Цари-жрецы

Хети с восхищением отмечал, насколько предусмотрительно и методично действовали Шарек и его командиры, в то время как в Египте говорили только о нашествии армии царя-пастуха. Главнокомандующий армии, ранее расквартированной в Газе, заранее отправил отряд вперед, для того чтобы обезопасить войска на подступах к границе с Египтом. Этот отряд захватил несколько укреплений, построенных во времена правления Аменемхета и Сенусрета. Это был славный период в истории страны, когда египтяне подчинили себе народы Ханаана. С тех пор прошло не менее трех столетий… Теперь же новые хозяева оборонительных сооружений, которые жители Ханаана называли мигдолами, вырыли дополнительные колодцы и оставили возле каждого небольшой гарнизон, превратив дорогу, ведущую из Ханаана в Египет, в безопасный «коридор».

Армия Шарека продвигалась вперед по дороге вдоль побережья, не встречая никакого сопротивления. Шарек сохранил диспозицию войск, равномерно распределив присоединившиеся к армии в Газе части по трем ранее сформированным корпусам. Якебхер командовал передовыми отрядами, включавшими пять тысяч пехотинцев и десять колесниц. Сам Якебхер и его командиры, Мансум и Акирум, ехали в колесницах в сопровождении возничих. Колесницы авангарда обеспечивали возможность быстро связаться с основными силами — десятитысячным корпусом под командованием Хиана, командующего армией Газы, который подчинялся непосредственно Шареку. В состав этого корпуса входил отряд в две сотни колесниц, которым командовал Лупакку. Хети отвечал за действия арьергарда, насчитывавшего десять тысяч солдат. К арьергарду присоединились также воины Жебузеена под началом Ярпили.

Во избежание столпотворений у мигдол, возле которых находились не только источники, но и искусственные водоемы, куда подавалась вода из тех же колодцев, три корпуса армии двигались так, чтобы сохранять между собой расстояние в один день пути. Встреча и объединение всех сил были запланированы в Аварисе, первом большом городе, у которого заканчивалась дорога Гора. Приняв во внимание сведения разведчиков о состоянии дороги, Шарек решил, что путь от Газы до Авариса займет восемь дней.

Хети правил одной из колесниц, подаренных царем хиттитов, — более тяжелой, но в то же время и более устойчивой, чем те, на которых он тренировался в Гоморре. Тем не менее Хети захватил с собой и старую колесницу, на которой теперь ехал Жимна, его возница. Жимна взял с собой вавилонянина Тарибатума, который оказался совершенно не способным управлять колесницей, влекомой двумя непривычного для него вида животными, в Вавилоне именуемыми «горными ослами». Хети взял на свою колесницу Яву, уроженца острова Каптара, жители которого делали очень красивую посуду. Молодой кефтиу, как выяснилось, тоже так и не научился править лошадьми.

— Мы сможем сколько угодно говорить о твоем острове, — сказал ему Хети, приглашая его на свою колесницу. — И сможем разговаривать на твоем языке.

Часть ночи Хети посвящал беседам с Житраном, которому Шарек поручил приглядывать за своим зятем. Житран ехал на колеснице в сопровождении Зилпы, «носителя арфы», приставленного к Хети.

— Мой господин, — сказал однажды Житран, — с того дня, как ты вернулся в Мегиддо, чтобы сочетаться браком с дочерью царя, у нас не было случая поговорить наедине, чтобы никто нас не подслушал. Рядом с тобой всегда был царь, царевна или кто-либо из царедворцев, например Якебхер.

Вспомнив об Аснат, Хети вздохнул. Житран улыбнулся.

— Я знаю, почему ты вздыхаешь: ты думаешь о царевне, — сказал он. — Я понимаю тебя и восхищаюсь не только качествами, которые ты нам продемонстрировал, но и тем, что ты сумел покорить сердце нашей царевны. А все остальные претенденты, осмелившиеся просить у нашего господина Шарека ее руки, увидев ее, не только влюблялись, но и испытывали страх перед ней. И все они получили резкий отказ.

— Боюсь, сейчас, Житран, ты станешь говорить, что, заслужив любовь женщины, ставшей моей женой, женщины, которую я люблю больше всего на свете, я нажил себе множество врагов.

