Генерал Коммуны

— Подобьют… — уныло сказал кто-то рядом с Ристом.

— Кого? Домбровского? Никогда! — уверенно улыбнулся запекшимися губами комендант Рист.

Не прошло и минуты, как по дороге к форту сквозь страшную поросль взрывов, тяжело припадая, вынеслась чалая лошадь с двумя всадниками.

Тлели развалины. Разбитые амбразуры ощерились искореженным железом. Каждую минуту на форт падало до десяти снарядов. Редуты версальцев почти касались переднего рва. Уцелело две пушки, но снаряды кончались. Домбровский шел вдоль гласиса. Навстречу ему поднимались бурые от пороха и копоти, в разодранных мундирах гвардейцы. Глаза их ввалились, ноги дрожали от усталости. На грязных перевязках засохла кровь. Почти каждый был ранен.

У Домбровского кружилась голова от запаха гари, крови, трупов.

Под лафетом пушки сидел обнаженный до пояса гвардеец. Увидев командующего, он встал, опираясь на шаспо, такой же маленький, как сам Домбровский.

— Снаряды? Привезли снаряды? — хрипло спросил он.

Домбровский покачал головой. Эти люди просили не смены, не еды, они требовали снарядов! Он положил руку на горячее, потное плечо артиллериста:

— Снарядов нет, гражданин, но стрелять надо.

Он показал, как заряжать пушку осколками гранат и камнями. Артиллеристы составили заряд. Домбровский навел пушку, щурясь, проверил прицел, выпрямился, отряхнул испачканные руки.

— Поехала!

Пушка с необычным фыркающим звуком метнула длинный язык огня, и воздух загудел от каменной картечи, летящей к версальским траншеям.

Гвардейцы выругались, затейливо, удивленно. Домбровский поднялся на гласис и долго осматривал позиции версальцев. Он понимал, что под таким огнем форт сможет продержаться двое, самое большое трое суток.

Прямо из форта Домбровский поехал к члену Военной комиссии Коммуны Варлену. Обычно в эти часы после полудня Варлен принимал избирателей в мерии XII округа. Неизвестно, когда Варлен успевал выполнять все свои обязанности. Кроме военных дел, он занимался контролем денежных расходов Коммуны, обеспечивал Париж продовольствием, выступал в клубах. Не было человека, которого он отказался бы выслушать, а главное, он действовал. Недаром Варлена любили парижские рабочие.

Французская секция Интернационала, одним из вожаков которой был Варлен, дала Коммуне много талантливых руководителей. Чеканщик Альберт Тейс руководил почтой города. В течение нескольких дней он привел в порядок громадный аппарат, доведенный до полного развала правительством Тьера. Бронзовщик Камелина заведовал Монетным двором, вместе с рабочими он разработал новый способ чеканки монет. Инженер Вальян возглавил народное образование. Парижане выбрали рабочего-ювелира Франкеля и рабочего-обувщика Серрайе в члены Коммуны, им поручили работу в Комиссии труда и обмена.

В душе Домбровского Варлен и его друзья занимали особое место. Если такие люди, как старый революционер Делеклюз, воплощали для Домбровского рыцарское благородство Коммуны, если он любил прокурора Коммуны — пылкого Рауля Риго, как любят совесть и гнев народа, если его товарищи Верморель, Клеман, Арну были честными крепкими руками Коммуны, то люди с улицы Кордерри[3] олицетворяли для него ум и сердце Коммуны. Они привлекали его своей близостью к народу. Они были плоть от плоти парижских пролетариев, нового двигателя революции.

Всю обстановку просторного, залитого солнцем кабинета Варлена составляли стол и несколько стульев. В распахнутые окна заглядывали шумные ветви каштанов. Напротив Варлена сидела женщина. Солнце било ей прямо в лицо, и следы недавних слез блестели на впалых щеках. Появление Домбровского смутило ее. Умолкнув, она подвинулась на самый кончик стула, вертя в руках какой-то узелок. Домбровский отошел к окну. Варлен ободряюще кивнул женщине.

— Значит, гражданин, я действительно могу переехать, — нерешительно сказала она, — и взять свою мебель, и не заплатить квартирной платы?

Варлен улыбнулся:

— Безусловно. Разве вы не читали декрета Коммуны?

— Читала, но боюсь, я плохо поняла.

