Страница 7 из 56
После этого стебляне отхлынули, открывая дорогу той часть полтесков, что скакала вверх по тропе, продолжая осыпать вражеские головы стрелами.
- Мы победили! Полтески и стребляне вернулись! - закричали радостно викинги, открывшие в себе новые силы для продолжения сражения, тем более, что противостоящие им аварски бойцы перестали нападать, а теперь только оборонялись и пятились, спотыкаясь и соображая, что же им теперь делать: сражаться, отступать или бежать.
- Наша берёт! - закричал Стовов, возвращая шлем на прежнее место так, чтобы маска закрыла лицо, и поднимая меч, - бей обров окаянных!
Начавшие было отход кривичи стали поворачивать коней прямо посреди реки и возвращатся. Одновременно завывая и насвистывая, от реки, вверх по тропе, двинулись на помощь викингам бурундеи.
- Расступись! Дорогу! Мы их всех уничтожим! - кричал Мечек, но викинги плохо понииали славянскую речь, наполовину наполненную тюркскии выражениями из уст бурундейского воеводы, - отойдите, дайте нам на них ударить!
- Расступитесь, расступитесь во имя Тора! - закричали Гелга и Рагдай в один голос викингам из-за камня-останца, - отойдите!
Впереди своих дружинников нёсся Стовов Богрянородец как воплощение ужаса войны: плащ его красный с золотым шитьём развивался, кольчуга и маска блестели, золото и драгоценные камни украшений искрились на солнечном свете, а клинок меча ярко пылал как луч ослепительно белого света. Огромный вороной конь под ним в роскошной серебряной сбруе мчался с оскаленной пастью и бешенно вытаращенным глазами, не обращая внимания на трупы и обломки оружия вокруг, поднимая копытами брызги, щепки и комья дёрна. Он с трудом поворачивал от встречных раненых викингов, и тех, кто им помогал покинуть поле боя.
- То не дождёшься от него действий, а то впереди конской морды летит! - прокричал вслед князю Рагдай, возвращаясь к Вишене, - ну что, брат стреблянин, почему у тебя, мёртвого, кровь идёт как у живого.
Варяги, изнемогающие от усталости, не имеющие сил для последнего натиска, пропуская через себя всадников. Далее произошло примерно тоже, что и при первой атаке полтесков с фланга, с той лишь разницей, что там авары были застигнуты врасплох, и поэтому не успели повернуться и построится для боя, а здесь они рассыпали строй, сбившись в кучу, собираясь предаться бегству. Первый ряд аваров, если можно было так назвать пятерых кряжистых воинов в островерхих шлемах и цветастых стёганых куртках обшитых металлическими кольцами, несмотря на опущенные в сторону нападавших копья, оказался буквально опрокинут. В одного попало копьё Семика, сломавшееся со страшным треском, но пробившее наконечником тело насквозь, второго отбросило грудью коня князя на несколько шагов назад на других воинов, третий пытался увернутся от коня Полукорма и сам упал под копыта, разбившие ему сразу и лицо и грудь. Других постигла не лучшая участь. Второй ряд аваров был смят, и только третий ряд, подняв щиты и попав копьями в медвежеголовый щит Стовова и в грудь коня Семика, замедлил удар. Здесь Стовов принялся буйствовать, словно предыдущие сомнения относительно возможных действий во время сражения его дружины кристаллизовались в нём в двойную силу рук и плечей. Он махал своим сверкающим мечом столь легко, часто и точно, а доспех его был настолько хорош, что на некоторое время он один занял всю ширину тропы, и авары, потеряв от его руки троих воинов, перестали на него нападать, а только укрывались за щитами, стараясь убить или ранить хотя бы коня. Утомлённый рубкой отличных аварских щитов, князь, отъехал за спины своих дружинников.
- Я что, один буду за всех биться? - раздражённо гаркну он и озадаченно попробовал пальцем то ли зазубрины, то ли солнечные блики на клинке меча, - ну, не ленись, покажи удаль!
Однако, конь под Семиком с подрубленной секирой ногой повалился, хрипя, в кустарник, увлекая за собой всадника, конь под Полукормом развернулся на месте, не слушая узды и понёсся вдоль края зарослей обратно к реке, отчего Полукорму пришлось бросить оружие и прижаться к его шее всем телом, чтобы не упасть, и не быть сбитым ветвями, чего конь, наверное и добивался. Молодые дружинники кривичей, гридни и отроки, не и ея сил справиться с конями, стали спешиваться, по одному вступая в пеший бой.