— По-другому и быть не могло. Но многие завидуют и твоему положению при дворе. И если твой слуга восхищается тобой, потому что сам никогда бы не осмелился предложить себя в качестве мужа царской дочери, то сердца многих наполнены ненавистью. Правоту моих слов подтверждают многочисленные попытки тебя убить.

— Будь уверен: отныне я смогу упредить покушения на мою жизнь, тем более что со мной рядом верные товарищи — не только мои друзья хабиру, но и воины-гиксосы, которые, как и ты, заслуживают полного доверия, и Зилпа, которому я верю как себе.

— Господин, ты прав, в наших рядах множество тех, кто благодарен тебе за спасение нашего государя и восхищается твоей силой и храбростью. Однако достаточно одного удара копьем в спину или одной метко направленной стрелы, чтобы никто из верных тебе людей не смог тебе помочь.

— А ты, Житран, сможешь ли ты указать мне на тех, кого мне следует опасаться? Даже если я и не испытываю симпатии к некоторым особам, приближенным к царю, мне не в чем их обвинить. И я могу однажды довериться тому, кто желает мне зла.

— Господин, неразумно с моей стороны будет называть тебе имена… У меня нет доказательств. Однако все же советую тебе быть настороже с Якебхером. Всем известно, что он страстно желает и одновременно ненавидит царевну, и многие слышали, еще в те дни, когда ты не был с нами, как он обещал, что однажды бросит ее на свое ложе, даже если на то не будет ее согласия.

— По-правде говоря, он мне неприятен. Иногда он слишком уж заискивает передо мной, хотя во времена, когда я был его пленником, держался очень высокомерно.

— Мы тоже это заметили, и это — одна из причин, почему я указываю тебе на него. Но ты должен знать еще кое-что: до твоего появления, когда место, занимаемое тобой при царе, было еще свободно, Якебхер мечтал стать наследником трона гиксосов. Я знаю, что он вел секретные переговоры с главами племен и некоторыми власть имущими. И если тебе кого-то и следует опасаться при дворе, то в первую очередь Якебхера. Для нас было бы счастьем, если бы он погиб на этой войне. Это было бы лучшим исходом для всех.

— Житран, пусть боги решат наши судьбы. Кто мы такие, чтобы поступать вопреки их воле?

— А почему бы богам не пожелать, чтобы Якебхер умер в одном из сражений? Стрела или клинок, которые отправят его в страну, откуда нет возврата, могут стать орудием, вершащим божественную волю.

Хети долго размышлял над тем, что сказал ему Житран. Насколько он понял, одного его слова было бы достаточно, чтобы тот обратил свое копье или стрелу против Якебхера, но Хети был слишком совестлив для того, чтобы таким способом, который он считал недостойным, избавиться от вероятного соперника. К тому же он еще не понимал, к каким печальным последствиям может привести подобное великодушие…

Вечером шестого дня войска арьергарда остановились у мигдолы, сооруженной у самой границы с Египтом. Ранее Хети всегда обходил это укрепление, сворачивая на время с дороги Гора, чтобы не рисковать быть замеченным. Теперь там стоял гарнизон из пятидесяти человек, которых Шарек выделил из основных сил.

На следующий день Хети увидел место, где ранее располагался лагерь племени шасу, главой которого был Халуяким, оказавший ему такой теплый прием. Здесь было несколько источников, поэтому Шарек оставил возле них охрану — порядка двадцати солдат. Начальник этого маленького гарнизона на вопрос Хети ответил, что, когда армия гиксосов пришла в эти места, здесь не осталось ни души. Халуяким и его племя, наверное, последовали его совету. Значит, теперь они обосновались где-то на границе с пустыней, недалеко от Великого Города Юга.

Совсем другая картина открылась перед Хети, когда он прибыл в деревню Сенусрет. Шарек и здесь оставил небольшой гарнизон, солдаты которого поселились в покинутых жителями домах. Хети рассказали, что большая часть жителей, узнав о приближении армии пастухов под командованием Якебхера, спаслись бегством. Тех же несчастных, кто остался в деревне, в основном стариков, безжалостно убили. Царь, который проезжал по этой дороге днем позже, приказал похоронить убитых.