Страница 45 из 51
Но ничего такого не произошло.
Хети надолго погрузился в размышления, от которых его отвлек шорох. На мгновение дверной проем закрыла тень. Он схватился было за свой дротик, однако услышал за своей спиной такие слова:
— Ты молишься Анат, повелительнице неба. Это хорошо. Она защитит тебя.
Хети обернулся и различил в полумраке стройный мужской силуэт, но часто заморгал — незнакомец стоял в дверном проеме, против солнца. Стоило ему войти, и Хети рассмотрел черты его лица. Он был очень молод, черные длинные волосы рассыпались по плечам и спине. Подбородок и щеки были покрыты такими короткими волосами, что трудно было понять, они только-только начали отрастать или юноша просто неаккуратно побрился. На правом плече он держал глиняный сосуд с широким горлышком. И, как и старый жрец, он был наг. Только талия была перетянута кожаным поясом, за который была заткнута плоская изогнутая палка, такая же, как и у Хети. Оружие, которое мы привыкли называть метательной палкой или бумерангом, было в большом ходу у шасу. И никто не знает, то ли египтяне позаимствовали его у кочевников, то ли все произошло наоборот. Конечно же, египтяне приписывали себе это изобретение, облегчавшее охоту на уток на болотах. Главным доказательством этому они считали тот факт, что бумеранги шасу были менее эффективными, чем египетские. Что касается шасу, они говорили то же самое, слово в слово.
— Ты Кеназ? — спросил у юноши Хети.
— Господин Небхатор рассказал тебе обо мне? — спросил тот, подходя ближе.
Он опустился на колени рядом с Хети и поставил перед собой глиняный сосуд.
— Этот мед я собрал близ утеса, недалеко отсюда. Там, высоко над землей, пчелы устроили свои ульи. Но Кеназ хорошо лазает по скалам и не боится пчелиных укусов.
Кеназ погрузил пальцы в сосуд, а когда вынул, они были измазаны густой золотистой жидкостью, падавшей крупными каплями. Он встал, подошел к изваянию коровы и намазал ей рот медом. Хети смотрел на него и удивлялся тому, что молодой шасу не испытывал смущения, разговаривая с ним, вел себя так, словно они давно знакомы, и совсем его не боялся.
Кеназ вернулся, снова опустился на колени и протянул сосуд Хети.
— И ты попробуй. Богиня получила свою долю, и теперь, когда она довольна, пришло время гостю попробовать пищу пчел.
Хети никогда не пробовал мед диких пчел, но в годы, проведенные в Тебесе, много раз слышал о том, что он удивительно вкусный. Его привозили с холмов, отделяющих пустыню от плодородных земель, но Хети так и не представилась возможность оценить его вкус. Сладость он узнал благодаря финикам и инжиру и, конечно, винограду, но вкус меда стал для него настоящим открытием. Он съел бы все, что было в сосуде, но в Великом Городе Юга он узнал, что такое хорошие манеры, поэтому поблагодарил Кеназа, заверив его, что мед — изысканное кушанье, и он с удовольствием питался бы только им одним. Молодой шасу, услышав это, засмеялся и сказал, что если принимать в пищу только мед, скоро один его вид начинает вызывать тошноту, он это уже испытал.
Из храма они вышли вместе. Кеназ предложил Хети наполнить бурдюк водой из колодца, расположенного за святилищем. Колодец оказался глубоким. Надземная его часть была сложена из тесаного камня в виде небольшого узкого павильона, который не давал солнечным лучам проникать в колодец, поэтому вода в нем всегда была прохладной. На краю колодца стояли три ведра, сделанные из козьей кожи, к каждому из которых было привязано по веревке. На дне каждого ведра лежал тяжелый камень — чтобы ведра не упали в колодец.
Кеназ взял ведро и бросил его в колодец, сказав при этом:
— Смотри, когда ведро упадет в воду, нужно подергать за веревку и поводить ею, чтобы ведро наклонилось, а когда оно погрузится в воду, резко дернуть его вверх. Оно наполнится водой, опускаясь под собственным весом. И тогда мы его достанем полным, а не полупустым.
