Страница 7 из 12
– Ninety.
– О’кей!
– Sell for eighty?
– О’кей!
– Cool! I take. (После паузы.) Oh, I’m sorry! I only have seventy-five dollars.
– Можно и за семьдесят пять. – Продавец – вылитый актёр Георгий Жжёнов – кивает с усмешкой. – Seventy-five dollars and a cigarette. On a smoke break!
Иностранец с борцовской шеей и стриженым затылком радостно протягивает деньги, угощает сигаретой и, трепетно прижав холст под мышкой, насвистывая, удаляется.
«Жжёнов» подходит к нам и просит огонька.
– Крутовато скинули, – не выдерживаю я.
– Конечно, крутовато, – отвечает он, прикуривая из рук Семёна. – Даже такая мазня будет стоить не меньше полутора сотен.
– Значит, фальшивка? – спрашиваю в упор, совсем наглея.
– Марабут, кто это? – настораживается «Жжёнов».
– Друг, – коротко отвечает Семён, не выдавая меня, за что я благодарен безмерно, потому как вместе с сигаретным дымом сырой апрельский воздух наполняется информацией, не подлежащей разглашению.
– Вовсе нет, зачем фальшивка? Как раз наоборот. Очень даже настоящая. И заключение эксперта имеется. Я копию иностранцу вручил. Вот только товарища на выходе из Вернисажа менты завернут. Они у нас прикормленные.
– А полиция зачем? – удивляюсь. – Он же честно сторговался и купил на рынке.
– Вопросов нет, – соглашается Жжёнов, смачно посасывая сигарету. – Наш иностранец так и скажет: мол, пацаны, всё честно, купил на рынке. И экспертизу обязательно предъявит. Менты бумагу изучат, репу почешат и с умным видом заявят, что с картиной XIX века ему таможенный контроль не пройти. Для вывоза антикварной картины, понимаете ли, надо заключение Минкульта.
– Зачем? – удивляюсь я.
– Да-да, вот и иностранец так же спросит, а ему популярно, на пальчиках объяснят: Минкульт должен дать «зелёный свет», что данная картина ни разу не культурно-историческая ценность.
– Небось сам Мединский придумал, не к ночи будет помянут! – поддакнул Семён, должно быть уже слышавший ранее эту замутнённую схему.
– Не слабый геморрой, да? Но есть вариантик попроще: достаточно предоставить фискальные документы, подтверждающие покупку картины в художественном салоне. На таможне это автоматически снимет все вопросы. А кстати, как удачно, смотрите, и салон. И вот наш доверчивый иностранец устремляется к дверям магазина, где его уже поджидает Глебушка…
– Рустам, – поправляет Семён, – сегодня смена Бедросяна.
– Ничего себе схема! – говорю я, догадываясь, что иностранцу неслабо впарят услугу оформления.
– Ага, – ухмыляется «Жжёнов». – Так что и скидка возвращается, и друзья зарабатывают.
– А если он не согласится? Ну, попробует получить документы официально.
– Официально? Шутишь? Да у него сегодня или завтра самолёт. Какой на фиг Минкульт? Там документы оформляют 30 дней. Наша бюрократия самая бессмысленная и беспощадная в мире. Чур меня, чур!
Забавно, что неделей позже я натолкнулся на того самого Рустама, который по вторникам, четвергам и субботам принимал иностранных клиентов с «нерастаможенной» живописью. Он не был похож на жулика. Пожилой мужчина с голодным небритым лицом, в костюме пассажира метро. В одной руке Бедросян держал надкусанный тульский пряник, в другой – чиркал шариковой ручкой по бланку. Вышел на него случайно, а было это так. Накануне я прошёлся по самой оживлённой части вернисажа и увидел несколько написанных от руки объявлений, что-то вроде «Сдаётся место» и номер телефона. Вкрадчивый мужской голос на том конце провода осторожно осведомился о моей капиталоёмкости и честно предупредил: «Торговля искусством – это не та ниша, которая будет процветать по нынешним временам». Пришлось признаться, что отношение к торговле имею весьма посредственное. «В таком случае ничем помочь не могу, – ответил голос в трубке, но, неожиданно смягчившись, добавил: – Хотя, возможно, твоя тема будет интересна моему приятелю. Запиши-ка телефон…»
Хозяин места рекомендовал своего знакомого как человека с редкой, но набирающей популярность профессией – байер. Есть оказывается такое ремесло, молодое не только у нас, но и в Европе, где оно зародилась всего несколько лет назад. Рустам Бедросян оказался тем самым байером. Позже я узнал, что в среду по утрам на вернисаже появляются такие вот люди, которые отбирают и закупают вещи для частных коллекций, антикварных магазинов и арт-салонов, московских и иногородних. Обычно в это время на рынке час пик, как в метро. Людей так много, что не протолкнуться. К обеду толпа идёт на убыль, ажиотаж спадает. На следующую неделю всё повторяется снова.
Вскоре выяснилось, что мой собеседник не только обладатель редкой профессии, но и автор нескольких десятков работ, выставленных в художественных галереях Москвы, Софии, Стокгольма, Нью-Йорка и Вены, действительный член Российской Академии художеств и член Президиума Совета при Президенте РФ по культуре и искусству. Ко всему прочему он оказался замечательным и остроумным рассказчиком.
«Когда я вошёл в этот бизнес четыре года назад, мой наставник и учитель, декоратор из Болгарии Стефан Штерянов, сказал: „Если у тебя нет художественного вкуса, а в идеале – художественного образования, то байер – не твоё призвание. Не надо пытаться, ничего путного, поверь, не выйдет“. В моей башке тогда гулял предрассудок, что байер – это дилер, и если ты в ладах с организацией торговых отношений «покупатель – продавец», то ничего сложного случиться не должно. Это заблуждение Стефан выбил из меня жёстким ультиматумом в первый же вечер, в баре за кружкой лагера: „Или ты приходишь ко мне без всей этой срани о купипродайменах и делаешь то, что скажу я, или навязываешь свою бизнес-философию, а я стою в сторонке и слушаю, а потом плюю тебе в лицо… или снимаю шляпу. Всё зависит от силы твоего убеждения и моего субъективного восприятия. Только помни: я ханжа и мизантроп, а ещё не ношу шляп!“».
Байер – это три профессии в «одном флаконе», совмещающем функционал предпринимателя, товароведа и эксперта в области искусства. Байер не просто посредник между продавцом и покупателем. Он прекрасно ориентируется в новинках и тенденциях своего сегмента рынка, умеет отбирать вещи, спрос на который будет только завтра, то есть прогнозировать тенденции и моду. Например, десять – пятнадцать лет назад была мода на матрёшки. Дизайнеры того времени активно использовали матрёшку для создания интерьера в русском стиле. Это был тренд! Сегодня страсти по матрёшке улеглись, но на смену им идёт новый тренд русского сезона – православная икона. Рустам полагает, что это лукративный промысел для лучших спекуляций с инвестированием. Он приводит пример: какое-то время назад в коллекции Доменико Дольче и Стефано Габбана появились религиозные мотивы – одежда с изображением икон, фресок и мозаик. Живанши тут же подхватил тему, так появились, наверно, самые запоминающиеся коллекции французского модного дома с изображением развратных монашек. Это не имело (пока) никакого отношения к русской иконе, но наши модники восприняли тенденцию с теплом. Интернет внёс кардинальные перемены в медиапространство. Каждый смог высказывать своё мнение, а остальные могли выслушать его и присоединиться к обсуждению. Что в этом случае остаётся байеру? Мониторить фокус подобных тенденций, аппроксимируя их влияние на арт-объекты в ближайшей перспективе, и постоянно быть настороже.
По мнению Рустама Бедросяна, лучший индикатор избыточного интереса – это B2С-инструменты электронной коммерции, вроде китайских площадок AliExpress и Taobao. Можно было наблюдать, как совсем недавно они стали пестреть дешёвыми фейками вещей с изображением монашек и фресок. Предложение радикально нового товара рождает спрос на него. Когда спрос превышает предложение, возникает дефицит, впрочем, ненадолго: обилие различных клиентоориентированных фирм (в том числе подпольных) позволяют каждому быстро найти желаемое. В наш век товарного профицита ситуация выравнивается в пользу потребителя. Однако очевидно, что подобная настроенность покупателя на конкретную вещь уже говорит о пике моды на эту самую вещь. Дальше, считает Рустам, дело за анализом. Владея этой информацией, несложно подвести к черте: если шмотки с изображением монашек набирают популярность, то истинное искусство в долгу не останется, оно потянется следом. Это помогло Рустаму предвосхитить коммерческий спрос на церковную атрибутику. Не будучи оценщиком, он обратился к независимому эксперту, который помог ему приобрести по рыночной стоимости две дюжины уникальных икон в серебряных окладах, с эмалью, пару аналоев и около полусотни литых распятий и церковных кадил из латуни и мельхиора. Через год Рустам смог продать всё это по той же рыночной стоимости, но уже дороже в полтора – два с половиной раза. В целом практическое применение анализа ситуации на рынке помогли ему заработать около тридцати тысяч долларов. Никаких усилий, кроме умственных, Рустам для этого не использовал. Он просто выжидал.