Страница 7 из 32
VIII. Спасенный ковбой
Кондауров в сопровождении проводника-монгола выехал вперед стада. Дорога была найдена, и к вечеру пастухи рассчитывали добраться до совхоза. Кондауров был доволен гуртом — скот выдержал трудности пути хорошо, и за всю дорогу заболело всего лишь несколько овец.
Подъезжали к реке.
— Попоим лошадей, — сказал Кондауров. — Сейчас дорога отвернет от реки и воды долго не будет.
Лошади пили жадно, нехотя отрывая от воды морду и фыркая. Конь проводника, задрав вверх голову, заржал, приглашая к водопою оставшихся с гуртом лошадей.
Совсем близко ему ответила лошадь. Она ржала тихо и жалобно, как будто просила о помощи.
«Чья это может быть лошадь?» — удивился Кондауров, отрывая от воды своего коня.
Они выехали из кустарника. Огромная луна освещала степь, и в нескольких десятках метров всадники заметили лежащее животное.
— Видно больная, — сказал пастух.
Подъехав, Кондауров и проводник увидели бьющуюся в агонии лошадь, а рядом с ней лежащего ничком человека в монгольском халате; около торчал воткнутый в землю нож.
— Странно! Ничего не понимаю, — удивился Кондауров.
Он спрыгнул с седла и нагнулся над монголом.
— Еще жив, нужно взять с собой. Поезжай к гурту — приведи сюда телегу, — обратился он к проводнику.
Монгол уехал.
Кондауров осмотрел лошадь: ноги ее были искалечены и круп опух.
«Эта лошадь наверное из того табуна, — вспомнил он встречу с дикими лошадями. — Она уже не оправится. Надо прекратить ее мученья».
Кондауров вынул браунинг и поднес холодную сталь дула к уху лошади…
* * *
Стучали топоры, визжали пилы…
Глинобитные постройки тянулись, образовывая небольшую улицу с правильно распланированными четырехугольниками отдельных усадеб. Это были помещения для служащих совхоза и под мастерские. Дальше стояли теплые скотные дворы. Совхоз напоминал маленький городок, закинутый в степь. По его улицам бродили в пестрых халатах и цветных малахаях монголы, рассматривая невиданные строения — «дома для кашириков».
Недалеко от скотников выкапывались громадные силосные ямы. Огромные, блестящие как зеркала чаны и сепараторы горели на солнце тысячами отблесков. Мальчики-монголы с расширенными от удивления глазами разглядывали отражения своих шоколадных лиц на полированных поверхностях машин.
Шум стройки будил степь…
Прыжак в белой рубахе с расстегнутым воротом разговаривал с привезенным на телеге Дамбой. Пастуха переодели, умыли, нога его была перевязана. Два монгола приготовляли повозку, устилая ее травой, для того, чтобы отвезти пастуха в больницу.
Дамба рассказывал Прыжаку о встрече с табуном и о смерти Шагдура.
— Бедный Шагдур, — говорил печально Дамба. — Зря. пропал…
Он лежал и улыбался отраженным от сверкающего металла машин лучам заходящего солнца.
— Встречай скот! — закричали в городке.
Проскакали несколько верховых пастухов и скрылись за постройками совхоза.
Из-за холма выползали запыленные гурты Кондаурова.
Гурт медленно подвигался к совхозу…
• • •
ТАЙГА ШУМИТ
Рассказ Ал. Смирнова
(Окончание)
Рис. худ. А. Пржецлавского
VIII. Подозрительная щедрость
Как и думал молодой охотник, на стройке вполне одобрили его намерения. Пусть Тумоуль немедленно прекращает работу на старого коршуна и требует от него то, что заработано за две зимы, а если Мукдыкан откажется платить, так его заставят это сделать через родовый суд. Что же касается Гольдырек, то Тумоулю ничего не остается, как взять ее против воли отца, но при одном условии, что она сама этого захочет.
— У русских теперь такой закон: мужчина не может брать девушку в жены без ее согласия, — сказали ему на стройке.
— Это хороший закон, — простодушно согласился Тумоуль, — но у нас не так делают. Девушка не знает, кто завтра поведет ее в свой чум.
Тумоуль не успел посвятить Гольдырек в свои планы, но, уходя из становища, видел, что девушка плакала, а это было красноречивее всяких слов. Он не сомневался, что она согласится уйти в его чум, и теперь ему надо было выбрать место для становища. Нельзя иметь жену, не имея в то же время собственного чума.
При других обстоятельствах вопрос о становище был бы чрезвычайно прост — для становища годится любая лесная поляна, где есть поблизости вода. Но в данном случае нельзя было рассчитывать, что Мукдыкан спокойно отнесется к потере той сотни оленей, которую он выторговал у Кульбая. Старик несомненно будет взбешен и сделает все, чтобы вернуть дочь. Поэтому становище надо было выбирать так, чтобы его нельзя было обнаружить по крайней мере в течение ближайших дней; в то же время оно не должно было находиться слишком далеко от стройки, потому что Тумоуль не хотел терять с ней связи: в его книге оставалось еще много крючков, которые ему надо было разобрать.
Поразмыслив, Тумоуль нашел, что самым лучшим местом для его стойбища будет долина в верховьях Кочечумо, в расстоянии нескольких часов ходьбы от стройки. Если он поставит там свой чум, то едва ли увидит нежеланных гостей. Это место пользовалось у лесных людей дурной славой. Там в одном из озер жил «страшный водяной дух», который иногда выбрасывал со дна озера целые столбы воды и грязи. Страшась этого духа, охотники никогда не заглядывали туда, да и сам Тумоуль несколько месяцев назад обошел бы это место стороной. Но теперь он только улыбнулся при этой мысли: совсем недавно он был там на охоте с Сусловым, и тот объяснил ему истинную природу водяного страшилища. На дне озера имелся родник, по временам засаривавшийся грязью и илом. Когда давление воды в роднике становилось особенно сильным, вода разрывала запруду и, устремившись вверх, поднималась столбом над поверхностью озера.
Взвалив на плечи мешок с покупками, сделанными на фактории под будущую добычу, Тумоуль отправился вверх по Кочечумо. Солнце уже коснулось леса, когда перед охотникам мелькнула гладь маленького лесного озерка; дальше озерки потянулись одно за другим, соединенные между собой узкими протоками. На некоторых из них плавали стаи серых гусей. Тумоуль добыл двух жирных гусенят, поймав их прямо руками, так как они еще не умели летать, а затем направился к тому озерку, на дне которого обитал водяной дух. Тут местность повышалась, почва была суше, а лес перемежался небольшими полянками. На одной из них Тумоуль остановился и приступил к постройке чума. Лучшего места для стойбища нельзя было и желать.
Дело было несложное. Два десятка тонких жердей, поставленных конусом, на них пласты древесной коры с отверстием наверху для выхода дыма — и лесной дом был готов. Чтобы ветер не срывал кору, Тумоуль положил сверху несколько толстых бревен. Кору следовало бы заварить в горячей воде, тогда она лежала бы ровней, но для этого у Тумоуля не было времени. Не было у него также оленьих шкур и цветной материи, чтобы украсить свое жилище, как это делают в в богатых стойбищах. Об этом Тумоуль впрочем и не думал, как не подумал и о том, чтобы водрузить около чума лекоптын — необходимую принадлежность каждого становища. Он никогда особенно не верил в лоскутки белой материи, которые его сородичи развешивали на шестах в жертву добрым духам, а после того, как в его руках очутилась книжка, прямо смеялся над лекоптыном.