Королевский краб

Выслушав их, я понял, что передо мною довольно редкий тип особых демагогов. Они, как правило, малообразованны, обладают самолюбивым характером и свойством мелких обличителей, дешевых искателей социальной справедливости. Они — горлопаны и опасны в неокрепших коллективах, потому что иногда могут сбивать некоторых с панталыку. Это они, как мне думается, спровоцировали драку двух механиков на плавзаводе, который уходил на путину двумя днями раньше нашего судна. Это они, так рассказывал однажды помполит Иван Иванович, завалили мешками и ящиками трюм, куда зашел он и капитан. Это они иногда подбрасывают неугодным им людям записочки ехидного содержания: «Вода в море холодная, а ночью на палубе никого нет и вахтенные дремлют». Мол, имей это в виду!

К сожалению, кое-кто их боится, старается не связываться с ними или, что еще хуже, заискивает перед ними. Но, побывав здесь на путине, я увидел: не они определяют лицо армии краболовов. Настоящие краболовы не такие. Они прежде всего труженики, занимаются опасной, рискованной профессией. Конечно, от правды не уйдешь, рабочие того же крабофлота далеко не ангелы. Они выражаются под горячую руку хлеще сапожников, могут выпить, закуролесить, дать форсу, скорые на руку. Они грубые внешне, неуравновешенны, но сколько в них и доброго! Как они скучают по берегу, как они беззащитны в своей искренней, идущей от всего сердца нежности и любви к женам и детям. И, гоняясь как будто за большими заработками, как они бескорыстны и щедры на дружбу.

Порой они напоминают мне грубоватого, усеянного шипами краба. Краб на первый взгляд и опасен и грозен — колючее экзотическое чудище. А таков он от своей беззащитности. Другого нет у него оружия, как уйти в себя, выставив врагам свои шипы, — найдешь, уколешься! Да еще у него мощные клешни, чтобы с помощью их крепко держать добытое, перетирать пищу…

Крабовые консервы — тот же мак, про который говорят: «Семь лет урожая на мак не было — и голода нет». Это деликатес, пища «избранных». И недаром тут шутят девчонки, которые выходят с завода с натруженными руками и держат их над головой, потряхивая, чтобы дать им короткий отдых:

— У английских принцесс руки, наверное, красивее наших, потому что они едят наши крабовые консервы!

Русские девчонки, конечно, тоже едят, но не консервы, а горячего, только что сваренного в морской воде краба. Или он еще лучше жареный, со специями, на сливочном масле. Отваренные, потом обжаренные абдомины — задняя часть крабов, которая в переработку не идет, — вообще вкуснятина что закачаешься. К сожалению, с абдоминами много возни, чистого мяса на них не богато и для тарелки этой «вкуснятины» требуется десяток-другой отборных крабов. Гм… пожалуй, завтрак из жареных абдомин себе могут позволить только очень богатые, если не самые богатые люди мира, а наших девчат, выражаясь здешним языком, это «не чешет». Они могут позволить себе такую роскошь хоть три раза в день!

— Сергеич, вызывают!

Я проснулся от этих слов Нади и глянул на часы. Рано, даже слишком рано, а я нужен на палубе. «Очевидно, колхозники привезли сдавать нам крабов», — подумал я, затем тут же сделал в своей памяти зарубку: привезли краба рано, так что, возможно, он вчерашний, и тут уж держи ухо востро, приемщик! По краям стропа может быть уложен свежий полноценный краб, а внутри… Ну, да ладно, опыта уже набрался!

А потом, когда натягивал сапоги, услышал стук в дверь и в каюту вошел стремительный, как всегда, Борис Петрович.

— Там мотоботик хороший строп привез.

— Наш?

— Да.

— А я думал — колхозники.

На палубе собирались люди, глядели в море, укутанное ночью и сейчас рассеивающимся туманом. Мотоботы появлялись как призраки, расплывчатые, и по мере приближения к судну не просто увеличивались в размерах, а становились рельефными. По бортам оранжевая прерывистая кайма: то ловцы в своих рыбацких робах.

Стропа были как на подбор, метра два высоты — штабеля аккуратно уложенного краба, и вес каждого 2400—2500 килограммов. Сверху кричали ловцам:

— Сколько взяли сетей?

