В сравнении с заслугами моих предков мои собственные достижения кажутся скудными, несмотря на эклектичное разнообразие приключений, выпавших на мою долю. Однако многие их успехи остались бы неизвестны, не развей я в себе навыков, необходимых для того, чтобы воссоздать их жизнь в исторических контекстах. Даже самая добродетельная работа Юла – в Организации Объединенных Наций – осталась, в общем, не замеченной. Я не унаследовал ни промышленной широты взглядов Жюля, ни мужества Бориса перед лицом тоталитарной диктатуры, ни ослепительного шарма и героической силы Юла. В наследство от них мне достались, очевидно, лишь пылкое любопытство, а также страсть отхватывать от жизни большие ломти так, чтобы сок стекал по подбородку.
На мою долю досталось завершить нашу семейную одиссею, вернувшись во Владивосток. Город, чье население в период расцвета достигало почти миллиона человек, основала горстка людей, в которую входил и мой прадед, чья фамилия значится у меня в швейцарском паспорте. Кроме того, мне выпало проводить изыскания для нашей коллективной саги: лишь из-за моей родословной мне удалось получить документы и фотографии, которые не под силу было раскопать другим историкам. Именно поэтому я ощущал обязательство написать хронику достижений моей семьи в России и за ее пределами – чтобы история не осталась нерассказанной.
Приезд на родину моего отца почти через двадцать лет после его кончины и впрямь казался некоторым возвращением, а также бальзамом на старые раны – и для меня самого, и для других: эта реконструкция империи и одиссеи Бринеров оказалась важна для многих моих друзей в России, от Владивостока до Санкт-Петербурга. Некоторые по многу часов помогали мне отыскивать документы и факты – просто по доброте сердечной. Но кроме того, не один десяток лет они жили с нуждой воссоздать досоветскую культуру своего региона, им нужно было гордиться тем, что память в их семьях жива – под спудом, хотя Сталин изо всех сил постарался отсечь Россию от ее истории. Передавая мне эту культуру, они выполняли свое невысказанное обязательство перед собственными предками.
Очень символично, что я начинаю писать этот семейный эпос здесь, в отеле «Версаль» на Светланской во Владивостоке, где в данный момент живу. В 1921 году, вскоре после рождения Юла недалеко от этого здания, за углом, «Версаль» служил штаб-квартирой жуткому казацкому вожаку, атаману Семенову, последнему из самопровозглашенных «верховных правителей России» в последние годы жестокого сопротивления коммунистическому владычеству.
Читателя этой книги я хочу попросить об одной услуге: придержите свои суждения о личностях, с которыми скоро познакомитесь. По моему собственному опыту, начиная судить людей, мы перестаем их понимать. Лишь щедрые духом способны видеть мир глазами других. Я сам постараюсь следовать этому совету и показывать ясноглазую правду об этих четырех жизнях и множестве тех, что с ними соприкасались. Обозревая галактики собранных мной фактов, я предоставлю читателю соединять линиями эти точки света и самому различать образуемые ими созвездия.
Сказав это, начну с того места, где началась и эта одиссея – со Швейцарии…
Часть первая
Жюль Бринер
…Могу сказать по совести, что редко встречал человека более наблюдательного и, если можно так выразиться, практически любознательного.
• 1 •
Юлиус Йозеф Бринер родился в 1849 году в деревне Ла-Рош-сюр-Форон, в 50 километрах к юго-востоку от Женевы, Швейцария. Он был четвертым ребенком Йоханнеса Бринера, профессионального прядильщика и ткача, и его 25-летней супруги, в девичестве – Мари Хюбер фон Виндиш. Хотя под Женевой Бринеры прожили уже некоторое время, они оставались гражданами Мёрикен-Вильдегга, деревни к северо-западу от Цюриха, куда вскорости и вернулись. По вере Бринеры, как и большинство семейств в кантоне Аргау, были протестантами, хотя учение, которое они исповедовали, вероятно, бо́льшим было обязано немцу Мартину Лютеру, нежели их соотечественникам – швейцарцам Жану Кальвину или Ульриху Цвингли. Дом Бринеров в Мёрикен-Вильдегге представлял собой просторную двухэтажную ферму, крытую соломой, но места в нем для восьми потомков Йоханнеса едва хватало: за «Жюлем», как его на французский манер всю жизнь называли в семье, последовало еще четверо детей[3].
3
История семьи Бринер берет свое начало с небольшой деревушки Мёрикен-Вильдегг в кантоне Аргау, в немецкоязычной части Швейцарии, в 38 км от Цюриха и 90 км от Берна. Деревня живописно расположена на реке Ааре на солнечной стороне горы Честенберг, откуда открывается прекрасная панорама на горные массивы Альп и Юры.
Деревня возникла в результате слияния поселений Мёрикен (от слова «мавр») и замка Вильдегг. До 1945 г. она называлась просто Мёрикен. Первое упоминание о ней относится к 1292 г. Постройка замка Вильдегг на острогах горы Честенберг графами Габсбургами в XII в. стала первой заметной вехой в ее истории. С XV в. деревня считается самостоятельным административным образованием.
Многие представители семьи Бринер работали в текстильной компании «Laue & Cie», возникшей в Вильдегге в XVIII веке.
Родоначальником рода Бринеров считается Йоханн Бринер-Мустер (1732–1796). Он был смотрителем замка Ленцбург (недалеко от деревни Мёрикен-Вильдегг), где и умер в возрасте 64 лет. В браке с Жанной Мустер у него родился единственный ребенок, сын Ханс Якоб Бринер Кулл (1759–1829). О нем известно лишь то, что он был крещен в Аргау, затем перебрался в Мёрикен и стал набойщиком и продавцом тканей в компании «Laue» в Вильдегге, одновременно служа в своей общине рассыльным при канцелярии. Его супруга Элизабет – дочь Каспара Кулла, наместника в деревне Ниедерленд. У них было три дочери и пятеро сыновей. Одного звали Якоб.
Якоба Бринера-Вильда (1791–1853) поначалу приняли на работу кучером у фабриканта Лауэ. На основе рекомендации общинного совета в 1831 г. он получил разрешение открыть трактир в селе Хард, недалеко от речного парома. Его супруга Елизавета была дочерью учителя и управляющего Самуэля Вильда из деревни Хольдербанк. Якоб и Елизавета родили четырех дочерей и сына Иоганна. Одна из дочерей Якоба Бринера Велена вышла замуж за вюртембержца Филиппа Линка, который предположительно в качестве подрядчика строил железную дорогу в г. Вильдегг. (Впоследствии, даже будучи во Владивостоке, Бринеры поддерживали связь с семьей Линков).
Сын Якоба, Йоханн Бринер (1820–1890), по профессии был прядильщиком шелка. Однако уже в молодые годы его тянуло в дальние края. Так в 1846 г. он оказался в Савойе, в 1848 г. – в Германии в г. Тиенген, годом позже – уже в Женеве, и в 1850 г. опять в Савойе. В браке с Мари Хубер фон Виндиш у него родилось восемь детей: дочь и семеро сыновей, позднее Франц-Адольф эмигрировал в США, а Людвиг – в Англию. (По материалам брошюры «Швейцарцы из Владивостока. 130 лет истории семьи Бриннер», Швейцария, 2010). – Прим. пер.