Золотые тротуары (сборник)

Дом по указанному мне адресу находился в тихом закоулке рядом с высокой стеной школы. Обычное здание – скромная архитектура без помпезности. Внутри парадной стояли горшки с розами, черный ковер привел меня на пятый этаж. Отдышавшись, я обтер ботинки салфеткой, подтянул ремень, расправил брюки, у меня, кстати, даже был подарок – горячая жареная курица, завернутая в кулек, и, прежде чем нажать на звонок, я повторил про себя заранее заготовленную фразу. За дверью послышались короткие семенящие шаги, и хриплый женский голос спросил: «Кто там?» Я ответил, как меня зовут, упомянул имя посланницы, после чего вошел в прихожую, где на меня внимательно смотрела малюсенькая старушка, опирающаяся на клюшку. Пройдя заставленный хламом коридор, мы очутились посередине довольно светлой гостиной, частично отгороженной стеклянной перегородкой.

Хозяйка пригласила сесть за стол. Душистую курицу она отнесла на кухню, вернувшись с чайником, стала обговаривать условия проживания и перечислять свои требования. Их было так много! Слова сыпались, словно горох по полю. Из главных: не шуметь, выполнять ее прихоти, каждое утро покупать свежий хлеб, по вечерам, перед сном, составлять ей компанию, читая вслух книги. Занятия, правда, довольно скучные, но пришлось согласиться вопреки желанию. Узнав, что можно поселиться в этот же день, я повеселел и попросил показать мою комнату. Пройдя мимо сломанного шкафа, она зажгла лампочку для лучшего обзора каморки с кованой железной кроватью, грубой табуреткой и грязными окнами, выходящими во двор-колодец. Я брезгливо приподнял край суконного одеяла и грустно вздохнул…

Воробьев при новости, что у меня есть где ночевать, подобрел и успокаивающим тоном сказал:

– Продолжай рисовать, старик, только оплати счет за электричество в мастерской.

Мое существование с Одоевцевой носило характер мягкой борьбы. У старушки постоянно были претензии ко мне. Например, почему, под различными предлогами, отсутствовали намеченные послеобеденные прогулки? По природе своей капризная дама, когда-то избалованная вниманием мужского общества, будучи общительной, вылила все свое пыльное одиночество на меня, поведав массу удивительных фактов из ее биографии.

Обрусевшая немка из зажиточной петербургской семьи. В юношестве начала писать стихи под псевдонимом Одоевцева. Правда, стихи были откровенно плохими. Положение спасала ее внешность. Беззащитная крошка с кокетливым взглядом. После бурного романа с Гумилевым поэтесса вышла замуж за поэта Иванова и покинула СССР в конце двадцатых годов. Очутившись практически без денег на исторической Родине, в Германии, она быстро поняла, что муж – обуза, и завела любовника из военной среды. По признанию Одоевцевой, офицерская форма ее будоражила. Вторую мировую она встретила в Берлине, распивая шампанское с полковником вермахта. Любовь закончилась трагедией: его хлопнули на восточном фронте. Боясь погибнуть под бомбардировкой, она бежала во Францию, где начала новую жизнь. Написала книги «На берегах Невы» и «На берегах Сены», но слава была очень короткой, да и красота тоже. Существование становилось все трудней и унизительней.

Парижские литературные тусовки закончились плачевным результатом – она попала в старческую богадельню практически еще молодой, бальзаковского возраста женщиной. Конечно, горькая участь для бесшабашной кокетки с большими амбициями – хлебать тощий суп с беспомощными старушками этого печального заведения. Удача улыбнулась ей снова, дав повстречать на своем пути мужчину – бывшего писателя Гробова, который в Париже зарабатывал деньги другим путем. Он рулил таксистом. Овдовев, загрустил, и тут появилась в виде музы Одоевцева. Поэтесса была старше его, к тому же хитрее. Наспех сыграли свадьбу, и мадам переехала на квартиру писателя. Счастье длилось недолго. Ее привычка к беготне по друзьям и знакомым обернулась для Гробова трагедией. В один из вечеров, поднимаясь по крутой лестнице, он упал и умер прямо у дверей квартиры, куда пара была приглашена в гости. У него приключился инфаркт. Доктор объяснил причину смерти перегрузкой на сердце.

Семейная жизнь Одоевцевой длилась всего два года, хотя теперь у нее было явное преимущество – широкая крыша над головой и никаких обязательств. Завелись поклонники и поклонницы, желающие получить на халяву жилье, предполагая, что старушка тихая и добрая. Та клятвенно обещала очередной аферистке, что оставит все в наследство, если она будет ухаживать и смиренно исполнять поручения хозяйки. Временные, часто меняющиеся жильцы старались, как могли, угодить ей, добровольно позволяя терзать себя сумасшедшими капризами писательницы, но, обессиленные, теряли терпение и исчезали. В ее действиях чувствовалась глупая месть за нанесенные когда-то и кем-то обиды. Ехидно что-то шепча, старушка, ворочая тонкими губами, поправляла вечно падающий парик, постоянно сидя засыпала и, проснувшись, придумывала новые желания.

Один, два, четыре, восемь… Я считаю монеты на ладони. Их было мало. Еле-еле хватает на буханку хлеба. Тяжело вздохнув, зажал крепко монеты в кулаке и направился в ближайший продуктовый магазин. На входе заметил толпившийся у кассы народ – признак, дающий возможность незаметно засунуть в карман пакет сырых сосисок. Потом, потерявшись среди покупателей, проскользнул мимо очереди и вышел спокойно на улицу. Голод сильнее гордости! Это я понял еще с детства. Теперь оставалось зайти в булочную за углом, где работала высокая приветливая брюнетка, и взять хрустящий багет.

Наступал синий лирический вечер. Сен-Жер мен становился все оживленнее. Чувствовалась сладость ранней весны. Перебежав через дорогу около ресторана «Verlaine», я заметил, что на витрину бутика тупо глазеет мой давний знакомый – русский художник Женя. Из кармана его пиджака торчало горлышко бутылки, длинные волосы сбились комком и падали на сутулые плечи. Вид у него был «усталого скитальца».

– Привет рабочему классу, прогрессивному лидеру демократии! – крикнул я, стараясь как можно громче поприветствовать дружка.

Тот развернулся, увидел меня и, заикаясь, произнес:

– Боже мой, это ты, Рыжий? – Его почти детское лицо прояснилось от встречи, он растерянно улыбнулся и шагнул в мою сторону.

– Погуляем, посмотрим на людей, а то оторвались совсем от цивилизации? – сказал я ему, припевая, и, не дожидаясь ответа, потащил за собой.

Судя по нашей беседе, ситуация у моего друга была просто катастрофическая. Неделю назад, разозлившись по мелочи, он вытащил картины во двор загородного дома, облил их керосином и поджег всю кучу. Огонь перекинулся, и загорелась помойка. Приехали пожарники, сбежались друзья-художники, вызвали полицию. Женя, видя серьезность положения, принял решение убежать с места происшествия, и с тех пор ночует на жестких парковых скамейках.

Мы сделали паузу у кафе «Флор». Мой друг подошел к оживленной террасе, в углу которой в мутном освещении читала книгу одинокая женщина с белым бантом на шее. Таких тут навалом. Да и что особенного в скучающей пожилой даме, пьющей кофе?

– Классная старушка! Вот бы познакомиться с такой! Устроиться хотя бы прислугой, они такие спокойные! Поцеловал бы ее в щечку – и свободен.

Желание моего друга было понятно, и я предложил ему упрощенный вариант. Подселиться к моей хозяйке, где нам на пару будет повеселее. Описав вкратце условия пребывания, я совсем забыл упомянуть, что еда за свой счет и у писательницы сложный характер.

Он выслушал мою идею настороженно, боясь розыгрыша, но, убедившись в благих намерениях, согласился, довольно потирая рот рукавом. Найдя пустую нишу бутика, мы разместились в ней. Разломив багет пополам, я открыл пачки с сосисками и поделился скромным ужином художника, пообещав поговорить с Одоевцевой насчет его переезда на квартиру, гарантируя полный успех этой авантюры. Предупредил, назначая ему встречу на следующий день:

– Надень чистую рубашку.

Этим же вечером, когда я зашел тихонько в квартиру, из гостиной лился холодный свет и слышался чужой голос. Мне было интересно заглянуть внутрь, и, открыв дверь, я увидел, как старушка любезничает с довольно приятным дедушкой. Посередине стола красным пятном красовался букет пышных роз. Мое появление поначалу смутило парочку. Мы обменялись приветствиями. Кавалер писательницы оказался остроумным и притом образованным человеком. В свои преклонные годы он мог еще, шутя и чуть-чуть паясничая, развлекать публику и развязал скованную атмосферу тонкими шутками. Звали гостя Василий Павлович.