Страница 6 из 12
Лаклан молча запрыгнул в мой ржавый коричневый допотопный «форд» и самостоятельно пристегнулся.
– Отправляйся на Юг по главному шоссе, а у 33-го выезда поверни. Когда доберемся, скажу, что делать дальше, – сказал он.
И улыбнулся, так по-детски, с закрытым ртом, взглянул на свои болтающиеся в воздухе ноги и впялился в пассажирское окно. В отражении его глаза танцевали, прыгали по сторонам, изучая мир вокруг, а голова оставалась неподвижной. Всю дорогу он ехал молча, лишь дал мне следующее указание в конце 33-го выезда.
Мы подъехали к высоченным сводчатым воротам. «Филдкрестский ботанический сад», – гласил металлический курсив на кирпичной стене.
– Зачем мы приехали в сад, Лаклан? – спросила я.
– Сегодня ты должна побывать здесь, – сказал он.
– Я должна побывать здесь?
– Да.
– Когда ты здесь был? Вы с семьей здесь бывали?
– Нет. Я никогда здесь не был.
Тогда-то у меня и пробежали мурашки по коже.
– В смысле? Откуда же ты знаешь об этом месте?
– Мы как-то проезжали его. Где-то пару лет назад. Я подумал, что тебе нужно его увидеть.
– Зачем?
– Я не знаю. Я просто думаю, что это тебе необходимо. Ты злишься?
– Злюсь? С чего бы мне злиться? Ты сбил меня с толку, но я не злюсь.
– Может, тебе стоит погулять.
Этому малышу было десять лет. Десять. Не стоит забывать об этом.
Так вот, мы заехали внутрь, заплатили за билеты и припарковались у тротуара. Я привыкла к серой ловушке Куинса. В Куинсе все серое. Серые камни, серый кирпич, серый бетон, спасают лишь цветные мусорные баки, билборды и дорожные знаки. В любом случае серая серость. Если бы человек создавал Ад, он вдохновлялся бы закоулками Куинса. И вот я оказалась в этом оазисе на окраине Лонг-Айленда. Ухоженные клумбы красного, синего и желтого цвета так и бросаются в глаза. Жимолость с колибри. Гольф-поле, гладкие газоны. Подстриженные деревья и фигурные кустарники. Бабочки, пчелы и, наверное, невидимые феи, что прячутся в салатовых листьях. И тишина. В ловушке Куинса, автобусных гудков и сирен, воющих двадцать четыре на семь, в этой бесконечности городских звуков – защемленный, пульсирующий нерв на позвоночнике Манхэттена. Но здесь, в этой ботанической нирване, можно услышать жужжание пчелы, увидеть облако, словно подушка, пролетающее прямо над головой.
Я выбрала место между кустом форзиций и самшитовым деревом и, опершись на локти, прилегла на траву в своем кардигане.
Уютно устроившись в зелени, я растворилась в голубом небе. Лаклан бродил неподалеку, чиркая что-то в блокноте карандашом без ластика, который сунул в свой рюкзак. Спустя какое-то время он бухнулся рядом со мной, приняв позу йога.
– Как тебе? – спросил он.
– Здесь спокойно, – сказала я.
– Это хорошо?
– Да, Лаклан, это хорошо.
На палец моей ноги присела желтая бабочка. Мы наблюдали, как разворачиваются и складываются ее крылья, как она порхает к волнистым петуньям. Когда бабочка улетела, каждый из нас задумался о своем, витая в облаках минут эдак сорок пять. Вам знакомо покалывание, когда совсем ни о чем не думаешь, эти редкие моменты, когда ничего не планируешь, ничего не помнишь и ни о чем не переживаешь, и мозг становится таким легким, невесомым… это такое чувство, что ж, приятное? Свободное.
Во всяком случае. Нам нужно было уезжать.
На самом деле мне совершенно не хотелось покидать это замечательное место, ведь дома меня ждало проклятое задание по психологии эстетики – или это вообще была философия? И есть ли место науке среди всей этой красоты? Есть ли у природы свой собственный психологический показатель?
Закончив историю о Лаклане, я снова сосредоточилась на Ное.