Возникла заминка, и в этот момент полтески ударили снова в сомкнутом строю, уже тремя, более мелкими, чем раньше отрядами, но и им теперь противостояли растерянные и расстроенные враги. Усилили натиск и обстрел стребляне. Часть из них успели обзавестись аварскими составными, большими и малыми луками и запасом стрел с разнообразными наконечниками, от жала, пробивающего кольчугу, до крючков для нанесения ран лошадям. Пущенные тут-же в дело, несмотря на повреждения мальцев из-за их неумелого применения и запястий, эти луки стали выбивать авар как тренировочные цели их сена и тряпок. Это было уже слишком, и они побежали...
Солнце, пройдя едва половину своего пути и распугав жаром редкие облака, упало вдруг за плотную стену туч. Моравию накрыло огромной грустной тенью. По камням и листьям разлилась она, погасив краски, отобрав блеск и объём и резкость теней. Ветер, несущийся сквозь теснины Моравских Ворот неверными рывками, с надсадными завываниями и вздохами, теперь изменил направление и тоже как то погрустнел и ослаб. С низовий, от Восточного моря, а может быть с Эльбы, двинулись через горы массы влажного, липкого воздуха, чтобы потом, достигнув вершин, обогнуть их сверху, заходя в холодные слои неба, и совсем охладившись, превратиться в колючие капли дождя. Этот ветер с севера, зародившийся не то у моря, не то в берлинских болотах озёрах, был тугим, ровным и бесконечным. В его теле неслась пыльца цветущих полей, сор, беспомощная юная мошкара. Ветер перемешивал запахи влажного леса и речных цветов с железным запахом крови, едкого пота и калёной стали, нёс в себе безмолвие лесного зверья, затаившегося вокруг поля сечи, любопытство птиц, молча наблюдающих за происходящим из ветвей и гнёзд, и звук самой сечи...
Дальнейшее все потом вспоминали по разному. Преследование спасающихся бегством авар распалось на великое множество событий со множеством участников и обстоятельств. Те сорок аваров, что были окружены между викингами и полтесками и подверглись атаке кривичей, попытались спастись в зарослях и были перебиты, не успев в них углубится. Их представление о них как о непроходимых, возникших в начале сражения, оказались абсолютно верными. В более спокойной обстановке несколько воинов, может быть и смогли бы, пригибаясь, отодвигая и ломая ветви медленно двигаться в них, но для бегства, когда нужно побыстрее удалится от готового к удару острия оружия, это было неприемлемо. Проход, сделанный телом беглеца за мгновение, преодолевался преследователем всегда быстрее, потому, что тому не было нужды бороться с ветвями и тратить время на поиск способа обхода препятствия. Истекающих кровью на тропе степняков, не имеющих сил бежать, викинги добили без пощады, несмотря на поднятые вверх в мольбе руки, предлагающие свои украшения и умоляющие о пощаде. С хохотом и рёвом торжества, крича хвалу Одину, несколько в кингов топорами срубили трём из них головы топорами, причём одну голову удалось отделить от плеч не с первого удара из-за нескольких чёрных кос воина. Насадив головы с вытаращенным и уже мутными глазам на копья, они стали танцевать с ними, позабыв об усталости. Сразу же с убитых стали снимать золотые, серебряные, янтарные и костяные украшения, бусы, ожерелья, шейные цепи, кольца, перстни, деньги, браслеты, пряжки, застёжки, амулеты, гребни, иглы, дорогое оружие и одежду, мех и парчу. Если застёжка браслета была непонятна, отрубали кисть, если перстень не слезал с пальца отрезали палец. Несколько ссор возникших у викингов с кривичами из-за трупов, закончились толчками, руганью и даже зуботычинами, пресечённым, впрочем Стововом с помощью хлыста и напоминания о том, что это всё равно вс его добыча, пока он её не разделил. Сначала всё должно быть положено без утайки перед его очами и, после того, как он отберёт свою княжескую десятую часть, всё остальное будет и поделено между воеводами в соответствии с их заслугами во время ратного дела. Кто не согласен с этим, может отказаться от своей клятвы, дать за себя выкуп и убираться на все четыре стороны. Понимание, что это может означать вовсе не свободу, а один из любимых полтесками казней с разрыванием человека четырьмя конями на руки и ноги, или с помощью пригнутых гибких деревьев, воины остановились. Князь был прав. Грабёж пошёл спокойнее и ссор больше не было.