— Чего же тут сомневаться? Вы можете платить квартирную плату?

— Откуда? Восемь месяцев я без работы. Мой муж в Национальной гвардии. На его жалованье мне и детей не прокормить.

— Ну, вот видите! Перебирайтесь на новую квартиру, когда вам вздумается.

— И у меня хозяин ничего не отберет?

— Ничего.

— Я могу взять мою одежду и швейную машинку?

— Вы можете взять все.

— Но в прошлом году хозяин упек в тюрьму мою соседку. Муж ее лежал три месяца в больнице, а у нее не оказалось денег, чтобы уплатить за квартиру.

Варлен нахмурился:

— В прошлом году не было Коммуны. Хозяин делал, что хотел. Закон был на его стороне. Отныне закон на вашей стороне. Если хозяин попытается вам мешать, приходите сюда. Мы заставим его подчиниться.

Женщина изумленно, чуть испуганно отодвинулась.

Варлен засмеялся:

— Вы что, не верите мне?

— Я так привыкла, что хозяин… — краснея, начала она, потом тряхнула головой и мягко сказала: — Не сердитесь на меня. Я вам верю. Не потому, что вы сидите здесь. Я стирала белье в прачечной вместе с вашей женой. Когда я узнала, что она не может нанять себе прачку, я подумала: значит, все правильно, значит, Коммуна для таких, как мы с вами.

Ход ее рассуждений несколько озадачил Варлена, но вывод понравился. Веселые морщинки разбежались вокруг его глаз.

Женщина развернула узелок и положила на стол перед Варленом два тоненьких обручальных кольца, рубиновую брошку и старинные карманные часы.

— Возьмите это, пожалуйста, для Коммуны, — быстро сказала она. — Я приготовила их отдать хозяину. Вот… Но раз так… возьмите!

Теперь пришла очередь смутиться Варлену. Видно было, что жалкие эти драгоценности составляли все богатство семьи. Он попытался вернуть их, но женщина решительно воспротивилась.

— Гражданин! Какое ты имеешь право отказываться? Если мой Филипп отдает свою жизнь за Коммуну, то мне наплевать на все остальное. — И она с великолепным презрением кивнула в сторону вещей. — Все равно без Коммуны нам не жить, а разбогатеем — так вместе.

Она встала, выпрямилась, с чисто женским изяществом поправила прическу. Домбровский поразился внезапной перемене в этой изнуренной бедностью, бесконечно усталой женщине. У нее оказалась гибкая и молодая фигура; лицо, шея, руки были покрыты ровным золотистым загаром.

— Платочек-то я возьму, вам он ни к чему! — сказала она и впервые улыбнулась, зацветая чистым румянцем.

— Ты уверен, что ей стоит переезжать? — спросил Домбровский, когда они с Варленом остались одни.

Возникла острая пауза. Варлен медленно приглаживал свои длинные волосы.

— Понимаю… И все же стоит. Мы не должны думать о поражении, — он взял тон излишне твердый и этим выдал себя. — Пусть эта женщина и все другие знают, что дает революция.

— А потом?.. Ее выкинут на улицу?

— Коммуна должна успеть сделать все, что она обещала, — упрямо сказал Варлен. Он приблизился к Домбровскому, хмуро и отстраненно оглядывая его.

— Ты превращаешься в профессионального военного. А ведь есть еще профессия — революционера. Надо скорее показать всей Франции, что дает рабочим Коммуна. И тогда…

— И тогда?.. — Домбровский несогласно покачал головой. — Нет, мое дело сражаться. Положение на фронте печальное. У нас как раз не хватает профессиональных военных.

— Вроде Росселя?

— Да, если хочешь, вроде Росселя.

— Кстати, думает он о наступлении?

Домбровский замялся, покрутил усики.

— Он занимается реорганизацией.

— Слишком долго он ею занимается.

— Варлен, ты не военный… И вообще… Он командующий. Я не привык обсуждать…

Варлен усмехнулся:

— А вот есть человек, он тоже не военный, зато он революционер. И это помогает ему видеть то, чего не видишь ни ты, ни Россель.

Домбровский спросил:

— Ты что, получил письмо от Маркса?

У Варлена была прекрасная память, и он почти дословно передал Домбровскому содержание последних писем Маркса к нему и к Франкелю.

3

Кордерри — улица в Париже, где помещалась французская секция I Интернационала.