– Ной, как часто люди вытаскивают тебя из разрушающей рутины, окружая тебя тишиной и красотой? Кто это делает? Не все. Не могу избавиться от этой мысли. Я часто думаю о том дне с Лакланом. Хорошо, что я его послушалась. Он посадил в мой разум бесценное семя. Желтая бабочка, что села на мою ногу, стала самым важным, что случилось со мной за целый день, – единственным стóящим достижением. Конечно, я получила пятерку по психологии или философии этики, или что там было. Конечно, я не прекратила учиться. Но я обрела знание, что нужно жить настоящим, что стало для меня новостью, учитывая мой возраст. Я не говорю, что научилась – или была близка к этому – жить настоящим, но, по крайней мере, теперь я к этому стремилась. После этого дня с Лакланом я словно взобралась на Эверест: моя реакция на твою смерть, трудности с Джеком, внебрачная беременность… Моя жизнь совсем не похожа на размеренное существование монахов, но с годами я стала все чаще приходить в ботанические сады, когда это необходимо, в одиночестве. Природа – это мой храм. Лаклан стал священником. Я хочу увидеть его Рай.
Глава IV
Заповедник священника
Все вокруг завертелось в причудливом танце. Вокруг меня замигали огоньки, и я осознала, что вот-вот увижу Рай Лаклана – Лаклана, который еще не умер. Я попыталась вспомнить, что Ной говорил насчет новых законов физики, о том, что время теперь не имеет смысла, но все же до чего это невероятно! Ной поднялся, чтобы среди мигающих огней взять меня за руку. Как меня учили в балете (несмотря на то, что я посетила всего два урока), «держитесь за свои пачки».
Стоило мне выбрать Рай Лаклана, как больничную палату тут же осветила белая, яркая вспышка, мои ноги сами поставили меня вертикально земле, а распущенные волосы словно воспарили в воздухе. Мою кожу обволокла какая-то гладкая жидкость, но при этом я не намокла. Снова вспышка. Я оказалась в лодке, а рядом со мной – папа, ловит рыбу.
Все вокруг казалось таким естественным. Таким нормальным. Приемлемым. Папа спокойно забросил удочку. Я точно знала, что он не даст меня в обиду, не подпустит ко мне даже самую безобидную муху. Должно быть, я в безопасности. Хотя это показалось мне довольно странным, ведь папа был еще жив. Как и моя мама. В таком случае где же она? Папа сидел ко мне боком.
– О, привет, Вив.
– Здравствуй, пап, – кивнула я.
Ной сидел рядом, держа меня за плечо. Отец добродушно повел локтем в его сторону, настраивая леску. Вдруг неожиданно для нас в лодке и, очевидно, для тех, кто гулял на берегу, зазвучал чей-то голос:
– Есть такое место, где на семи ветрах плывут лодки, красуется лес с деревьями такими высокими, что их макушки достают до облаков, это место – настоящая Нарния для пресноводных судов и лодок.
Я посмотрела вверх в поисках источника голоса, мое тело качнулось назад, лодка поплыла быстрее, и мы рванули вниз по течению. Мой папа все еще копошился в наживке, держась за борт лодки. От большой скорости облака молниеносно проносились над нашими головами, а зелень деревьев вдруг смешалась с белизной неба.
Воздух, небо, целый мир – все вокруг вдруг позеленело.
Лодка притормозила, зеленый и коричневый цвета деревьев стали различимыми, но сам воздух по-прежнему оставался изумрудным. Мы замедлились еще больше и теперь плыли в размеренном, ленивом темпе. Мы оказались в волшебном месте. Синий водоем был окружен бесконечно высокими деревьями, которые так и светились разными оттенками зеленого. Это были дубы, клены, фикусы и березы – и они были такими легкими и воздушными, в отличие от вечнозеленых растений.
Не думаю, что обычная секвойя или сосна посмела бы пустить корни в этом королевстве, здесь они были бы лишь придворными шутами.
На разной высоте расположилось бесконечное количество шалашей, а в самом верху, на макушках деревьев, красовалась веранда, пропускающая солнечные лучи на хижину у берега. Я никогда не видела ничего подобного, даже в воображении. Танцующая синева воды, нефритово-лаймовое мерцание в небе и чувство, будто летний лужок обнял меня любимыми цветами. Температура воздуха напомнила мне тот вечер у моста, словно воздух сравнялся с температурой моей кожи, – приятное чувство, будто плаваешь в теплом озере теплым днем. В воздухе витал приятный сахарный аромат.