Страница 19 из 39
25 декабря 1991 года, уже после единодушной поочерёдной ратификации Беловежских соглашений Верховными Советами России, Украины и Белоруссии, оставленный не у дел Горбачев, политически выхолощенный и ничтожный, полюбовно и делово договаривался в Кремле с новым его хозяином о даче, личной охране и пенсии. И о постройке здания для собственного фонда на Ленинградском проспекте. После чего, уже в ранге бывшего президента СССР, он, получив всё что просил, тихо покинул свой уютный некогда кабинет, безропотно сдав дела и “ядерный чемоданчик” торжествовавшему подельнику Ельцину.
И случилось это также почти, как и Керенский в Октябре Семнадцатого сдавал дела подельнику Троцкому, с которым у Александра Фёдоровича были одни и те же начальники за рубежом, как и у Ельцина с Горбачёвым. Только Керенскому, заметьте себе, тогда понадобилось полгода всего, чтобы развалить выродившуюся Империю Романовых, полностью сгнившую с “головы”. Горбачёву же на демонтаж советской Державы, созданной Лениным и Сталиным с нуля практически, понадобилось семь долгих лет разрушительной кропотливой работы. Семь лет!… Вот и сравните, люди, крепость и качество СССР, про который наши либеральные демократы всех уровней и мастей до сих пор вспоминают с ужасом и содроганием…
А Борис Николаевич, оставшись один, подумал тогда испуганно: “Ну и что дальше-то? Ведь мы не просто кабинет, целую Россию отхватили”.
Ему стало страшно от этого, – но и приятно, и сладко одновременно. Он получил, что хотел: стал главою огромной страны, президентом на американский манер, человеком независимым и неподсудным. И мог теперь вытворять всё, что было душе угодно, никого уже не таясь, ни перед кем не отчитываясь – ни перед Горбачёвым, ни перед партией, ни перед Политбюро. Жизнь его удалась: жертвы с опалою, взбучками и партбилетом были, как выяснилось, не напрасными.
После этого – на радостях – он на долгие девять лет погрузился в глубокий запой, из которого его лишь серьёзно заболевшее сердце и добровольная отставка вывели.
О разрушенном государстве, судя по его мемуарам, он в должности президента «свободной России» не вспоминал. Совесть его, равно как и обиженного им Горбачёва, особенно никогда не мучила…
16
Начало августовского путча 1991 года Стеблов пропустил – из-за того, что был в отпуске уже неделю и телевизор почти не включал: не до политики и всего остального было. Целыми днями он отдыхал с детишками на строгинской пойме: купался и загорал, играл с ними в догонялки, мячик, водное поло, – и чувствовал себя прекрасно. Дети своим оптимизмом и жаждой жизни воодушевляли и подпитывали его, заставляли забыть про житейские тяготы и проблемы – со службой, в первую очередь, усугублявшиеся с каждым новым днём, – и до поры до времени не думать о них, не изводить себя неизвестностью, страхом.
Вот и 19 числа он провалялся весь день на пляже, а ближе к ужину, когда вернулся домой, услышал от жены игривое:
– Ну что, Вадим, пойдёшь Ельцина-то защищать к Белому дому?
– От кого? – не понял Стеблов вопроса.
– Как это от кого?! – во-о-о даешь, парень! Купаешься весь день, сибаритствуешь, и ничегошеньки-то не знаешь, – с улыбкой ответила на это жена, интригуя мужа. – Всё самое интересное проворонил. А посмотри, что в Москве-то делается, какие страсти-мордасти кипят.
– Да что делается-то, расскажи ты толком?! – прикрикнул Стеблов на супругу. – Что у тебя за манера дурацкая: “кота за хвост тянуть”.
– Танки в Москве, вот что, – наконец сказала жена Марина самое главное. – Танки в Москву ввели, чрезвычайное положение объявили.
– Не понял: кто ввёл? и кто объявил? и зачем? – побледневший Стеблов совсем растерялся от неожиданности.
– Да не знаю я ничего: больно мне это интересно – твоя политика дурацкая! По телевизору, вон, ближе к обеду выступили какие-то восемь человек во главе с Янаевым, объявили, что в стране бардак, Советский Союз на глазах рассыпается, мол, из-за безответственности и амбиций некоторых республиканских руководителей, и что они хотят навести порядок – пресечь сепаратистские настроения и укрепить Союз. И всё. Все каналы сразу же выключили после этого. Представляешь?! Ничего не посмотришь теперь из-за них, ни одной передачи кроме «Лебединого озера» – балета, который теперь беспрерывно крутят. А сегодня столько передач должно было быть интересных и фильмов! И нате вам, граждане дорогие, – развлекайтесь теперь, как хотите.