— Перетягу!

Или:

— Полторы перетяги!

Переводя это все на обычный язык, получалось, что с 50—70 сетей, каждая из которых длиной 30—40 метров, брали по хорошему стропу мерного, средней величины краба — тысячу штук. Отличное попадание в сети!

Сколько дней, неделю за неделей ждали на плавзаводе массового хода крабов, и, кажется, это началось!

Нечесаная, неумытая выскочила на палубу жена Карповича Настя и, перегнувшись на леерах, закричала вниз:

— Эй, эй… там «семерка» ухватилась или кешу гоняет?

Это началось, и каждый понимал, нельзя терять и минуты. Трудный наш труд чем-то напоминает карточную игру. В нем велик элемент азарта и риска, и от него зависит многое, особенно на крабовой путине, потому что ученые еще не изобрели таких локаторов, которые бы могли регистрировать мигрирующие стада крабов. А вот на рыбе несколько легче. Косяки рыбы можно засечь с самолетов, специальными аппаратами, и ставить сети в районах скопления. А здесь… здесь ставь сети и вирай их, молясь особому богу, богу удачи.

— Эй, эй… так вы скажете, ухватилась «семерка» или гоняет кешу? — продолжала кричать Полторы Бочки.

Но вовремя ухватились все, и мотоботы подходили к борту один за другим, часто. Скоро на палубе скопились десятки тонн крабов. Федя, глядя на это обилие, стал вспоминать прошлое:

— Эх, бывало, уставим стропами палубу до самой бухгалтерии — в заводе убираются до утра. И еще краб оставался на следующий день.

— А мы не будем оставлять, — сказал проходивший мимо Борис Петрович и тут же на ходу распорядился периодически поливать улов морской водой.

Мы с Вира-майна и лебедчиками установили стропа потеснее и в порядке живой очереди с таким расчетом, чтобы какой-либо строп не залежался и крабы в нем не вытекли белковой жидкостью под лучами солнца. А что делать? Эти полурастения-полуживотные и товар скоропортящийся, требующий нежного обращения, но на практике с крабом иногда обращаются словно это кизяки: его мнут, давят, толкая на конвейер граблями или просто ногами. Потому что его обилие, потому что так легче, проще спихнуть его на конвейер, из-за отсутствия строгой дисциплины.

Тут я не один раз слышал выражение «морской порядок», но часто не видел порядка среди промрабочих — так именуются добытчики и обработчики крабов. Однажды я был свидетелем такого разговора молоденькой укладчицы с мастером, которая, кстати, не первый год замужем, мать двоих детей.

Мастер:

— Тебе следует побыстрее просыпаться и уже через пятнадцать минут после того, как объявили, быть на рабочем месте.

Рабочая:

— Такое скажешь, Светка! Не будь дрянью, видишь: у меня волосы длинные, надо же их расчесать?

А вот вчера к Борису Петровичу пришла женщина, которую он искал целый день и которая спросила:

— Чего вы меня то и дело вызываете?

— Милая, — мягко повел речь Борис Петрович, умеющий говорить с людьми по-всякому, — я тебя не вижу на работе. В чем дело?

— Я мастера предупредила: у мужа день рождения. Должна ведь я отметить его праздник?

— Должна, — со вздохом отвечал начальник цеха, — но еще больше вы должны думать, что сегодня не выходной, не праздник. Идите на работу, там же ведь каждый на счету!

— Нет. Хотите, пишите мне прогул, — сказала женщина и вышла из кабинета Бориса Петровича.

Откуда такое, в чем корень зла? То ли переизбыток демократизма или леность руководства, не умеющего организовать людей, требовать от них элементарного?

Очевидно, и то, и другое, и третье, и четвертое…

В нашей бухгалтерии сидят милейшие женщины, нарядно одетые, чистенькие. Другой раз выйдут некоторые из них на мостик, и такие они красивые стоят в лучах алого закатного солнца, что невольно обращают на себя внимание палубных рабочих. Их широко расставленные в сетчатых наимоднейших чулках ноги, колокола платьев, юбок толкают палубных на разговоры: