Ордер на убийство

Вот этого он совершенно не понимал – почему мужчины всегда ее разглядывают. Обычная брюнетка сред него роста со светло-карими глазами. На первый взгляд вообще ничего особенного. Да, у нее хорошая фигура, стройные ноги, но он знал: мужчины обращают на нее внимание, даже не видя ее ног и фигуры. Они смотрят на Олю, где бы он с ней ни появился и в каком бы дальнем углу она ни сидела.

Первое время это ему льстило, потом начало выводить из себя. Сейчас он с этим просто смирился.

Официантка ушла. Оля, склонив голову и умильно улыбнувшись, что было явным издевательством, спросила:

– Как поездка в Тверь?

Он смотрел на нее довольно долго, надеясь, что умильная улыбка уйдет. Но улыбка не уходила.

– Нормально. Откуда ты знаешь, что я ездил в Тверь?

– Позвонила в Тверь. Не так трудно было догадаться, к кому ты ездил. – Улыбки уже не было, были серьезные глаза. – Нельзя?

– Оля… – Накрыл ладонью ее ладонь. – Слушай… Я понимаю, что виноват.

– Хорошо хоть, понимаешь.

– Понимаю. Давай не будем?

Несколько секунд она смотрела в упор. Наконец, осторожно высвободив руку, отвела глаза:

– Учти, если в следующий раз я увижу, что ты ушел из дома, – меня тоже в доме не будет. Не найдешь, след простынет.

Отделяя каждое слово паузами, спросил шепотом:

– Оля, о чем ты говоришь? Я ушел из дома? С чего ты взяла?

– С того, что я проснулась, а тебя нет.

– Ну и что?

– То, что нет ни записки, ни чего-то еще. Что я должна думать? Ты свалил. С концами.

– Но… Оля…

– Что – Оля?..

Постаравшись выдержать ее взгляд, сказал:

– Ладно, хорошо, я виноват. Но сейчас – мир?

Она отодвинулась, чтобы дать возможность официантке поставить поднос. Дождавшись, пока официантка уйдет, взялась за курицу.

Он долго ждал, пока она, глотнув кофе, не сказала, глядя в окно:

– Ладно, так уж и быть, мир. Что с тобой сделаешь.

– Слава богу. – Некоторое время он делал вид, будто занят исключительно кофе. – Знаешь, завтра в Москву прилетает мой американский друг, Джон Лейтнер. По-моему, я тебе о нем рассказывал?

– Рассказывал. И что этот твой друг?

– Он очень хочет увидеться со мной. Может, встретимся с ним завтра вечером? Как ты?

– Ну… – Оля пожала плечами. – Хорошо, давай встретимся.

– Он будет жить в «Золотом амулете». Что, если мы закажем там столик на вечер? А ты захватишь какую-нибудь свою подругу – за компанию?

– Не хватало мне еще искать подругу для твоего Джона.

– Оля, Джон – мой лучший друг.

– А что скажет потом его жена?

– Он холост. И будет чувствовать себя ужасно неуютно – один, в незнакомой ему Москве.

Помолчав, Оля покачала головой:

– Паша, большего краснобая, чем ты, я еще не видела.

– А что, разве это плохо?

– Не знаю. Хорошо, я подумаю – насчет подруги.

Глава 2

На следующий день, в десять утра, он выехал в Серебряный Бор. Настроение было отличным – Оля, проводив его до машины, поцеловала на прощание и сказала, чтобы он скорее возвращался. Направив «вольво» по бульварам к Тверской, он вскоре свернул налево, к Маяковке. Стояло солнечное утро, народу было много, начиналась суббота, люди шли за покупками, некоторые просто гуляли.

За Белорусским вокзалом людей стало меньше, когда же он выехал на Хорошевское шоссе, оно вообще показалось ему пустынным. Машин на проезжей части не было, лишь за улицей Народного Ополчения он увидел ползущий вдоль тротуара комбайн, убиравший слежавшиеся сугробы. Он сам не заметил, как въехал в Серебряный Бор.

Здесь, в паутине дачных переулков, за которыми с одной стороны был виден лес, а с другой – река, ему поневоле пришлось притормозить.

Это место он любил, хотя в последнее время бывал здесь редко. Но раньше, когда он учился в институте, они часто приезжали сюда летом шумной компанией – искупаться, позагорать, поиграть в пляжный волейбол, а то и просто побродить. В свое время он исходил Серебряный Бор вдоль и поперек.

Дачи в старом районе, мимо которых он сейчас проезжал, стояли заколоченными или просто запертыми. Лишь два или три раза он заметил стелющийся среди голых кустов сизый дым, который был здесь весной обычным явлением, – хозяева жгли листья и ветки, скопившиеся за зиму.

Проехав Татаровский пляж, повернул к участку, на котором стояли элитные дачи. Эти места резко отличались от старого района. Все здесь выглядело по-другому: газоны чистые, кусты обрезаны и ухожены, проезжая часть и пешеходные дорожки выложены плитняком, вокруг ни соринки. Самих дач видно не было, они скрывались за бетонными или кирпичными изгородями. За этими оградами при звуке его машины громко и долго лаяли собаки.

Проехав немного, он увидев стоящего у поворота милиционера. Судя по синеющему у обочины мотоциклу с коляской, это был постовой, объезжающий участки.

Когда он остановил машину, постовой не спеша подошел. Сказал, пригнувшись:

– Дежурный по поселку сержант Малин.

– Очень приятно.

Похоже, сержант никак не мог решить, стоит ли попросить его предъявить права. Наконец сказал:

– Простите, вы местный?

– Нет, по приглашению. Где здесь Четвертый проезд?

Успев рассмотреть все в его салоне, сержант перевел взгляд на него. Поколебавшись, сказал:

– Какой номер вам нужен?

– Мне нужна дача номер восемнадцать.

Сержант продолжал раздумывать. Все же решив, видимо, что человека в идеально сшитом костюме, сидящего в новеньком «вольво», лучше не трогать, выпрямился. Показал рукой:

– А вот… Видите правый поворот? Езжайте по нему, потом повернете налево. Потом опять направо и снова налево. Проедете вдоль реки метров пятьсот, увидите длинную узорную ограду из разноцветного кирпича. Это и есть дача восемнадцать.

– Далеко она?

– Нет.

– Спасибо… – Дав газ, он увидел в зеркале, как сержант смотрит ему вслед.

Вопреки словам сержанта, дача оказалась совсем не так близко. После второго поворота ему пришлось километра два проехать вдоль сменяющих друг друга высоких, на вид совершенно непреодолимых оград. Затем, еще раз повернув направо, он по выложенной плитняком мостовой въехал в лес. Здесь его «вольво», еле слышно урча мощным мотором, около трехсот метров шел на малой скорости, передвигался в сплошном тоннеле нависающих со всех сторон веток.

Выехав наконец из тоннеля, он увидел еле заметный указатель: «Дача № 18». Стрелка была направлена в глухие заросли, так что ориентиром для него могла служить лишь выложенная плитняком дорога. Снова повернув по ней налево, он в конце концов остановился у узорной кирпичной изгороди, сложенной вперемешку из силикатного и красного кирпича. Комбинация кирпичей изображала, как он понял, древнерусский орнамент; на углу изгороди была прикреплена белая эмалированная табличка с цифрой 18.

Выключив мотор, осмотрелся.

Ему хватило нескольких секунд, чтобы оценить место. Возможно, это было одно из красивейших мест Серебряного Бора. Дача стояла на пологой, спускающейся к реке опушке. С трех сторон участок был окружен лесом, четвертой же его стороной был речной берег. На краю опушки, там, где начинался лес, рос огромный дуб, за ним он разглядел несколько темно-зеленых елей, дальше темнели голые в это время года ветви лиственных деревьев. В этих ветвях сейчас отчаянно кричали вспугнутые мотором птицы.

Включив в машине охранную систему, вышел. Приблизился к резко нарушающим симметрию ограды цельнометаллическим воротам.

В одну из створок ворот была врезана небольшая дверца; на ней черной краской под трафарет было выведено: «Осторожно, злая собака».

Постучал несколько раз. Прислушался. Ответом была тишина.

«Интересно, – подумал он, – почему злая собака не лает? Возможно, на зиму ее забирают в город».

Поискав глазами, увидел на кирпичном торце у калитки кнопку звонка. Нажал один раз, второй, третий. В моменты, когда он нажимал кнопку, где-то в глубине участка слабо звучала музыкальная мелодия, которая тут же стихала.