Он говорил и действовал одновременно, поэтому из колодца ведро поднялось полным воды. Одним движением он вылил воду себе на голову. Вода потекла по его загорелому до черноты гибкому поджарому телу. Потирая себя по бокам руками, Кеназ засмеялся от удовольствия и сказал:
— На тебе тоже много пыли…
Он снова наполнил ведро. Хети снял свою повязку, и Кеназ окатил его водой.
— Наберем еще ведро для господина Небхатора. Хорошо бы и ему освежиться в этот жаркий день. А потом я дам ему меда. Это для него полезно. Он любит мед, потому что он возвращает силу и наполняет радостью его усталое сердце.
Приблизившись к Небхатору, они увидели, что тот сидит с закрытыми глазами, словно бы спит.
— Он устал, пускай поспит, — сказал Кеназ.
Но Хети смочил руку водой и прижал ко лбу старого жреца. Небхатор не шелохнулся, не открыл глаза. Его тело наклонилось набок.
— Кеназ, Небхатор больше не попробует твой мед, — сказал Хети молодому шасу. — Он обрадовался, что я вместо него поднесу подарок богине Хатор. Его душа теперь в Полях Иалу, в краю, откуда не возвращаются.
27
По лицу Хети струился пот. Он вытирал его своей повязкой, которую уже давно снял. Только что он положил последний камень на могилу Небхатора, которую они выкопали вместе с Кеназом. Похоронили они старого жреца Хатор не по египетскому обряду, что было невозможно, а по обычаю шасу — завернув тело в бараньи шкуры. Кеназ сказал Хети, что такова была последняя воля Небхатора: чувствуя, что конец близок, старый жрец приготовил бараньи шкуры и попросил молодого шасу похоронить его так, как это принято у его соплеменников.
— Я спросил у господина Небхатора, не боится ли он разгневать египетских богов, позволив похоронить себя как кочевника, — рассказал Хети Кеназ. — Он мне ответил, что богиня, которой он верно служил, которую вы, египтяне, зовете Хатор, повелительница страны бирюзы, — не кто иная, как наша богиня Анат. Он сказал, что отдает свою судьбу в ее руки, зная, что богиня защитит его от злых духов загробного мира.
Рудокопы, работавшие в свое время в копях, оставили там свои орудия, поэтому юношам не составило труда выкопать могилу в сухой и твердой земле.
Кеназ по просьбе Хети достал из колодца воды и принес полный бурдюк к могиле. Молодой египтянин вылил воду на могилу и попросил Маат быть справедливой к душе-ба человека, который почитал богов при жизни и до самой смерти служил богине Хатор. Этой богине он тоже помолился, прося быть к Небхатору милостивой. Он прочитал вместо Небхатора оправдательную речь умершего, которую каждый умерший читает перед Маат, в то время как его сердце лежит на чаше весов Анубиса. Он знал, что старый жрец предстал перед Маат без греха, поскольку жизнь его, по крайней мере ее часть, посвященная служению богине, была жизнью праведника.
Потом они подошли к колодцу, набрали воды и обмыли свои тела.
— Кеназ, я не знаю, что ты теперь станешь делать, — сказал Хети, надевая мокрую повязку (было очень жарко, и ощущать на коже влажную прохладную ткань было приятно). — Я пойду дальше — к гиксосам, в Ханаан.
— Господин Хети, — ответил ему юноша, опускаясь на колени, — тот, кого я любил, как отца, и даже сильнее, потому что он всегда был ко мне добр и щедр, ушел в страну теней, из которой нет возврата. Зачем мне оставаться здесь? Чтобы жить в пустыне одному? А ты, даже если и похож на шасу, носишь нашу повязку и ожерелье, говоришь на нашем языке — правда, некоторые слова нам непонятны, потому что это слова ааму, — ты не шасу. Любой, глядя на тебя, поймет, что ты уроженец Речного края. И ты не знаешь пустыни. Поэтому, если хочешь, я стану твоим проводником и слугой. Разреши мне пойти с тобой, и ты об этом не пожалеешь. Я чувствую себя в этих песках и скалах, как дома, я знаю, где расположены колодцы и оазисы, я приведу тебя к гиксосам.
— Говоря по правде, Кеназ, я с удовольствием взял бы тебя с собой. Но Небхатор сказал мне, что храм — твое спасение. Что, если в пустыне ты встретишься с соплеменниками? Не вознамерятся ли они убить тебя?