–…А только что, перед самым вашим приходом, – добавила она, подумав, – я телевизор попробовала было опять включить – проверить: работает ли? А там какой-то журналист очкастый уже от Белого дома передаёт репортаж: всех Ельцина приходить защищать призывает, баррикады вокруг Дома Советов строить, заграждения. Зачем? От кого? Непонятно! Не объяснил товарищ!… Короче, цирк какой-то, Вадим, честное слово, или дурдом! Согласись! Взрослые люди, и образованные по самое некуда – а такой бред несут, да в прямом эфире! Какие баррикады в наше-то время?! Кого они испугают, и кого спасут?! Больше рассмешат только… Я так думаю, 1905 год парни решили вспомнить, наверное, в революцию опять поиграть. А то, смотрю, заскучали люди без революции-то!…
– Но и его, журналюгу этого, быстро выключили, – завершила супруга путанный свой рассказ. – И опять балет запустили, который достал уже. Они что там, на телевидении, сегодня перепились все? – “Лебедями” нас целый день потчуют!
Стеблов, не дослушав жену, бросился к телевизору, включил его. Но там по всем пяти общесоюзным каналам одновременно действительно транслировали балет “Лебединое озеро”. И больше не было ни одной передачи, даже и новостей.
– Я же говорила тебе, что всё отключили, – с улыбкой стояла и наблюдала за ним Марина, как он щёлкает кнопки каналов. – Из-за этих гэкачепистов я теперь ни одной передачи не посмотрю. Чтоб им там всем пусто было, как и их начальнику Горбачёву!
После этого она, расстроенная, ушла на кухню – готовиться детишек и мужа кормить. А ошалевший от услышанного Стеблов стоял, растерянный, посередине комнаты и не знал, что и думать, и что предпринять, чтобы хоть что-то выяснить. В стране такие события происходили, оказывается, архи-важные и судьбоносные, а он на пляже весь день провалялся животом вверх.
Опомнившись, он бросился звонить к друзьям, к товарищам по институту и брату младшему. Но все они ему говорили то же, что и жена. Большего добавить никто ничего не мог ввиду полного отсутствия информации… Только брат посоветовал напоследок побыстрее включить приёмник и попробовать поймать там какую-то полуподпольную радиостанцию “Эхо Москвы”, которая-де непостижимым образом вещает откуда-то из центра столицы, последние новости передаёт, и которую, по его словам, тоже вот-вот закроют…
Поговорив с братом, Стеблов подбежал к радиоприёмнику: у него дома на видном месте стоял дорогой советский переносной “Океан”, мощный, лучший в Союзе. Его он по великому блату когда-то купил через десятые руки и очень им гордился. По нему можно было слушать всё – даже и зарубежные радиоголоса, несмотря на глушение.
Подбежав и включив его, он стал нервно вертеть ручку с волнами вправо и влево, но всё без толку. Приёмник молчал: программы все были выключены…. И вдруг, о чудо! на коротких волнах он услышал сбивчивый голос какого-то неизвестного диктора, призывавшего всех москвичей идти к зданию Верховного Совета РСФСР – защищать первого президента России Бориса Ельцина и российскую демократию от захвативших-де власть путчистов. Понимай – восьмерых членов-руководителей ГКЧП, что взяли на себя руководство страной в отсутствие якобы заболевшего Горбачёва.
«Мы передаём из самого центра Москвы, с Тверской-Ямской улицы! – торопливо вещал в микрофон охрипший и уставший диктор. – К нам в двери уже барабанят агенты КГБ, и долго мы, судя по всему, не продержимся: нас вот-вот арестуют и бросят в тюрьму! Но мы не боимся их, тиранов-коммуняк и их холуёв с Лубянки, и готовы пострадать за правду и за свободу родины! И умоляем всех честных и порядочных москвичей последовать нашему примеру: не трусить, не сидеть и не прятаться по квартирам и тараканьим углам, а немедленно идти к Белому дому на строительство баррикад, на защиту молодой российской демократии! Извините, заканчиваем репортаж! – уже не говорил, а кричал истеричный диктор своим предполагаемым слушателям. – Здесь стучат! К нам уже какие-то громилы с лестничной площадки ломятся!» Дальше шёл треск, и не было ничего слышно…